Весна прифронтовая. Frontline spring. Исторический детектив с переводом на английский язык

– Старший лейтенант Мельченко, приказываю, не отставай, – часто повторяла Катя, хотя сама еле двигалась из-за постоянного снегопада.

– Так точно, санинструктор Серебрянникова, вперед ша-а-агом арш. Шире шаг. Левой, левой, – Нина смеялась и, кутаясь в шинель и шапку ушанку, ускоряла движение вперед, слегка прихрамывая.

В декабре сорок третьего пятеро партизанских разведчиков переправившись через Днепр, вышли в районе деревни Обидовичи. Им помогли связаться со штабом партизанского движения, который располагался под Гомелем.

– В районе Барсуков находится фашистская часть с танками и пулеметами, – доложил партизан Томашов.

– Они готовятся к наступлению, – подтвердил разведчик Чистый.

– Оставайтесь в дивизии, будете с нами воевать, – предложил командир Кувшинников.

Накануне наступления третьей армии из состава разведроты отобрали группу во главе со старшим сержантом Утукиным. В нее кроме бойцов Трусова и Мышкарева вошли также бывшие партизаны Томашов и Чистый.

Командировка домой

В конце июня по приказу командира корпуса наступавшие войска сосредоточились в двадцати километрах западнее Хомичей, продолжая преследовать врага. Жара стояла нестерпимая. Воды мало. Добытую воду ночью в родничке отдавали раненым. Сопровождать их в тыл доверили Нине. Это совпало с предоставлением ей двухнедельного отпуска.

– Пожалуйста, не волнуйся. Останусь живой, – Кузнецов провожал Нину и постоянно повторял. – Вернешься, отпразднуем победу и устроим банкет, поэтому торопись возвращаться. Приедешь домой, напиши, как доехала. Будем еще танцевать на Красной площади или поедем в Берлин на своей машине, увидим салют в честь празднования, – поцеловал Нину в губы и прижал к себе. – Вот тебе кисет на память, – он достал из кармана галифе красный кисет и вручил ей.

– Нет, товарищ подполковник, наши жизни связаны войной. Забудь обо мне, если сможешь, – Нина обняла и поцеловала Кузнецова в щеку. – За кисет спасибо, что ты меня помнишь, – она взяла кисет в руки и положила в него малую упаковку махорки из вещмешка.

– Дорогая, когда возьмешь кисет и закуришь, представь, что я живой. Моя жизнь связана только с тобой.

– Какая страшная эта война! За все прожитое в эти изнуряющие годы лишений, голода, холода, артобстрела и постоянного страха за свою жизнь мы достойны памяти потомков, – с этими словами она еще сильнее прижалась к нему, села в кабину грузовика и заплакала.

Раненых погрузили в машину, на которой Кузнецов прибыл, но остался в полку, чтобы шофер довез до ближайшей станции этот ценный груз.

Нина уже ничего не слышала, так как машина с ранеными отъехала, и она махала ему рукой, а слезы катились по ее щекам: «Больше никогда с этим человеком не встречусь. Кто отъезжал в отпуск, тех потом отправляли в совершенно другую часть, а это значит, что и я потом попаду в другой полк. Возможности встречи на фронте не предусмотрены», – рассуждала она всхлипывая.

Когда Нина и Виктор прощались, то все вежливые и, возможно, нужные слова вылетели у нее из головы. Она хотела ругаться с этим прекрасным человека от злости. Ветер собрал ее мысли и отнес их куда-то в Турцию на берег Средиземного моря, где они разлетелись по пляжам Клеопатры из ракушечника на всем южном протяжении этого государства, с его изумительной природой, трудолюбивыми местными жителями и отелями, заполненными итальянскими художниками, на пять теплых морей Италии, Кипр, Испанию, Португалию, Кубу. Затем опять в Италию.

Однако все раненые были доставлены в Саратов. За весь путь следования на поезде до дома, после перекладывания раненых из машины в плацкартный вагон, Нине едва удалось один раз поспать часа два. Весь день и всю ночь поездки поила бойцов, прикладывая к их губам кипяченую воду, заправляла постели, делала перевязки, давала некоторым спирт для облегчения страданий, чтобы они заснули.

Троих, кто скончался в поезде, в тот же день похоронили, а для остальных жизнь потеряла всякий смысл без фронта. У всех были ранения в конечность или в другие части тела. Они были в сознании, надеялись вернуться в строй.

Когда стали подъезжать, сердце так сильно билось, что чуть не выскакивало из груди. «Буду помогать маме. Отосплюсь. Встречусь с подругами», – думала Нина в поезде, когда курила в тамбуре из своих старых запасов из красного кисета, который ей подарил Кузнецов, как лучшему бойцу за проявленную доблесть и героизм во время работы в санчасти. Часть раненых, которых она сопровождала, были размещены в школе. Другие в бывшем частном особняке, там, где трудилась мама Нины. Они работали вместе посменно.

– Ну, дочка, поживешь дома, отвыкнешь от выстрелов и взрывов, – ободряла Нину Анна. – Ваня и Шура были тоже в увольнении дома не так давно в начале мая. Ваня женился на Эльзе Глюк. Она полячка германского происхождения. Они приедут домой после победы. За отца волнуюсь. Пишет очень редко. Спасибо, навестила. Я так рада, так рада!

– Не надо, мама, – просила Нина, заметив на глазах у Анны слезы. – Срочно надо сходить в военкомат и узнать. Возможно, отец ранен и еще не успел написать. Писала редко, потому что хотела сама приехать, – про ранение и контузию Нина промолчала, но Анна все поняла без слов, потому, что дети, когда спотыкались или заболевали, всегда бежали к ней со слезами и болячками, да и Афанасий любил изредка жаловаться на свое крепкое здоровье, говоря: «Опять заболел или опять простудился, сколько можно говорить, что я без тебя никак не знаю, что делать или куда идти потом, если у меня болят ноги, руки, живот, а иногда и голова», а она ему всегда отвечала: «Перестань жаловаться, а лучше займись своим здоровьем конкретно без обид на меня или детей. Они сами не знают, что творят эти малолетки. Ты совсем перестал ходить на работу из-за своих жалоб на здоровье. Да и откуда у нас будут деньги, если ты посещаешь банк, а не грузишь мешки на набережной». На что он всегда отвечал: «Вот подрастут внуки и пойдут грузить мешки с мукой на набережной, а мне и так хорошо без твоих советов».

Затем он начинал изучать язык эсперанто, который, как он говорил, выучил в Сибири за один день и переписывался со всем миром, начиная от Австралии до Новой Гвинеи, Канады и США, Нью-Йорком, надеясь узнать причину своего заболевания. Потом отставлял в сторону тетрадь, словарь и записную книжку с кропотливыми заметками, выпивал рюмку водки или сухого вина, что было в наличии в высокой горке, образца сорок пятого года, купленной, а потом привезенной кем-то из Сибири, мебели, которой торговал отец Анны, и ложился спать.

После этого на другой день его головная боль полностью проходила, и он опять шел на работу бухгалтером в банк, как раз напротив их дома, прямо через дорогу.

– Дочка, расскажи, о себе, долго ли еще придется воевать?

Анна интересовалась самочувствием дочери по дороге домой.

– Враг отбит до самой границы, – Нина вспомнила Зуша, Сож, ранение, сожженные деревни, освобожденные города, Таланова, Катю.

Дома в просторной пустой квартире Нина чувствовала себя одиноко. Соседи сразу узнали об ее приезде и собрались вечером отметить это событие.

Две недели пролетели. Пришло письмо от отца, где он писал, что их часть перебросили ближе к границе, едва нашел время для писем, был очень занят. Нина успела на улице случайно встретиться с Ирой и ее мужем, но они не разговаривали, а только посмотрели друг на друга и прошли мимо. Нине стало обидно и стыдно. Все время Нина продолжала дежурить в госпитале, куда были доставлены раненые. По ночам сидела дома, записывала в дневник события прожитого дня и смотрела на кисет, подаренный Кузнецовым в день их расставания в госпитале. Этот кисет красного цвета и дневник Нина хранила, как зеницу ока.

Возвращение на фронт

В день отъезда на вокзале было много новобранцев и таких как Нина. Возвращались солдаты из госпиталей. Когда прибыла в свою часть, Нина ощутила облегчение, даже подъем. Неужели и к войне можно привыкнуть? Просто кончились у нее дорожные тяготы. От Москвы до дивизии добиралась на попутках, несколько раз пришлось голосовать. В дивизии сразу нашлось дело: идти в разведку с батальоном. Нина кинулась в полевой госпиталь, приглаживая растрепавшиеся волосы, и, кивнув Кате, подошла к ней.

– С приездом. Как дома? – интересовалась Катя, заметив смущение подруги. – У нас разгар работы. Три дня танки расчищали путь пехоте.

– Пришло письмо от отца в середине мая. Давно это было… Они уже совсем близко к границе. А мне завтра с батальоном в разведку, – сказала Нина и улыбнулась.

Здесь в маленьком блиндаже, вырытым, видимо артиллеристами было сыро и пахло лекарствами. Всех раненых переправили на большую землю.

Остальные обходились медпомощью прямо на воздухе: вывихи, порезы, ушибы, сотрясения, укусы ос или пчел, огнестрельные ожоги от взрывов бомб или гранат доставляли санчасти много забот.

Болеть инфекционными заболеваниями было некогда, когда звуки победных маршей уже витали в головах солдат.

– Наверно, интересуются, когда войне конец? – спросила Катя и присела на край лавки.

– Еще как спрашивают!

– А с продуктами как?

– Трудно. Все по карточкам. Хлеба очень мало.

Катя задумалась и вспомнила, как она и сестра вдвоем жили до войны.

– А у вас тут как? Слышала, в наступление скоро? – резко спросила Нина, так как лично убедилась, какой колоссальный урон врагу наносят «Катюши».

– Так точно. Сосед уже пошел. На днях и мы двинемся. Вон сколько самолетов летает, – она кивком головы указала в сторону окна. – Будет кровопролитная битва. На днях мне сон приснился, что стою у реки, а она красного цвета. Попробовала воду на вкус, а это вино.

– Вот еще выдумала! – засмеялась Нина, удивляясь словам подруги. – Врага надо брать его же методами: ошеломить и сломить, как учили наши полководцы Суворов, Багратион, Кутузов.

Стояла короткая, душная, рябиновая ночь с зарницами. Небо наполнено гулом самолетов и залпами выстрелов. Где-то вдали шел бой.

– Есть сведения, что «сосед» продвинулся километров на семь, – заговорила Катя.

– Вот-вот должны двинуться и мы, – снова прошептала Катя на ухо Нине.

Снаряжение у разведбатальона было простое: каждый взял плащ-палатку, немного хлеба и банку консервов. Кто-то прихватил пачку табака. Шли долго лесом, чувствуя прикосновение еловых веток к лицу.

Под ногами хрустели сухие сучья и мухоморы. Изредка встречались кусты малины. Сладкие спелые ягоды наполняли рот живительной влагой. Фашиста видно: остались следы отступления – мины. На разминирование уходило много времени. Пленный австрияк, вернее, перебежчик, заверял, что основные силы находятся в Польше. Нина вспомнила, каким заревом вчера было окрашено небо: фашисты жгли деревни.

«Неужели опять дадим им безнаказанно разорять наши города и села?» – подумала Нина.

«Не бывать этому», – поклялась она себе. К одиннадцати дня следующих суток дошли до ближайшего райцентра – Кореличи.