Триадология

Сами первые боги синтоизма составляли Троицу, соединяющую их идеей создания мира, в основе которого мыслилось единство. Триединство, таким образом, становится основополагающей идеей японского мировоззрения. О мифах, рассказывающих о богах синто, мы знаем из древнейшего письменного памятника, называющегося «Кодзики», который был составлен придворным ученым О-но Ясумаро во времена и по приказу императрицы Гэмме (708–715). Его задачей было собрать и расположить мифы так, чтобы доказать божественное происхождение императорской власти, проводя линию от богов-создателей Японии через их «потомков» до царствующих императоров. Ясумаро из мифов создал непрерывную историческую повесть от первых трех богов до их прямых потомков – японских императоров.

Идея Единства как упорядочивающего закона и триединства как творческого начала стала для японцев священным знанием, с одной стороны отражающим космогонические представления, с другой стороны являющимся мудростью властителей, обязанных мыслить и действовать, согласно ему. Неслучайно Ясумаро в Предисловии «Кодзики» написал о своей императрице Гэмме: «Повергшись ниц, мыслю я о том, как ее величество императрица обрела Единство и озарила свой дом, как она постигла Триединство и преобразовала народ».[162 - Кодзики. Записи о деяниях древности. Свиток 1. СПб., 2000. С. 42–43.]

Вероятно, идея Триединства пришла от китайских мудрецов, но японцы отличались тем, что умели претворять пришедшие идеи, не нарушая их сути. Идея Триединства была закреплена в собственных космогонических мифах, содержание которых в «Кодзики» говорит о том, что три бога явились в начале. Первым был Амэ-но-Минака-нуси ками – Повелитель Священного Центра Небес; за ним Така-ми-мусуби-но ками и Ками-мусу би-но ками. Первая Троица богов явилась и осталась внутренней сущностью мира: «Эти три бога явились каждый сам по себе и не дали себя увидеть».[163 - Кодзики. Свиток 1-й. СПб., 1994. С. 33–38.] Они остались невидимы, неслучайно, потому что представляют закон мира, не явление, а идею, мысль, а не материю. «Первый олицетворяет неизменный Священный Центр, два других – связь одного с другим на Небе и на Земле (в соответствии со словом «мусуби», что значит соединять две стороны в одно). Эти боги и положили начало подвижному Равновесию, принципу Уравновешенности – Ва. Так Японию называли с древности – Ямато (Великая Уравновешенность). Полагая неизменным национальный дух – Ямато, японские теологи отводили и китайским учениям свое место, сформулировав в девятом веке правило: «вакон кансай» – «японская душа – китайская ученость». Притом неизменна сакральная Основа – Японская душа, изменчивое – это учения, пришедшие извне и способные обогатить ум японцев. В этой открытости другому при сохранении своей Основы – причина их успехов».[164 - Григорьева Т. Рецензия на книгу М. Шарко «Политические процессы Японии» // Вопросы философии. 2005. № 7. С. 123.]

Последовательность этапов формирования космогонического процесса сохраняет принцип троичности. Первая Троица небесных богов явилась причиной упорядочения изначального хаоса. Он как «разделение Неба и Земли, раскрытие мужского и женского начал, появление стихий света, тьмы и влаги устанавливался как три последовательных во времени этапа»,[165 - Конрад Н. И. Японская литература в образцах и очерках. Л., 1927. С. 55.] отмечает известный ученый Н. И. Конрад, изучая «Кодзики».

Следующими главными богами, которые создают «страну больших островов», Японию, были Идзанами и Идзанаги. Они олицетворяют женское и мужское начало, порождающее все сущее на Земле, представляющее, в свою очередь, единство противоположных сил природы. Созидание и разрушение, свет и тьма соединяются в брачном союзе Идзанаги и Изданами, которые являются первыми персонифицированными и действующими богами. Созданные до них боги не были таковыми, видимо потому, что не должны были еще благодаря своей связи создавать или порождать многообразные формы явленного, видимого, материального мира, оставаясь «чистыми», идеальными сущностями. Эволюция Вселенной до момента брачного союза двух противоположных начал, женского и мужского, представлена в рождении богов по-одному, они «пробились на свет подобно побегам тростника»,[166 - Кодзики. С. 53] т. е. из своей основы, не соединяясь ни с чем другим. Все боги, родившиеся до Идзанами и Идзанаги, становятся небесными богами и ничего не создают на земле. «Как справедливо отмечает Т. Мацумура, весь этот процесс представлен, в сущности, лишь в именах являющихся здесь парами божеств, «сами» боги не производят никаких действий».[167 - Там же. С. 186.] Это говорит о том, что уже в мифологическом сознании японцев совершенно однозначно утверждается принцип всякого творчества или творения, рождения или создания во Вселенной, и он заключается в следующем: то, что рождается всегда третье при условии соединения двух противоположных сторон. Идзанами и Идзанаги только в брачном союзе создают жизнь во Вселенной, первопринципом которой становится триединство. Японцы настолько уверовали в мощь и силу, дающие жизнь всему, что создали эмблему слияния противоположностей, состоящую из трех иероглифов, и назвали ее «Три томоэ».

Следующий этап преобразования Вселенной касается власти над ней, власти, которой обладает великая троица богов – Аматэрасу, Цукуеми и Суса-но-о. О рождении этих трех великих божеств говорится в мифе «Очищение». Аматэрасу – богиня солнца; Цукуеми – бог ночи и луны; Суса-но-о – бог ветра. Аматерасу дает тепло, способствует плодородию, любому созиданию, защищает порядок, она становится главной и занимает первое место в иерархии синтоистских богов. Сусано-о олицетворяет разрушение, разделения, борьбу, войны. Аматэрасу впоследствии провозглашается «родоначальницей» японских императоров, ответственной за власть порядка и гармонии.

Мысль о том, что богами установлен и охраняется порядок мира, определила веру японцев в то, что существует нечто выше понимания человека и не им создано. Эта вера не позволяла посягать на явленное в духе, т. е. они исходили не из антропоцентризма, не из того, что хочет человек, а из того, что хотят от человека боги. А боги хотели почитания и согласия, поскольку главная богиня Солнца Аматэрасу заповедовала распространять повсюду Свет Гармонии. Императоры, получив от нее власть, тоже способствовали силам единства.

Еще до императрицы Гэмме один из мудрейших правителей Японии Сётоку Тайси (574–622) начал свою знаменитую «Конституцию из 17 статей» словами: «Чтите уравновешенность (тот же иероглиф «ва») и не действуйте наперекор».[168 - Попов К. А. Законодательные акты средневековой Японии. М., 1984. С. 33–34.] В Японии принято с древности верить словам мудреца, и поэтому мудрые положения включаются в юридические документы, которые диктуют правила жизни. До сих пор Сётоку глубоко чтят в Японии, а ученые отдают дань его прозорливости. Сетоку включил в «Конституцию» закон Уравновешенности, невозможности существования одного за счет другого, как существования триединства и таким образом он претворил его в жизнь. Будучи приверженцем буддизма, он также отдавал дань конфуцианству и оставался верен Пути богов – Синто, заложив основу «Единства трех учений».

Единство Верха-Низа, указано в 3-й статье его «Конституции»: «Государь – Небо, чиновники – Земля. Небо покрывает сверху. Земля поддерживает снизу. Благодаря этому четыре времени года сменяются, и все энергии приходят в движение. Но если Земля захочет покрыть Небо, то наступит катастрофа. Когда внизу повинуются тому, что исходит сверху, все идет своим чередом».[169 - Там же. С. 34.] Есть порядок природы, который поддерживает и правильно организует процесс ее жизни – Вселенский Путь, поэтому нужно следовать ему, тем самым способствовать Гармонии, и стать триединством с Землей и Небом. Противодействовать установленному богами порядку бессмысленно, он уничтожит противодействие «единого».

Следовать Пути – значит следовать Уравновешенности, взаимной встрече сторон, которая составляет суть «Конституции» Сётоку. Таким образом уже в VII веке Сётоку закладывает в Конституцию основы стабильности японской общественной системы. Она не только ориентирована на законы Природы, которая служила образцом для подражания, но и на мудрость человека. Сам порядок встречной связи Неба-Земли, который соответствовал закону иерархии и пульсирующему ритму Пути. Правильное отношение Верха-Низа, дистанция между ними, дает возможность роста, восхождения по вертикальной оси от Земли к Небу, от человека к ками. Вертикальная ось или священный Центр олицетворяют Неизменное, не подверженное воздействию времени. (Что и позволяет современным социологам называть японскую общественную структуру «вертикальной» – татэ.) Спираль не работает в мире горизонтальном, при «плоскостном» мышлении, обрекающем на «вечное возвращение» (по Ницше). Потому, сколько ни боролись за равенство и свободу, при господствующем типе мышления – или то, или это, третьего не дано – «все возвращается на круги своя».[170 - Григорьева Т. Рецензия на книгу М. Шарко «Политические процессы Японии» // Вопросы философии. 2005. № 7. С. 123.]

Политолог М. В. Шарко, исследуя своеобразие политической системы Японии, в своей книге подчеркивает важность позиции Сётоку: «Предписания Сётоку Тайси на первый взгляд выглядят, как общие наставления, как простая формулировка норм морали. На самом деле этот политический документ, не меняя систему политического управления государством, явился поворотным пунктом в идеалах правления. Этот документ совершил поистине интеллектуальную революцию в политических умонастроениях эпохи».[171 - Шарко М. В. Политические процессы Японии: традиции и современность. М., 2004. С. 106.]

Боги синтоизма закладывают основы понимания духа, духовности у японцев благодаря той же идее триединства, где третьим является идеальный тип связи – разделение без отделения. Для изображения важности слияния противоположностей в единство существует японская эмблема – «Три томоэ». Григорьева называет его, согласно христианской максиме, «нераздельное и неслиянное единство», когда единое пронизывает и связывает многообразие, а каждая точка сопряжена с вечностью и целостна, она есть микромир. Этот тип связи прочно вжился в сознание японцев, его можно обнаружить в религии, в искусстве, в архитектуре, в политической жизни японцев. Известный синтолог Г. Е. Светлов в своей книге о Синто так отмечает в нем эту связь: «Считалось, что митама – божественный дух – обладает способностью разделяться таким образом, что, оставаясь в прежнем синтай (божественное тело), он одновременно переходит в другой священный предмет, который становится синтай другого святилища. При этом прежний синтай ни на йоту не утрачивает своей магической силы, а в целом могущество «божественного духа» лишь возрастает. Такое представление – бунрэй (разделение духа) позволяет создавать множество святилищ одним и тем же божествам».[172 - Светлов Г. Е. Путь богов (Синто в истории Японии). М., 1985. С. 22.] (Т. е. разделение без отделения, идеальный тип связи, согласно христианской максиме – «нераздельного и неслиянного единства»).

Насколько признание единства индивидуальной и единой души глубоко укоренено в сознании или подсознании свидетельствует японская литература XX в. В книге «Бусидо. Дух Японии» Нитобэ И над зо приводит высказывание японского ученого Мива Сиссай: «Повелитель Неба и Земли, всех живых существ, пребывает в сердце человека, в его душе (кокоро), т. е. кокоро живой, светящийся орган… Свет духовный нашего сокровенного существа чист и неподвластен воле человека. Самоестественно пробуждаясь в нашем сердце, он указывает, что хорошо, а что плохо; то, что стали называть совестью или тем светом, который исходит от Небесного Бога».[173 - Inazo NItobe. BushIdo. The Soul of Japan. TokYo, 1973 (6-е изд.). С. 18–19.]

Буддизм в Японии появляется и становится одной из основных религий, как третья часть «Трех учений» воспринятых из китайской культуры. Большую роль в утверждении буддизма в стране сыграл мыслитель, поэт, каллиграф Ку-кай (773–835) – фигура огромной значимости для японской культуры. Он написал текст; который назвал «Санго. сиики», что означает: «Три учения указывают направляют», в котором японский ученый в литературной форме дает возможность читателю сравнить положения «Трех учений», вложив их в уста своих героев – конфуцианца, даоса и буддиста. Внимая речам буддийского монаха, все слушающие, включая даоса и конфуцианца, были настолько потрясены убедительностью буддийского учения, что решительно обратились к нему.[174 - См.: Кужай (Ко: бо:-дайси). Три учения указывают и направляют Сангохиики. М., 2005; Трубникова Н. Н. Различение учения в японском буддизме IX в., Ку-кай (Ко: бо:-дайси) о различиях между тайными и явными учениями. М., 2000.] Ку-кай в основу составления «Санго: сиики» положил конфуцианские, даосские, буддийские источники, использовал логическое обоснование для доказательства преимущества буддизма над двумя другими учениями. Ку-кай прославился как патриарх и основатель буддийской школы Сингон в Японии.

Рассмотренная идея триединства, заложенная в синтоизме и усвоенная японцами, легко позволила им принять буддизм, которому характерны те же основы. Особенно дух синтоизма усилился в дзэн. В XII в. Эйсай привез дзен, и эта религия как религия самурайства стала очень популярной вплоть до реставрации императорской власти Мэйдзи (1868 г.) – Дзэн (кит. чань; индю дхьяна-медитация) – это феноменальный мир – неистинный, иллюзорный, ничто. При помощи медитации человек может познать свою изначальную сущность (сущность Будды), которая есть в каждом индивидууме.

Понятие дзэн вносит в буддизм необходимость внутренней практики сознания, в результате которой приобретается личный внутренний духовный опыт. Система практики, принятая дзэном, является продуктом особого духовного переживания, поскольку дзэн – это дух человека, который верит в свою внутреннюю чистоту и его божественность. Дзэн-буддизм является продуктом развития доктрины Просветления, которое есть чувство, представляющее собой возвышенный идеал, просветление, которое достигается собственными усилиями, в глубинах своего сознания. Легенда, повествующая о происхождении дзэна в Индии, гласит следующее: «Однажды Шакьямуни читал проповедь своим ученикам, собравшимся у горы «Святой Гриф». В своей проповеди он не стал прибегать к долгим словесным рассуждениям, а просто поднял вверх букет цветов, который был преподнесен ему одним из его учеников. Он не произнес ни одного слова. Никто не понимал смысла происходящего, за исключением старца Махакасяны, который со спокойной улыбкой глядел на учителя и, казалось, отлично понимал все красноречие этого безмолвного наставления просветленной души. Заметив это, учитель таинственно провозгласил своими златыми устами: «Я обладаю самым драгоценным сокровищем, духовным и трансцендентальным, которое я передаю сейчас тебе, о почтенный Махакасяна».[175 - СудзукиД. Т. Наука Дзен-Ум Дзен. Киев, 1992. С. 28.]

У каждого свой путь достижения просветления, но в общем можно выделить два различных; «путь разума» и «путь праведного поведения». «Путь разума» означает постижение сути буддизма при помощи духовного совершенствования, приводящего нас к глубокой вере в Истину Природы, которой наделено в равной мере каждое живое существо. Она не проявляется потому, что мы порабощены внешними объектами и ложными представлениями. Когда человек, отбросив ложное и чувственное, старается ухватить истинное, достигает пространства чистого, он обнаруживает, что нет ни субъекта, ни объекта. Такому человеку уже не нужны более словесные наставления, так как он находится в безмолвном общении с самим всеобщим принципом, не связан с различием понятий, потому что, бездействуя, пребывает в покое, сливается с Единым. Это называется «путем разума». «Путь праведного поведения» основывается на введении в практическое поведение, в саму жизнь человека необходимости выполнения нравственных принципов, строгого их соответствия поступкам. Такой дзен против аскетизма, отказа от мирского, но за активную направленность душевных и духовных сил на творчество.

Несмотря на многочисленные видоизменения, принцип и дух дзэн-буддизма сейчас живы и продолжают пользоваться исключительным влиянием, в особенности среди интеллигенции Японии.

Философская мысль в Японии длительное время продолжала существовать в виде буддийских теорий и синтоистских учений, формировавшихся под некоторым влиянием конфуцианства. И только обретшая силу в период династии Токугава (1603–1867) конфуцианская мысль утвердила самостоятельность разума по отношению к вере. Японское конфуцианство не углублялось в вопросы познания природы, а развивалось исключительно как этическое мировоззрение, теоретически обосновывало религию – почитание неба, поклонение духам и божествам – и нередко соединялось с синтоизмом.

«Единство трех учений», которое приобрело свои оттенки в Японии, стало необходимым для любого творческого человека, и соединенное одной идеей, триединство стало проявляться во всех видах творчества. С преобладанием оттенка дзэна она нашла проявление в странной для европейцев традиции самоубийства. В средние века сложился оригинальный обычай, который в XII в. стал очень распространенным во всех общественных слоях Японии, а именно сэппуку (харакири). Это не простое самоубийство, а действие, связанное с определенной философией, а именно с тем, чтобы сохранить честь и преданность сюзерену (например, не сдаваться в плен, «самоубийство вослед» в случае смерти сюзерена), преданность долгу. Сэппуку совершается в случае поступка против чести, часто по решению родственников, а также в знак пассивного протеста против вопиющей несправедливости (например, невозможность кровной мести, невозможность на словах убедить господина в неверности принятого им решения) и в виде жертвы.

Харакири включает в себя два термина: хара (переводится и как «живот», и как «душа», «намерение», «тайные мысли») и кири или куру («резать»). Кроме того, место на три пальца ниже пупка дантянь – средоточие жизненной энергии И. Таким образом, вскрытие живота означает открытие своих сокровенных намерений, чистоту мыслей и устремлений, освобождение души. Это значит, что сэппуку означает крайнее оправдание себя перед небом и землей, жест сильной, свободной и возвышенной души. Поэтому символика харакири духовного свойства. Сэппуку является привилегией самурайства, относится также к самурайским женам и дочерям, как обряд окончательно оформился в период Токугава. «Самоубийство вослед» красочно представлено в японской литературе. Так, герой повести «Посмертное письмо Окацы Ягоэмона», стремясь точно выполнить возложенное на него поручение князя, убивает в поединке своего спутника, затеявшего с ним ссору. Закончив порученное ему дело, герой является к князю за разрешением совершить харакири, однако князь полностью оправдывает его действия и даже оказывает ему особое расположение. Свою благодарность и преданность сюзерену герой доказывает тем, что совершает харакири у его могилы, предварительно изложив в письме к сыновьям и внукам побудившие его к этому причины».[176 - Грителева Л. Д., Чегодарь Н. И. Японская культура нового времени. Эпоха Мей дзи. М., 1998. С. 154] Героем руководило только чувство личной преданности покойному князю.

Харакири безусловно неслучайное явление в культуре Японии, оно отражает доведенную до абсолютизма идею триединства, выраженную в поиске уравновешенности двух нравственных начал: добра и зла, ведь этот поступок всегда призван установить справедливость, это своего рода «самосуд», который нужен для восстановления, гармонии, равновесия там, где они нарушаются, или для недопущения их нарушения. Не каждый был достоин этого обряда, поскольку не у всех мысли чисты и душа возвышенна, грязные мысли и душа не способствуют гармонии и выпущенные на волю не принесут пользы восстановления равновесия. В повести «Семья Абэ» у умирающего старого князя его приближенные один за другим испрашивают разрешения последовать за ним. Князю жаль их, но он знает, что, оставаясь в живых, они покроют позором себя и свое потомство, и поэтому дает разрешение. Старый князь, недолюбливая главу семьи Абэ, не дал ему разрешения на самоубийство. Все отвернулись от него, но он все же совершил харакири, хотя это не помогло – семья оказалась в опале.[177 - Там же.]

В истории Японии случались сложные периоды, так, в конце XII в., когда самураи-буси пришли на смену придворной аристократии-кугэ, сохранив за императором сакральное назначение потомка богов, взяв на себя хозяйственные функции и управление страной, они все же следовали Пути Единства, заповеданного богами и предками. Поэтому не случаен их девиз «меча и хризантемы»: когда преобладает «меч», исчезает культура, на которой все держится, падают нравы. Меч необходим, когда ослабевает национальная воля, но не уравновешенный Культурой он начинает истреблять тех, кто его поднял.

Культура всегда оставалась незыблемой основой. Враждующие самураи, например, могли снять осаду замка, если в нем хранились старинные рукописи, поэтому неудивительно, что на самурайскую эпоху приходится расцвет дзэнских искусств. Несмотря на частые междоусобные войны, развивались экономика, торговля, ремесла, пребывающие в едином поле Культуры. Появились города и знаменитые замки – гордость нации, развились наука, образование, техника, появились высочайшего уровня технологии, сменилось много поколений, и сколь ни было сильным влияние европейской цивилизации, как ни преобразилось японское общество, приняв Конституцию и в качестве исполнительной власти используя парламент, то, что было в подсознании, не могло исчезнуть под влиянием проводимых реформ. До сих пор высшей ценностью остается Культура, являющаяся душой нации и окрасившая ее в особый «японский тип».

Особенность духовной жизни в Японии заключается в том, что она всегда направлена на поиски красоты во всех предметах и явлениях окружающей природной действительности, которая представлялась недолговечной, ускользающей и потому печальной. Красота природы для японца духовна, поскольку представляет собой обожествленное создание, и очень важно уметь отразить в слове, в живописи, в любом творческом акте человека печать бога, которая выражена в «знаниях» вечно изменяющейся природы. Но не только воспроизвести, даже уловить их чрезвычайно трудно, поскольку для японца природа – это «поток» и Путь, и, чтобы понять его, нужно войти в него, стать частицей его, двигаться вместе с ним, только тогда откроется истина и красота того, что можно выразить словами, красками, кистью, или руками. Искусство Японии развивалось в истории под влиянием дзэна, прочно пронизано его духом, требованием дзэн является – вжиться в явление, чтобы воспроизвести его в акте творчества.

Согласно учению дзэн, душа есть и в человеке, и цветке, и камне. «Знать цветок – значит стать цветком, быть цветком, цвести, как цветок, и радоваться солнечному свету и дождю, – пытается донести дух дзэн Судзуки. – Когда это происходит; цветок говорит со мной, и я знаю его тайны, все его радости, его страдания, а значит, всю жизнь, трепещущую в нем»[178 - Цит. по: Григорьева Т. Красотой Японии рожденный. М., 1993. С.41.] Японцы, как и китайцы, всегда помнят, что ритм живой природы пронизывает все сферы жизни. Путь искусства – тот же процесс естественного роста, подчинённого закону. Закон живого ритма придает японскому искусству то, что позволяет воспринимать его как искусство без времени. Благодаря дзэн японцы всегда испытывали наслаждение от красоты живой, дышащей природы и не могли представить, что возможно создать красоту, которая сама по себе выше природы и человека. Японский мастер старается пробудить душу вещи, открывает «мир, в котором нет места для борьбы, где все пребывает в текучем пространстве, – свет перетекает в тьму, покой в движение, форма в содержание, и наоборот. Японская эстетика открывает неведомое: Пустота таит в себе скрытую красоту, хаос не пугает, мрак таит в себе свет».[179 - Там же. С. 45.]

Японских мастеров отличает высокая духовность, способность увидеть в малом большое, в мимолетности – вечность. Это требовало не только больших усилий, терпения, но и времени. Показательно в этом отношении творчество всемирно известного художника Кацусика Хокусай (1760–1849). Он создал 30000 рисунков и иллюстраций к 500 книгам. Свои работы художник Хокусай подписывал: «Старик, одержимый рисунком», а последние: «Хокусай – проживший вечность». И в этом не было претензии на бессмертие, выражена только высокая требовательность мастера к своему делу. О себе он говорил так: «Начиная с шести лет я страдал манией зарисовывать форму вещей. Примерно с пятидесяти лет я создал большое количество произведений всякого рода, но все, что я нарисовал до семидесяти лет, на самом деле не стоит никакого внимания. В семьдесят три года я, наконец, начал что-то понимать в природе птиц, животных, насекомых, рыб – жизненную силу трав и деревьев. Поэтому в восемьдесят я достигну успеха, в девяносто еще глубже проникну в суть вещей и в сто лет стану действительно удивительным; в сто десять лет каждая точка, каждый штрих будут, без сомнения, обладать собственной жизнью».[180 - Сэпсом Дж. Б. Япония. Краткая история культуры. СПб., 1999. С. 121.]

Возникший в XVI в. чайный ритуал тяною отличается предельной простотой, но проходит через мистический опыт – ваби, которой породил такие искусства, как икебана, стиль керамики, японские сады, оказал влияние на искусство фарфора, живопись, интерьер японского дома.

Культура страны восходящего солнца в XXI в. сохраняет свое самобытное значение, дарит миру ощущение тонкости, гармонии, красоты, чуткого восприятия прекрасного, обращенного к лучшим сторонам человеческой души. История культуры хранит в себе тайны особенности японского менталитета, для которого принципы подчинения природы человеку, вера в науку без религии, секуляризация политики неприемлемы, поскольку как показано выше, японцы всегда верили в «предустановленную гармонию», в неделимость истинно-сущего, независимо от того, как оно назвалось, природой Будды, или вселенским Путем – Дао. Поэтому для них не возможно вторгаться в целостную природу, нарушать изначальный порядок.

Не противопоставляя целое части, не сомневаясь в приоритете общего над личным, японцы понимают важность приоритета государства, политика которого должна успевать за изменениями в мире. Современный автор М. В. Шарко, изучая особенности политических процессов в Японии, отмечает: «Качественной идентификацией политических процессов служит инвариантная доминанта, которая передается из поколения в поколение, ключ которой кроется в динамических процессах самой жизни Японии. Это органическая связь природы и общества, ками и человека, идущая от синто».[181 - Шарко М. В. Политические процессы Японии: традиции и современность. М., 2004. С. 82.]

В Японии сформировано понятие самой «политики», в которой разумные и нравственные критерии являются определяющими, что сегодня необходимо для мира, достигшего высшей степени неустойчивости, как уже отмечалось ранее. Следование предустановленному Пути выражается в понимании того, что у каждого народа свой путь и у всех народов он Един. «Современная Япония имеет идеальную форму организации государства, когда национальная идентификация и сфера действия легальной политической власти совпадают».[182 - Там же. С. 27.] Этим Япония обязана традиционному мышлению, интуиции Целого, и изменчивости в целом. Не осознавая природы «японской модели», которая находится в особом мировоззрении, не терявшем своих традиций на протяжении всей истории и сформулированных еще в древних текстах Японии, невозможно понять «японского чуда».

Действительно, суть японской модели мироустройства и миропонимания в признании двуединства, двух планов Бытия в некоем третьем – Единстве: видимое и невидимое, которое создает просветленное сознание. Ум японца благодаря традиции настроен на «схватывание» Неизменного в изменчивом, на поиске единого Центра, дающего импульс движению, гибкости, способности адаптироваться, что сами японцы называют ситуационной этикой, т. е. нужно уметь меняться вместе с Переменами, чтобы не отстать от Пути, который у каждого народа свой. При этом устойчивость образуется благодаря тому, что в изменчивом есть Неизменное (Фуэки-Рюко): «Без Неизменного нет Основы. Без Изменчивого нет обновления».[183 - См.: Молодяков В. Э. Синто и японская мысль. – Синто. Путь японских богов. Т. I. СПб., 2002. С. 652.]

Ориентация на двуединую модель позволяла японцам выходить из самых сложных ситуаций. И в этом, действительно, сильная сторона их стратегической политики. Следование Великой Уравновешенности, дающей возможность сосуществования, придало и политике свойства Целого. Это прежде всего уважение традиции, признание принципа Единства, поиск третьего в двух противоположностях или в различном, является высшим из принципов, от которого зависит благополучие нации. «Одним из первых мероприятий новой власти (5 апреля 1868 г.) стало законодательное оформление «единства ритуала и ления» (сайсэй итти), что было не только политическим актом, но и возвращением к древнейшему сакральному принципу единства светской и духовной власти».[184 - Там же.] Следование Пути Великой Уравновешенности позволяло сосуществовать религиям и политике вместе в соответствии с принципом «единства» как Третьего-целого (сайке итти).

Глава II. Роль триединства в историко-философских концепциях

2.1 Триадичность в античной философии (156).

2.2 Триадизм в концепциях гностицизма и неоплатонизма (171).

2.3 Развитие тринитарного мышления в средние века (184).

2.4 Философы Возрождения о троичности (201).

2.5.. Триединство в философии Нового времени (222)

2.6 Русская философия о триединстве и сущности Троицы (249).

2.7 Философское осмысление отношения лиц в христианской Троице. Современный взгляд на историю вопроса (317).

2.8 Герменевтическая триада (326).

2.9 Концепция трех миров К. Р. Поппера (339).

2.10 Проблемы синергетической креативной триады (348).

2.11 Триединство и «золотое сечение» (368)

2.1 Триадичность в античной философии

Именно философы Древней Греции первые стали триадически мыслить о природе сущего и о сущем в природе, таким образом осуществив беспрецедентный выход из религиозных форм мышления. Они не только искали триады в природе, а задумывались о них как о сущем, его многообразии и нашли философские формы его выражения.

Постоянно сталкиваясь с эмпирическим многообразием конечного, первые философы размышляли над тем, существует ли конечное вечно, есть ли что-либо объединяющее во многообразии конечного, то сущее, которое не является конечным, временным, преходящим. Важными категориями для ответов на эти вопросы в древнегреческой философии становятся единое и многое. Объединяя их, мыслители Древней Греции видели мир как единое целое, как то третье, которое связывает, объединяет и представляет великое древнегреческое Единое.

Многое – это, безусловно, первое, что дано в опыте, но оно познается тогда, когда в нем обнаруживается единое. Если есть в философии единое, то только оно может быть познанием сущего внутри многообразия конечных вещей. И именно единство в греческой философии, имеющее своим предметом «единое» «многообразия» «сущего», должно стать для нас предметом исследования в первую очередь, и эти три категории во взаимосвязи представляют собой философскую мыслительную триаду, которая приводит древнегреческих мыслителей к триалектике как определенному способу мышления.

Философы Древней Греции исходили из предметного мира как из чего-то заведомо данного, задумываясь о его происхождении и в нем самом постигая предметную сущность. Посредством философии происходило преобразование данных чувственного восприятия, рождение абстрактной мысли. В первых философских школах Древней Греции сущее познается в природной форме, в стихиях (Милетская школа), но от определенности явления философы шли вглубь его, при помощи силы мысли внутри эмпирической определенности они увидели «начало» мира – «архе»: Фалес (ок. 625–547 г. до н. э.) – в воде, Анаксимандр (ок. 610–540 г. до н. э.) – в апейроне, Анаксимен (2-я половина VI в. до н. э.) – в воздухе.