Первые повести. Девочка с бездомными глазами. Бус

– Я сейчас.

Надя осторожно подняла голову и в промежуток между сидением и подголовником увидела Матвея Александровича и какого-то старика. Потом легла на живот и надела фуражку.

Старик, с которым разговаривал Матвей Александрович, был в кепке, тёмных затасканных штанах, расстёгнутой рубашке и растянутой полосатой футболке, на ногах болтались резиновые сапоги до колена. Выбрит. В левой, жилистой и шероховатой даже на вид, руке, была пластиковая бутылка с водой на донышке, в другой – длинный прут.

Они пожали руки, и старик, зажав прут подмышкой, смеясь, на удивление крепко-зубой улыбкой, закурил.

– Я так-то ж присматриваю, вроде тихо. Сам знаешь, у нас, слава Богу, смраду нет.

– Спасибо. А это кто? – Маринин затянулся и кивнул в сторону высокого и толстоватого, коротко стриженного молодого человека, который странно и неприятно посмотрел на него, и пошёл за коровами.

– Племянник мой, внучатый. Артёмка. Он немного не того, ну, сам видишь. Вот, на лето его к нам сбагрили. Вроде, помощник мой.

– Я помню его. Дядь Андрей, пора уже Вам смену готовить, сколько можно самому-то?

– Приходится, ёлки зелёные, – старик пустил густой клуб дыма и закашлялся, чуть наклонившись. – Пастух паскуда! – он горько вздохнул и часто заморгал глазами, – корову мне загубил.

– Как?! – искренне ужаснулся Маринин.

– Да, хрен его знает! И ведь зарекался больше не брать этих охламонов! Ай! – дед махнул рукой. – Она стельная была, подумай…. Запуталась в верёвке и удушилась.

– Кто такой?

– Не наш, пришлый, дел натворил и стриканул, сучонок. Неделю всего побыл, а столько наворотил! И кнут стащил, и куртку. Ай, ну, его! Корову жалко, такая красавица была!

Маринин сочувственно покачал головой, осмотрелся вокруг. Последняя корова была уже в метрах пятнадцати от дороги.

– А я жду, стада всё нет, ёлки зелёные, что такое? Пошёл, а его и нет, коровы – сами по себе, а Верба наша лежит…. Шмальдец, твою меть….

– Да, жаль, конечно. Жаль. Может, попробовать поискать?

Дед махнул рукой.

– Вам видней. Ну, я поеду. Не болейте! – и, запулив окурок в траву, Маринин пошёл к машине.

– Давай! Ты почаще заезжай! – старик потряс кулаком и пошёл, как вдруг обернулся, – эй, Матвейка, а мясо-то тебе не надо?

Маринин замялся и медленно попятился.

– Да, можно, наверное. Я зайду!

– Добро!

Довольный старик не торопясь пошёл за своими бурёнками, ещё издалека им что-то прокричав.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Узкая дорога, ответвляющаяся от основной, такой же сухой и пыльной, вывела седан, виртуозно, почти профессионально, преодолевающий неглубокие ямки, к высокому профнастильному забору, из-за которого виднелась «макушка» крыши. В центре образовавшейся дорожной развилки росли преимущественно берёзы, узким и длинным леском отделяющие этот участок от остальных, находящихся далековато и чуть скучено. Этот же дом стоял в начале деревни и, одновременно, особняком.

Открыв ключом калитку, Маринин вошёл во двор, распахнул ворота, загнал машину, и только закрыв ворота, понял, что сделал это автоматически, а не из мер предосторожности, которые, принимая во внимание Надю, были нелишними. И местные, и дачники, особенно, дачники, не обращая внимания на погоны, частенько принимали его за участкового, и спешили поделиться своими, на самом деле, только для них ценными, наблюдениями. И, как правило, такие неравнодушные и бдительные люди, могли набдеть что-нибудь лишнее.

Он постоял с минуту, недовольно уперев руки в боки, размышляя, правильно ли сделал, и, в конце концов, разрешил Наде выйти из машины.

– Вы здесь живёте? – поинтересовалась почти вращающаяся голова с летающей косой.

– Жил.

От ворот до дома вёл длинный помост, выложенный в два ряда полуметровыми потемневшими от времени досками. По обе стороны от него среди травы, недавно скошенной, и пустившейся догонять прежнюю высоту, кустилась смородина, усыпанная чернеющими ягодами, абрикос и молодая, но очень высокая, груша. Справа у забора перед гаражом остывала машина Маринина, слева – давно пустовавшая собачья будка.

Почти у крыльца в шахматном порядке росло пять берёз. Между двумя была сколочена голубая скамейка.

Со стороны могло показаться, что Надя попала в Дисней-ленд, а не деревенский двор, настолько увлечённо она всё рассматривала. Ноги шли вперёд, голова была повёрнута в одну сторону, глаза пытались глядеть в противоположную. И не заметив какую-то неровность, Надя подвернула ногу и уткнулась в спину Матвея Александровича.

– Осторожней, – обернувшись, заботливо сказал он.

– Ага….

Это был большой, почти квадратный, деревянный дом с большими окнами в белых рамах и с голубыми наличниками. В углу между верандой, плавно переходящей в большую пристройку, стояла бочка до середины наполненная мутной водой и детская эмалированная ванночка, тоже с водой, в которой плавали бабочки, жуки и берёзовые листья. В помосте «проросла» колонка с длинной ручкой. Рядом стоял закрытый алюминиевый, немного мятый, молочный бидон, вероятно, ровесник хозяина.

Откуда-то из-за пристройки вышел пятнистый серо-коричневый кот, неспешно потянулся и слабо мяукнул.

– Ой, котик! – Надя наклонилась и погладила его по голове. Кот благодарно теранулся о ноги.

– Иди, мышей лови, багодул! – нарочито сурово проговорил Матвей Александрович.

Кот устремил на него сонные оливковые глаза.

Маринин звякнул связкой ключей и открыл широкую зелёную дверь, слегка поддев ей снизу.

– А как его зовут?

– Совсем перекосилась, – словно извиняясь, одновременно и перед домом и Надей, за запущенность и хозяйский недосмотр, констатировал Матвей Александрович. – Ластик.

– Ластик?! Как резинку? – услышал он за спиной, когда уже был на веранде.

– Наверное. Дочь назвала. Сначала тоже, котик-котик, а потом бабушке сослала.

– Бабушке…? А где… она?

– Умерла. Здесь жила моя мама, ну, и я, когда-то, – тихо и спокойно ответил он.

Надя остановилась, едва переступив порог, словно качнулась назад. Ей стало, безумно жаль Матвея Александровича. Конечно, он взрослый человек, но ведь без мамы всегда тяжело. И она подумала о своей матери, о том, что и она умрёт, и как сама Надя иногда желала этого. Но если маму, пьяную и злую, извергающую жуткий грязный мат, начинал бить сожитель, она отчаянно бросалась на защиту. Больно получала, отлетала, ударялась, и снова бросалась, не боясь и не раздумывая.

– Только бы я раньше, чем Матвей Александрович! А лучше вместе. Сразу! – решила она, и воображение мгновенно нарисовало картину совместных похорон.

– Проходи, коли пришла!

Надя, взяв кота на руки, пошла на голос.