Медвежье молоко

Сколько будет таких попыток? Оксана боялась, что бесконечно много.

– Мама, – сказала Альбина с заднего сиденья. – Баба Маша звонит.

– Конечно, солнышко, – механически ответила Оксана севшим голосом и сжала пластиковый корпус смартфона, горячий и скользкий от ее ладоней. Потом шепнула в динамик: – Да…

– Ксю-ша-а! – плаксиво взвыли в трубке. – Тебя к ужину ждать?!

– Нет, – хрипло ответила Оксана.

– Не слышу-у!

– Нет!

С выскальзывающим телефоном вести было неудобно, слова давались с трудом.

– А что случилось? – напирали в динамике. – Где внучка?

– Со мной…

– А ты где?! Почему связь пропадает? Говори громче! Где твои вещи? Почему машины во дворе нет?

– Потому что я уехала, мама.

В телефоне установилась тишина. Оксане хотелось сбросить вызов, но телефон будто прилип к уху, пальцы не разгибались. Ей представилось мамино лицо: круглое, постепенно расцветающее багровыми пятнами. Непонимание в невыразительных глазах сменяется обидой, затем гневом.

– Уехала? – повторили в телефоне. – Куда? К… этому?

Последнее слово мать выплюнула с явным отвращением. Какая-то Оксанина часть была с ней согласна, другая же намеревалась выдержать разговор до конца.

– Нет. Я же сказала, с Артуром у нас все.

– Знаю я тебя! Поманит и поскачешь как миленькая! Хоть бы дочь пожалела, потаскуха!

Слово было как пощечина. Оксана задохнулась, до боли вцепившись свободной рукой в руль.

– Дрянь ты! – продолжала говорить мать, и ее голос вворачивался шурупом. – Тварь неблагодарная. Я на тебя лучшие годы положила! Я тебя приютила, гадину! А ты чем матери отплатила, а?! Бросила мать! Родную кровиночку увезла! А у матери сердце больное! – она теперь кричала, срываясь на визг. – Никому не нужна! Дочери родной не нужна! Так-то за добро отплатила?! За ночи бессонные! За крышу над головой! Гадина ты! Шалава! – Оксана слушала вполуха, цепенея от слабости и невозможности это прекратить. Глаза щипало, дорога превратилась в подрагивающее желе. – Проститутка ты последняя! Стерва бессердечная! Ох, горе! Ох! – голос звучал теперь, точно сквозь вату. – Умираю! Ох, убила дочь родная! Прямо в сердце ножом! Ксю-ша-а!!

Визг перешел в рев. Солнце над дорогой померкло – его пересекла громадная тень. И тонкий Альбинин голос отчетливо произнес:

– Мама! Смотри, бычок!

Оксана выронила телефон и успела вывернуть руль.

Машину повело. Стена леса сдвинулась вправо, в стекла полетел мелкий гравий. «Логан» остановился на обочине, чудом не вылетев за отбойник, и благополучно заглох.

Оксана прижала ладони к лицу и сидела бесконечно долго. В телефоне слышались короткие гудки – их размеренность вызывала в теле непроходящую дрожь.

Эта старая маразматичка едва не угробила их! Своей истерикой она чуть не довела Оксану до нервного срыва и не угробила вместе с внучкой!

И что с Альбиной?

Хотелось обернуться – и было боязно обернуться. Воображение рисовало тысячу ужасных картин, которые Оксана так же мысленно стерла усилием воли. Под сердцем стало тесно и холодно.

– Альбина? – сипло позвала она и принялась расстегивать ремень, кнопка скользила в мокрых пальцах. К ее облегчению, в зеркале отразились испуганные глаза дочери. – Ты в порядке? Я сейчас приду к тебе, малыш…

– Не открывай, – ответила та почему-то шепотом. – Там страшный бычок.

Оксана перестала бороться с ремнем и глянула через стекло.

Посреди дороги и немного позади них стоял лось.

Оксана вздрогнула, представив, что стало бы с ней и с Альбиной, если б животное врезалось в машину.

Крутые бока вздувались и опадали, напомнив Оксане кузнечные мехи. Голова, увенчанная рогами – левый оказался обломан, – клонилась к земле, и ноздри беспрерывно двигались, точно вынюхивая след. Оксана не была уверена, что лоси ведут себя именно так.

– Мама! – громким шепотом произнесла Альбина. – Его поклевали птички.

Теперь Оксана поняла, отчего бока лося ходят ходуном: в шерсти, черной от запекшейся крови, зияли сырые проплешины. Кое-где шкура отходила лоскутами – там уже вовсю пировали слепни, – и виноваты были совсем не птички. Нет, не птички! Но какой зверь мог нанести такие раны?

При мысли о неведомых хищниках, может, даже медведях, Оксана снова покрылась липким потом, не зря же это место издревле называлось Медвежьей Горой! Или раны нанес человек? Тот, кто набивает рты мертвых детей рябиновыми ягодами? Нет, вряд ли человек справится со зверем, не справится и сама Оксана. Надо убираться, и как можно скорее!

Она нащупала ключ зажигания. Повернула. Мотор успокаивающе зарокотал.

Лось приподнял голову и уставился круглым коричневым глазом – только правым, потому что вместо левого виднелась стянутая коростой дыра. В ней что-то копошилось и подергивалось, вызвав у Оксаны приступ тошноты.

– Солнышко, – дрожащим голосом произнесла она, плавно выжимая сцепление. – Не смотри в окно, хорошо?

– Почему? – спросила Альбина все тем же шепотом, но в ее голосе не было капризных ноток, и Оксана понадеялась, что уж с дочерью обойдется без истерик.

– Просто закрой глазки, – как можно мягче сказала она. – Нам нужно ехать.

Карий глаз лося завращался и закатился под веко, явив налитый кровью белок.

Сдерживая тошноту, Оксана медленно тронулась с обочины.

Только бы вернуться на полосу.

Только бы никто не помчался по встречке.

Только бы раненое животное не решило, что «Логан» представляет для него опасность, и не взялось атаковать.

Косясь на зеркала, Оксана осторожно вырулила на дорогу. Солнце поплавком повисло над косматыми, поросшими соснами холмами, щедро обливая дорогу янтарным светом, и все позади машины – деревья, отбойники, неподвижная, точно окаменевшая, фигура лося, – превратились в силуэты.

Оксана вдавила педаль в пол.

«Логан» рванул, набирая обороты, стена леса покатилась назад.

Время от времени Оксане казалось, будто по асфальту грохочут гигантские копыта – но это лишь сердце беспокойно колотилось в груди, да где-то под сиденьем беспрерывно вибрировал телефон.