Черный Спутник

Мора по воде прошлёпал до лодки – вода залилась в сапоги, штаны вымокли до бёдер – и кое-как забрался. Солдат и повар оттолкнулись от дна, и посудина выплыла на середину запруды. Гребцы сложили вёсла, закинули удочки. И Мора тоже закинул – что ему оставалось?

Князь подсел к нему, совсем не боясь запачкать свою мантию, и спросил по-французски:

– Ну – и?

Мора взглянул на гребцов – те не сводили глаз с поплавков, вялые, как сонные мухи – и осторожно передал князю свёрток с письмом. Князь спрятал письмо под плащ.

– Я хочу розовый камень, – тоже по-французски сказал Мора.

– Мы так не договаривались!.. – Старик всё-таки отдал розовую бусину и поморщился, когда Мора спрятал ее в рот. – Она же ничего не стоит!

– А что стоят для вашей светлости эти письма? – бесстрашно спросил Мора. – Для чего вам это?

– Такой слуга, как ты, и правда заслуживает кнута, – сердито отвечал старый князь. – Много ты понимаешь!..

– Я понимаю, что тот человек столь вам дорог, что вы готовы нарушить закон, чтобы спасти его. Ещё чуть-чуть, и вы похитите его из-под стражи, как девицу из-под венца. И я, ваш покорный слуга, готов сопроводить его. Куда? В Кёнигсберг, в Варшаву?.. И сколько это будет стоить?

– Стоить это будет – все чётки, что остались. И ты проводишь его – в баронское поместье Вартенберг.

– А барон-то не будет против?

– Это моё поместье, и я могу принимать там кого захочу.

– Так вы – барон фон Вартенберг? А мне говорили, что суд лишил вас дворянства и всех земель.

– Кто тебе такое сказал? – князь не разозлился, а почему-то рассмеялся. – Мелковато, конечно, после регентства и герцогства, но я всё ещё дворянин, друг мой. Мелкий силезский дворянчик фон Вартенберг – уж лучше слыть лишенным всего. И то, что я собираюсь сделать, то, для чего ты мне нужен, – всего лишь возврат старого долга. Тот человек в Соликамске не друг мне и не враг. Я ему должен. Вряд ли ты знаешь, цыган, что такое долг чести.

– Я всего лишь бастард Делакруа, куда мне долг чести. Я уже говорил вашей светлости, что убил в Кёнигсберге человека… – Высокомерное лицо князя вдруг сделалось недоумевающим, как у поручика Булгакова. – И одна добрая дама спасла меня от тюрьмы. Я служил ей за это семь лет, как Иаков служил за свою Рахиль. А так-то да, долг чести – вещь для меня неведомая.

– Так всё же ты знаешь Писание, хоть и не совсем хорошо. – криво усмехнулся князь. – Ты не поверишь, но когда-то я тоже убил в Кёнигсберге человека. Тридцать лет назад, тебя тогда ещё и в заводе не было. Только из тюрьмы меня спасала не дама, а этот вот Рейнгольд, который пишет мне сейчас жалкие письма. Он мне никто, он отрёкся от меня после моего ареста, но что поделать? Я всё ещё ему должен.

Князь сбросил плащ на лавку и забрался под навес. Не иначе, решил прочитать письмо. Мора посмотрел на воду, увидел, как прыгнул под воду поплавок, вытащил рыбину и бросил в ведро. Солдат и Франц спали над своими удочками, убаюканные, как колыбельной, французской речью.

Сперва над навесом взвился робкий дымок, затем полноценный язык пламени. Мора не стал дожидаться доброго пожара и выплеснул в огонь ведро с рыбой. Горестно запахло палёным. Старик вылез из-под навеса мокрый и злой.

– Ваша светлость разводили костер? – спросил Мора невинно.

– Ваша светлость жгла улики, – шёпотом отвечал князь и объявил – уже громко – проснувшимся недоуменным рыболовам: – Навес загорелся, бездельники. Гребите к берегу, придётся сушиться.

Костёр весело потрескивал, и рядом с кострищем на рогатине исходил паром хозяйский чёрный кафтан. Сам князь, завернувшись в плащ, стучал зубами. Солдат и Франц сели на берегу и по новой закинули удочки. Мора следил за огнём, подкидывал хворосту и смотрел, чтобы у князя больше ничего не загорелось. И радовался, что в волнении не проглотил свой гонорар.

– Расскажи мне, как он живёт? – спросил князь на своём ужасном французском.

Мора не сразу понял, о ком речь, а как догадался, ответил:

– Плохо живёт. В бога он не верит, а ходить ему можно только в церковь. Стражники пьют, лекарь мечтает сбежать в столицу и готов уже потихоньку придушить своего нанимателя. Жена поручика влюблена в графа безответно.

– Узнаю Рене. В него всегда кто-нибудь да влюблён безответно, – ядовито вставил старый князь. – А сам-то он как, старая перечница?

– Отчаялся так, что готов бежать босиком по снегу через всю Сибирь, было бы куда, – процитировал гончего Мора.

– Это не в его манере – бегать без обуви по снегам, – скептически отозвался князь. – Но, если судить по тому, что он пишет, ссылка его уничтожила, превратила в пыль, в прах, в пепел…

– В ваших силах вернуть ему жизнь, – напомнил Мора, – в поместье Вартенберг. А благодарный ученик Алоис Шкленарж будет служить учителю верой и правдой.

– Это ещё кто?

– Это я, – скромно потупился Мора и продолжил размеренно: – после безвременной кончины ссыльного графа из города Соликамска выедут братья Павел и Алоис Шкленаржи, цесарские подданные, зубодёр и аптекарь, и направятся через поля и реки в сторону заповедного баронства.

Мора пошевелил кафтан на рогатине – ещё мокрый. И рыбой от него воняло, и рекой.

– А сейчас на что тебе тофана? – спросил князь, дрожа в лисьем меху. – Ты же не знаешь, сколько её сыпать и как?

– Знаю!.. – плохо скрывая гордость, ответствовал Мора. – Потому и просил, чтобы в дороге иметь и такое оружие. Мне далеко, конечно, и до Мон Вуазен, и до самого Лёвольда, и до самой синьоры Тофана, но сколько сыпать-то, и я знаю. Ну, и как пароль для вашего друга, чтобы он мне поверил? Рожа-то моя доверия не вызывает…

– В какой ряд ты его поставил! – в голосе князя зазвучала ирония. – Ты хорошо о нём думаешь, Рейнгольд не великий отравитель. Тряпки, танцы, фрейлины и карты – вот сфера его интересов. Он подражал поэту-шпиону Марло и версальскому шевалье де Лоррену, вот и носил на себе эти перстни с ядом. Так кошка шипит, притворяясь змеёй.

– Но при этом остаётся кошкой, – возразил Мора, – маленьким, но всё же хищным зверем.

– Маленьким, друг мой Мора, – князь впервые назвал его по имени, – тут главное слово – «маленьким». И слабым. Хоть кошка и падает всегда на свои четыре лапы – бывает, она падает в ад – и в аду такой её талант бесполезен.

И столько грусти было в этих словах, что Мора понял – князь лукавит, и дело тут не в долге дворянской чести.

«Ты и правда всё бы отдал, чтобы его вернуть…» – подумал Мора, глядя в чёрные, лихорадочно блестящие глаза.

– Поверьте, я в силах защитить человека, знающего такие тайны. И вы знаете, я умею платить по счетам – не только за плохое, но и за хорошее, – заверил Мора. – И вы увидитесь с ним, ваша светлость, – и делайте с этим, что хотите.

– Ты знаешь, что светлость уже не светлость, – напомнил старик, – впрочем, и граф не граф, и ты не Мора и, наверное, даже не цыган. Дай мне твою руку.

Мора протянул ему руку и почувствовал, как в ладонь легли ещё две бусины из чёток. Посмотрел, какие – рубин и бриллиант.

– Не тащи их в рот, порежешься, – предупредил князь. Но Мора всё равно сделал по-своему.

– Премного благодарен вашей светлости, но это было лишнее.

– Одна вместо розовой, другая на расходы. Мама не учила тебя, что нельзя говорить с набитым ртом? Ты сейчас как обезьяна с орехами. Проверь, не высох ли кафтан – поручик скоро хватится нас, а я тут с тобой…

Лодка уплыла, Мора уселся у костра и задумался. Где оно, поместье Вартенберг? Мора и не слыхал о таком. Но у пастора хранились географические карты – а на картах может найтись и поместье. Мора поднялся, дошёл до плотины – здесь, среди замшелых камней, и был его тайник. Мора вытащил камень, запустил руку в образовавшуюся нору и достал железную коробочку. В коробочке мрачно сверкал изумруд и масляно поблескивали золотые червонцы. Мора выплюнул в руку бусины и вложил их в коробочку, коробочку спрятал в нору и обратно заложил камнем. Затем вернулся к догорающему костру, расстелил возле него свой видавший виды армячишко и заснул, поджав к животу ноги.