Первые повести. Девочка с бездомными глазами. Бус

Влюблённые девочки писали из колоний, караулили у работы, пробивались на приём. Он, в каком-то смысле, привык к этой девичьей любви, но всё равно немного чувствовал себя виноватым потому, что уже пострадавшие от действий или бездействия взрослых, они снова были не поняты и отвергнуты.

Девочки вырастали, влюблялись, выходили замуж (или нет), и, случайно повстречав женщину с детьми, которая радостно его окликала:

«Матвей Александрович, здрасьте!», он сначала смотрел, даже всматривался, а потом спрашивал: «Иванова?» И она радостно отвечала, что уже не Иванова, а скажем, Петрова.

С пацанами было проще. Помог – спасибо, не помог – сука.

Так и случилось с Анькиным братом.

Из своих девятнадцати лет, последние шесть Аня была круглой сиротой. Её отец, приревновав жену к своему двоюродному брату, пырнул (крайне неудачно) его ножом. Из тюрьмы он не вышел, мать стала сильнее пить, и в свой день рождения, в самый разгар веселья, открыла кухонное окно и шагнула вниз.

Аню и Илью, младшего брата, взяла под опеку бабушка, но её опека не устроила органы опеки, и их быстро определили в детский дом. Через пару месяцев Илья попался на краже денег у воспитателя, но шум поднимать не стали – сделали внушение и посадили в карцер. Но Илья, как не просила его сестра «не тупить», снова попался, но уже на городском рынке. Его привезли к Маринину, который всё уладил, взяв честное пацанское, что тот больше не будет воровать. Но Илья рассудил по-своему и, что называется, допрыгался, получил первую судимость. И пошло-поехало.

Так, белобрысая гитаристка познакомилась с Матвеем Александровичем, которого любила сильно и, разумеется, безответно.

Аня жила в общежитии Краевого колледжа культуры, в котором обучалась на отделении «Инструментального исполнительства». Она регулярно писала брату короткие письма, потому что Илья её чувств к Матвею Александровичу не понимал, а его самого попросту ненавидел, и два-три раза в неделю прибегала к отделу полиции, увидеться с Марининым.

Надя тоже любила Матвея Александровича и считала себя однолюбкой. Ведь, кто бы и как сильно ей не нравился, а ей нравились многие, и многих она любила, она всегда помнила о Матвее Александровиче. И разочаровавшись в очередной раз, она понимала, что лучше его никого нет. Они и познакомилась благодаря любви – Надя подралась в школе из-за мальчика, но по факту, её избили. Отлежавшись дома несколько дней, плача от боли и обиды, она решила расквитаться со своими обидчицами поодиночке, и первой выхватила ту, с кем не поделила ухажёра. Остальным повезло – мстительницу оперативно обезвредили по заявлению пострадавшей стороны.

Родители, разукрашенной Надей, соперницы потребовали справедливого наказания для малолетней изуверки, но Надя завернула такой ядреный оборот, что мать пострадавшей кинулась на неё с кулаками. Маринин оттащил взбесившуюся женщину и потребовал, что бы все, кроме Нади, вышли из кабинета.

Оставшись наедине, Матвей Александрович попросил рассказать, как всё произошло и из-за чего. Надя, давясь слезами, рассказала, при этом, задрав футболку, показала разбросанные по телу пожелтевшие синяки. На вопрос, почему она не подала заявление, совершенно искренне отвечала, что было страшно и стыдно, особенно, «если бы в школе узнали, а мама вообще сказала, что сама виновата».

Уладив дело миром, Матвей Александрович сказал Наде, что если у неё будут неприятности, чтобы она смело обращалась к нему. Надя это запомнила, и когда пришла к нему в тот самый прошлый раз, о котором он ей напомнил, хотела заявить на нового сожителя матери, который напишись, попытался залезть к ней в трусы. Но увидев Матвея Александровича, застыдилась, и получилось, что пришла от скуки ради.

Мать Нади – тихая алкоголичка с обострениями, которые стабильно случались раз в месяц после зарплаты, а с годами любое застолье могло послужить поводом для запоя. Периодически у неё появлялись новые «мужья», которые пытались домогаться Нади. Пока она была маленькой, мать, только заподозрив неладное, сразу выгоняла «любимого», но когда Надя подросла, стала ревновать и обвинять в том, что та сама провоцирует, потому что завидует ей, и ненавидит. Надя рыдала, доказывая, что это не так, и убегала из дома, проклиная мать и всех её любовников.

После того как кто-то из соседей сообщил в органы опеки, что в семье Белоусовых не всё в порядке, Надю забрали в социально-реабилитационный центр, пригрозив несознательной, и дышащей перегаром, мамаше лишением родительских прав. Мать бросила пить, и, продержавшись полгода, сорвалась. Надя стала убегать из дома не на час или два, как раньше, а на несколько дней. Поначалу было страшно, но потом даже понравилось, и с наступлением лета Надя, прихватив некоторые вещи и остатки зарплаты, уехала в неизвестном направлении.

Каникулы, которые она сама себе устроила, оказались недолгими и небезмятежными. Деньги быстро закончились, и она устроилась на рынок, где её обворовали – украли телефон и часть вещей. Она решила вернуться домой, но боялась матери. Поэтому и пришла к Матвею Александровичу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Маринин был мужем и отцом. Необразцовым. Дочь – студентка второго курса какого-то экономического института считала себя папиной дочкой, но с маминым характером и воспитанием. Что касается жены, то нельзя сказать, что он любил её по-прежнему, но по-прежнему считал самой красивой и, скорее, не мужское желание, а нежелание делить свою жену с кем бы, то, ни было, вынуждало держать её в поле зрения и уделять внимание. Но это не мешало ему много лет иметь любовницу – майоршу с кривыми ногами, занимавшую должность его заместителя. Они неоднократно расставались и сходились, и всегда по инициативе Риты. И если с женой он не хотел разводиться, разве что, в моменты ссор и скандалов, когда она выводила его из себя, и хотелось воспользоваться табельным Макаровым, то о расставании с Ритой, думал всё чаще. Особенно, после того, как стал подозревать, что она играет на два фронта. С одной стороны, он её не осуждал, понимая, что женщина хочет мужа и детей, но с другой стороны, после того как он это почувствовал, хоть и не прекратил отношений, началось охлаждение и отчуждение.

Как и Маринин, Рита не хотела проблем на работе, которые не могли не возникнуть в случае их разрыва, и теша себя дохленьким процентом обманчивой надежды, что он уйдёт из семьи, всё ещё ждала.

Рита стояла у окна, отодвинув рукой тканевые жалюзи, и увидев пустую Анькину скамейку, с облегчением отпустила жёсткие голубые полосы, и они закачались, как маятник, постепенно затихая.

Майорша подошла к стулу и села напротив Маринина, мирно разбирающего документы. Её большие кошачьи глаза, немного вытянутые к вискам, и широкая, даже слишком, улыбка, были поражены злой обидой.

– Поговори с ней. Тебя она послушает.

Маринин беспомощно развёл руками.

– Я должен ей что-то объяснять? Рит, как ты себе это представляешь?

Она помолчала, словно хотела признаться, но не решалась.

– Знаешь, как она меня называет?

Маринин молчал. Рита вопросительно кивнула.

Маринин поднял стопку бумаг вертикально, постучав по столу, и прикрывшись этим бумажным щитом, закусил улыбку.

– Не знаешь….

– Знаю, – с каким-то даже торжеством произнёс Маринин и, положив бумаги, всё таки не решился посмотреть на Риту.

Она резко встала, отошла, чтобы он смог видеть её во весь рост, и «сев» на правое бедро, упёрла руки в боки.

– Ты считаешь, у меня кривые ноги? Ну?

Маринин осмотрел Риту, как она того и хотела, с ног до головы, и всячески подавляя в себе желание рассмеяться, но не над ней и её недостатком, который его совершенно не смущал, а над смешным прозвищем, которым Анька наградила его тайную зазнобу.

– Нет. Они с изгибом.

Рита, прекрасно знающая всё о своих ногах, таким ответом осталась, почти, довольна.

– Ты сегодня придёшь? Ты обещал, – по-лисьи пролепетала она, поглаживая его спину, и перекинув руку, свесила её ниже плеча.

– Обещал, приду, – Маринин подёрнул плечом и глянул на входную дверь.

Медленно и нехотя Рита убрала руку, словно тянула за хвост змею, и, наклонившись к его уху, приоткрыла рот, как вдруг раздался стук в дверь, и тут же она открылась и в кабинет заглянула Надя.

– Матвей Александрович, можно?

– Да, Надя, заходи! – охотно пригласил Маринин.

Взяв папку, с которой, видимо, и пришла, Рита окинула взглядом Надю и, виляя бёдрами, плавно переходящими в изгиб, вышла.

Надя села на стул, на котором сидела Рита, положила пакет на ноги и осмотрела кабинет.

– Ремонт сделали. Классно!

– Мне тоже нравится.

– У нас много общего! – радостно заключила Надя, положив голову на локти, сложенные крест-накрест.

– Рассказывай, – чуть растянул губы Матвей Александрович и подпёр голову рукой, по-прежнему изучая документы.

– М-м-м,… да, так….

– На-дя, – настойчиво и нараспев протянул Маринин.

Примерно пол минуты она как рыба, шевелила губами, и наконец, почти прошептала, не глядя на него.

– Мне жить негде.