ВЕРОЛОМСТВО, ЛЮБОВЬ И ГНЕВ. Детективно-приключенческий роман

Сами хозяева проживали в соседней комнате с ателье, имея таким образом богатый гостиничный номер со старинными светильниками и зеркалами, совершенно не подозревая, что с годами всё придёт в полный упадок.

– Как ваше драгоценное здоровье? – спросил последний отпрыск фамилии Кредо-Штильмана, когда увидел на пороге ломбарда своего заядлого посетителя – поставщика, украденных у граждан, предметов быта и одежды – с небольшим мешком, напоминавшим по форме ягдташ, вмещавшим в себя одну икону, которую корыстолюбцы захватили с собой, пряча антиквариат древнего автора от глаз милиции для «благих намерений».

– Есть старинные книги, – ответил Цезарь, лицемерно улыбаясь, сглотнув слюну, едва не проговорившись – «иконы».

«Чуть не ляпнул „иконы“ судьбе наперекосяк», – с презрением к всякой систематике, подумал цинично нежданный посетитель.

– Нет. Книги и иконы мы не принимаем. Это вам надо нести в букинист. Там возьмут с удовольствием. А если очень древние, то примут без раздражения и злости, – читая мысли клиента, разъяснил приёмщик, который дремал за своей конторкой, перелистывая книгу учёта и списания проданного товара, вспоминая с блаженством и негой минуты проведённые в объятьях своей любовницы – красивой, пухлой, златокудрой, с лицом райской птички – выпускницы торгового колледжа, которая сумела так быстро приворожить своими природными прелестями тридцатилетнего директора ломбарда, что он немедленно принял её на работу, постоянно замещая свою новую сотрудницу, давая ей шанс приготовить дома что-то из еды: телячью отбивную, пюре с гуляшом или бараньи ребрышки в кляре, а потом от души накормить своего благодетеля. Правда, всё это он держал в строжайшем секрете от широкой общественности, надеясь надлежащем образом оформить отношения в ближайшем будущем: по закону сыграть скромную свадьбу, сделать свадебные фото на долгую, светлую память о лучших днях в жизни обоих.

Скороспелый роман директора ломбарда Эммануила Кредо-Штильмана и Серафимы Октябрьской совпал с появлением в ломбарде инспектора по налогообложению, чему весь коллектив ломбарда придал немалое значение, выделив из фонда директора деньги в размере месячной зарплаты для придания событию стихийного характера, а потом заработать путём неуёмного труда, сидя за прилавком с утра до ночи. Такая постановка вопроса взяла верх, и личная жизнь каждого сотрудника, которых было всего двое, включая директора, потекла своим чередом.

– Как тебе нравятся эти золотые украшения? – Эммануил спрашивал периодически Серафиму, показывая только что принесённые клиентом серьги, цепочки, броши, кулоны, браслеты или кольца.

– Можешь оставить себе, – обычно отвечала невеста серьёзно.

– Хорошо, – соглашался Кредо-Штильман, выкладывая весь товар на чёрную, бархатную витрину под стеклом.

Другие ценные вещи он обычно предоставлял возможность смотреть самой Серафиме, чтобы она убедилась в пригодности товара. Никаких налётов или грабежей у них отродясь не было, хотя ходили слухи, что какой-то маньяк под действием наркотиков или алкоголя убил двух, ни в чём неповинных, девушек – владельцев аналогичного ломбарда, взяв полностью наличность из кассы, свалив на суде вину на своих несовершеннолетних детей. Такой формулировки от заикающегося убийцы никто не ожидал, поэтому Эммануил приобрёл видеокамеру с адаптером, кроме того всегда имел при себе заряженный пистолет как именное оружие, доставшееся ему от деда – участника революции 1905 года.

На этот раз организаторы налёта на храм надеялись использовать свои старые связи, но сначала, как можно скорее, успеть ограбить кого-нибудь перед отъездом в Сочи, куда они втроём вознамерились бежать, планируя реализовать награбленные вещи, ещё не имеющиеся у них, без ненужных свидетелей в ближайшем ломбарде.

«Была бы моя воля, расстрелял бы этих дармоедов без суда и следствия, а теперь вынужден общаться с отребьем общества ради своей кошечки. Не хочется идти по мокрому… Какое низкое занятие!» – Кредо-Штильман возмущался про себя, когда бандиты скрылись за поворотом улицы.

3. Прямое попадание

Из ломбарда Цезарь отправился в букинист, где побоялся предложить икону скупщику – ревизору. Оставаясь на улице, у входа в любое торговое учреждение, заботясь за безопасность главаря, у Костыля не было претензий к двойнику, когда тот рассматривал прилавки или что-то спрашивал у продавцов.

– Следуй за мной по пятам, – предупредил Цезарь двойника.

– Я так и делаю.

– Если баллон катить, поедем вместе на пляж на час или два. Оттуда вернёмся по тому же маршруту и сразу на байдан без переодеваний, но захватим от Пономаря клад и милицейскую форму для куража, – главарь предупреждал о возможной задержке перед отъездом на вокзал, если они встретят оперативника в штатском.

– Не трави баланду, – Костыль сразу встрепенулся, готовый действовать, недоумевая, почему подельник много говорит попусту.

– Балеху вспоминай за нафталин… – Цезарь сказал с воровским апломбом, что праздничная вечеринка ушла в далекое прошлое.

– Не восьмери… Зачем елдачишь? – спросил с удивлением Костыль, почему главарь представляется не тем, кто он есть на самом деле, болтая языком.

Бандиты любили погулять в ресторанах на широкую ногу за чужой счет в любом возможном варианте: в поезде, на пароходе, в самолёте, на пароме или даже в пляжном кафе, заказывая напитки и одновременно унося кошельки зазевавшихся гостей под звуки модных, ритмических мелодий.

– Жиганить в Сочи будем, как говорил наш шеф Иван Иванович, – цитируя фразу из популярного фильма "Брильянтовая рука", ответил в тон двойнику Цезарь, имитируя известного киноактера, прежде всего, предлагая модно одеваться в милицейскую, украденную форму, чтобы вызывать искреннее уважение и зависть молодежи, окружающих мужчин и женщин.

– Же для житухи замантулим, – стоя на обочине, около остановки троллейбуса, едущего в сторону городского пляжа, поддержал главаря Костыль, что они придумают условный пароль для жизни.

– Вот так давно бы, – сказал ехидно тёртый калач криминала, теоретик и практик одновременно.

Когда подъехал нужный транспорт, они вошли внутрь, сели на переднее сиденье и поехали в сторону городского пляжа.

– Пойдём на шальную и тихую…  Робасить ланцы: импортные джинсы, батники, шляпы и лодеты, – советовал Цезарь с каверзной улыбкой своему соглядатаю, подразумевая воровать без обдуманного плана, то есть кражу без орудий взлома, будто приглядывая за одеждой, ботинками отдыхающих.

– Как обычно, – согласился Костыль, вдохновившись новым криминалом.

– Слушай сюда… Набросим как можно больше и отнесём нашему ломбардисту. Тогда пусть отстегнёт нам зелёных или обычными русскими, – Цезарь предложил подельнику послушать его, что они наворуют и продадут в ломбард все ненужные им вещи, а деньги поделят поровну.

– Хрусты нам нужнее, – просипел подельник, с уважением глядя на двойника, что деньги они любят и делают всё возможное, чтобы не работать, а процветать за счет других честных граждан для собственного иезуитского благоденствия.

– Ты не потерял свой старый запас, мародёр? – нарочито примирительно спросил Цезарь, изображая воспитателя подростковой колонии, где они провели несколько месяцев, обучаясь не учебным дисциплинам, а воровскому арго у таких же колонистов-рецидивистов.

– Держи лантух крепче, а то уведут, амбал, – ответил самодовольно Костыль, не терпящий покровительства, глядя на сумку на плече у такого же как он головореза со стажем.

– А ты кто? Алюра? – Цезарь перешёл на блатной жаргон.

– Не алюра, а амаска, – пояснил Костыль свою роль, что означало: он не девушка, а помощник по сбыту краденых вещей.

– Вот так и надо… Что за антилопа этот фраер? Нам бабки нужны, а он, трухлявый пень, баланду травил, – стал возмущаться Цезарь, критикуя директора ломбарда за корыстолюбие и пустословие.

– Будет у нас антрацит, тогда, басурман, ты понял меня: балдеть будем по-чёрному, а бегать всё равно придётся, – Костыль внес свою поправку в косный рассказ покладистого с ним двойника, намереваясь достать кокаин, хорошо развлечься, а затем продолжить воровскую карьеру.

– Вусмерть кататься сможем, – свирепо произнес "вольнолюбивый" головорез – Цезарь, как бы воображая, что получит высшую форму удовлетворения: нажрётся, напьётся, нахохочется.

– Раскумаримся… – воображая себя владельцами крупного наркотического картеля, Костыль представил, как они будут принимать наркотики, с учетом, что частично продадут общую партию зелья за большие деньги.

– Снова баловства не допустим, – Цезарь, наблюдая за детьми, спешащими с родителями первыми выйти из троллейбуса, изрёк с заискивающей ухмылкой, глядя на контролёра, выскакивая без билета из троллейбуса.

За ним мигом вылетел Костыль, как громоотвод и телохранитель.

– Бизнес у фраера слабый, но ничего… Мы ему подкинем скоро больше товара, пусть мозгами раскинет: кто мы ему – сявки или фраера в законе? – спросил Костыль с гордым апломбом вора и убийцы, когда они оказались на пляже, расположившись под круглым навесом-грибком, наблюдая за чужими вещами, висящими на кустах, деревьях или лежащими, сложенными рядом с пакетами на подстилках отдыхающих граждан.

– Паханы мы, а он, в натуре, блат-каин, – ответил Цезарь тихо, обвиняя Кредо-Штильмана в скупке и торговле краденым, чем сам постоянно занимался, намереваясь обнести все зонтики от солнца, где беззаботно сидели отдыхающие для собственного удовольствия.

Так они и сделали, собрав в мешок мешанину из нескольких пар обуви, импортных джинсов, батников, зонт от солнца и даже термос с кофе, случайно забытый кем-то из отдыхающих на лавочке без присмотра.

– Навар будет, что надо! – сказал с упоминанием нецензурной речи, Костыль, бравируя своим произношением и подлой натурой, прячась за кустами, собираясь быстро исчезнуть с места преступления, внезапно заметив высокого, симпатичного парня, надевающего совершенно новый, джинсовый, летний костюм, купленный им или кем-то из его родственников заграницей.

– Откуда такой прикид? – Цезарь сходу спросил парня деланно жалобно, изображая глупенького, намереваясь выпытать, войдя в доверие, где люди достают новые, приличные вещи, а затем ограбить бедолагу.

– Купил в Турции на доллары, – вступил в переговоры студент театрального вуза, мечтавший разбогатеть на лоне Мельпомены.

– Продай или отдай нам на двоих. Мы же – ишаки, разделим всё поровну. У нас есть ручные гранаты и пистолет, – изображая шута горохового, сказал Костыль, угрожая расправой и террористическими действиями, то поднимая мешок с краденными вещами вверх, то опуская вниз, то размахивая свободной рукой как верёвкой, то приседая, то подпрыгивая, будто он хочет поймать муху в кулак, беспрестанно, фривольно двигаясь, собирая, как прачка сухое белье с вешалок, чужие, красивые, пёстрые и совершенно новые вещи тех, кто отправился прогуляться по берегу, чтобы охладиться, поплавать или искупать ребёнка.

– Отстаньте от меня, – рассердился парень здраво, задерживаясь около грибка-навеса с лавочкой, озабоченно и тщетно разыскивая свои новенькие полукеды, угодившие в тот же баул, благодаря ухищрениям Костыля, считавшего своим кровным долгом обнести каждого честного человека.

– Скоро у нас появится много травы на продажу. Сдадим оптом, а ты сможешь продавать по маленьким порциям. Получишь море денег. Все пропажи окупятся сразу, без лишних хлопот, – посочувствовал Цезарь, шантажируя и провоцируя нового знакомого, приминая ткань мешковины, чтобы оттуда не выглядывала, захваченная без разрешения, одежда ограбленных отдыхающих.

– Но это когда будет? – заинтересовался парень, теряя надежду обнаружить свою обувь, понимая, что вступил в переговоры с изощрёнными ворами, мошенниками и торговцами наркотиков, о чём его не раз предупреждали высокопоставленные родители, чтобы он ни в коем случае не связывался с дилерами наркомафии, царящей во всём мире, как самыми богатыми и хищными представителями общественности, ставящими превыше всего свои частнособственнические интересы.

– Дня через два. Завтра едем в Сочи. Там у нас есть знакомый продавец-иностранец. Он передаст нам товар из Афганистана. А ты, фанат, бери деньги, примешься за работу и получишь свои рубли.