Град огненный

– Здесь его нашли, – говорю я и останавливаюсь перед дверью в ванную.

Тени ложатся на ручку, будто отметины от ремня. Стены выложены кафелем. Раковина в потеках ржавчины.

– Осмотришь ванную и кухню, – говорю Торию.

Профессор скисает.

– Почему не спальню?

– Если тебе нравится копаться в чужих носках, можем поменяться. И не забудь про ящик с трусами.

– Я осмотрю здесь, – поспешно произносит Торий.

Едва сдерживаю улыбку. Людьми легко манипулировать. Торием – особенно.

– Если найдешь порножурналы, – доносится мне вслед, – не утаивай от меня. Это может пролить свет на увлечения Пола.

Притормаживаю на полпути, оборачиваюсь, чтобы ответить на шпильку. Но Торий уже как ни в чем не бывало роется в шкафчике с лекарствами.

Комната Пола обставлена скудно. Шкаф для вещей, кровать, стол и пара стульев. Из окна видна улица. Прохожих почти нет: прав старик, в такую погоду и собаку на улицу не выгонят. К окну я близко не подхожу, мало ли кому взбредет в голову глянуть наверх.

Сначала осматриваю письменный стол и книжные полки. Там ничего нет, кроме старых инструкций, автомобильных схем и технической литературы. Я тщательно пролистываю каждую книгу, каждый блокнот, но не нахожу ничего. Работа есть работа. Точно также у меня лежат журналы по биологии и химии, некоторые даже с автографом Тория. Единственное, что заинтересовывает меня – записная книжка. Скачущим мелким почерком Пола туда занесены имена и телефоны клиентов и работников станции техобслуживания. Кладу ее в карман. Никаких предсмертных записок нет. Никаких следов борьбы. Разве что на протертом линолеуме чернеют следы, оставленные чьими-то подошвами.

Быстро осматриваю кровать – она заправлена аккуратно, по-военному, как учили в Даре. Постельное белье не новое, но чистое. Металлическая сетка чуть провисает. Сюда нечего спрятать. Остается шкаф.

Вещей у Пола немного. Отодвигаю рубашки, свитера, потертую кожаную куртку с чужого плеча. И вздрагиваю, натыкаясь на гладкий металл пряжек.

Преторианский китель.

В полумраке ткань кажется не красной, а скорее черной, поперечные погоны поблескивают тускло и безжизненно. Точно такой же мундир висит у меня и у всех выживших преторианцев.

– Зачем тебе это? – спросил однажды Торий. – Это ведь напоминание о прошлой жизни. Обо всем, что творилось в Даре. О страданиях и смерти. Вы действительно хотите оставить себе такую память?

Тогда я не знал, что ответить. Но теперь знаю: да, действительно хочу.

Начав новую жизнь, я приняли свое прошлое со всей грязью, неприглядностью и всеми ошибками, и не хочу повторить их снова. К тому же форма – единственная личная вещь, разрешенная в Даре. Мы храним ее так же, как люди хранят старые фотографии.

Я провожу ладонью по ткани. На ощупь она кажется грубой. Справа подкладка слишком жесткая и похрустывает от прикосновения. Нащупываю прореху и достаю тетрадь в темно-зеленой выцветшей обложке. Она исписана знакомым мелким почерком. Вот то, что я искал и что может пролить свет на смерть Пола. Его дневник.

– Нашел что-нибудь? – слышится из коридора.

Едва успеваю засунуть тетрадь за пазуху и захлопнуть шкаф, как заходит Торий.

– Ничего, – ответ срывается с языка раньше, чем я успеваю решить, говорить ли правду.

– Я тоже! – нервно бросает Торий, но вдруг замолкает и настораживается. В коридоре раздаются шаги. Дверь квартиры распахивается, и слышится голос старика:

– Говорю же, пани Новак! Квартира закрыта, мало ли, какая дрянь завелась. Как ночь – так шорохи.

– Это с пьяных глаз у тебя шорохи! – вторит другой голос, грудной и женский. – Я тебя, хрыча старого, на груди пригрела! Угол выделила! А ты казенное имущество разбазариваешь?

– Да какое имущество у нежити! Сказано: крыс травим. Я сам не справляюсь. Мышеловки ставил – приманку едят, а сами не попадаются. Здоровущие!

В дверной проем, как танк на амбразуры, вваливается дородная и статная женщина. Следом за ней семенит вахтер, едва достающий ей до подбородка.

– Да вот, извольте сами видеть, – юлит старик, подмигивает нам слезящимся глазом. – Это, значит, ребята из службы дезинфекции. А это пани Новак, председательница домового комитета. Благодетельница наша и светоч.

Старик картинно кланяется. Женщина встает посреди комнаты, упирая руки в боки. Торий отступает и косится по сторонам, высматривая пути к отступлению.

– Крыс, говорите, травите? – спрашивает пани Новак хорошо поставленным командным тоном.

– Только что на кухне отраву разложил, – подает голос Торий. – А мой коллега спальню обработал. Закончил, что ли?

Это он ко мне. Я киваю:

– Закончил.

– Вот и отлично! – Торий тянет меня за рукав, делает шаг к двери. Но уйти нам не дают. Пани Новак закрывает проход и гудит:

– А ну, стоять! Откуда мне знать, что вы действительно из конторы?

– Стал бы я чужакам ключи выдавать! – фыркает дед, но пани Новак только отмахивается.

– Так вы туда позвоните, – говорит Торий и диктует телефон своего кабинета. – Спросите Виктора. Начальник наш. Он нам спуску не дает, за каждый грамм отчитываемся. А на вашу квартиру почти все израсходовали. Вы бы ремонт сделали, что ли. Тут не только крысы – тараканы расплодятся.

В коридоре раздаются новые шаги. В квартиру влетает Расс. Он улыбается во весь рот, оповещает громко:

– Поймал!

И за хвосты поднимает трофей: в каждой руке – по дохлой крысе.

Пани Новак визжит, отскакивает к стене, едва не сносит на своем пути шкаф. Доски пола ходят ходуном.

– Убери! Убери, Бога ради! – кричит она и вжимается в стену.

Расс обиженно смотрит на одну крысу, потом на другую и произносит:

– Работа такая. Велено поймать.

– Ну, поймал – так и выбрось! – стонет пани Новак. – Там, за домом, мусорные баки. Туда их! Что под нос людям суешь?

– Как пожелаете, пани, – послушно говорит Расс и, размеренно ступая, выходит из квартиры.

Женщина тяжело дышит, смахивает со лба прилипшие пряди.

– Экая дрянь на свете водится, – всхлипывает она и обращается к нам. – Мальчики, вы бы на следующей неделе тоже пришли? Вдруг где-то их выводок прячется.

– Придем, – обещает Торий. – Только нам на другой объект пора.