Расскажите, тоненькая бортпроводница. Повесть

Маленькая старушенция долго-долго бежала за грузовиком, увозящим нас из Польши. А я прижимала к груди теплые булочки, пахнущие корицей, и не могла сдержать слез.

Я до сих пор помню маленькую, милую пани Кишковскую, которая всегда была чисто и аккуратно одета, безукоризненно причесана. Свои длинные, побелевшие от страданий волосы она укладывала каким-то замысловатым образом. Серые, живые, любознательные глаза пани Кишковской всегда светились неподдельной радостью. От этой милой, улыбчивой старушенции исходило такое тепло и обаяние, что мы с Толей постепенно забыли о тяготах войны, о потерях и утратах, почувствовали себя по настоящему счастливыми.

Мария Николаевна улыбнулась, провела рукой по своим седым волосам, сказала:

– У меня теперь волосы такого же цвета, как у пани Кишковской. Да и лет мне столько же, сколько было тогда ей. Я тоже превратилась в милую старушенцию, которой посчастливилось встретить в жизни немало хороших людей. И еще я сделала очень важный вывод: в любом возрасте есть свои преимущества, потому что с годами мы становимся мудрее, опытнее, спокойнее и начинаем внимательнее относиться к другим, учимся слушать и слышать.

– А мне кажется, что возраст давит на плечи, заставляя людей пригибаться к земле, – проговорила Оля.

– Если человек честен, то его ничто не может согнуть, – возразила ей Мария Николаевна. – Нас сутулят и уродуют плохие поступки и плохие мысли. Оставайся всегда доброй. Научись дарить любовь, уважай других. Порой людям не хватает целой жизни, чтобы постигнуть простую науку – науку любви. А постигать эту науку нам всем просто необходимо.

Я до сих пор дружна с мамой моего первого мужа Петра. Мы общаемся с Татьяной – первой женой Анатолия. Ее дети бывают у нас. А трехлетняя внучка Лялечка всегда передает боевые приветы бабе Мане из Лобни и рассказывает знакомым и не знакомым людям, что у нее есть бабушка, которую зовут: «Добрейшая Ночная Ведьма», потому что она во время войны летала на «уточках».

Оля рассмеялась, представив, как удивительно звучат в устах ребенка эти слова: «Добрейшая ведьма, летающая на уточке», спросила:

– Мария Николаевна, а после войны вы летали?

– Да. В 1947 году Толю перевели в Иркутск, и я тоже стала проситься на летную работу. Пилотов катастрофически не хватало, поэтому меня и взяли.

Летали мы с Толей в разных экипажах. Он никак не хотел мириться с тем, что у него жена авиатрисса. Все уговаривал меня приземлиться, заняться домашним хозяйством. А я не могла себе представить жизни без полетов, без неба, без неповторимой красоты и очарования, которую на земле увидеть невозможно. К тому же мой диагноз – «больна небом» – был неизлечим. Только за штурвалом я чувствовала себя совершенно счастливой.

География наших полетов была такой: Киринск, Витим, Бодайбо, поселок Мама. Туда везли пассажиров, а обратно слюду, золото, драгоценные металлы. Тогда в самолетах сидения представляли собой откидные металлические лавки, закрепленные вдоль бортов. Пассажиры сидели друг против друга, держа свой багаж между ног. Когда рейс заканчивался, лавки прижимали к бортам, освобождая место под груз. И обратно мы уже летели, как грузовой самолет.

Подлетаем однажды к Батайску, снижаемся по глиссаде, видим, чуть в стороне гроза полыхает, дождь проливной хлещет, а прямо перед нами ясное, чистое, словно умытое небо, будто природа к нашему прилету генеральную уборку сделала. Красота!

Бывали и неприятные случаи. Зимой мы с командиром Николаем Меловым попали в сильную снежную бурю. Самолет обледенел и начал падать. Падали мы с высоты три тысячи метров. У командира шок. Он вцепился в штурвал и окаменел. Решений никаких не принимает. Молча смотрит в одну точку. Наверное, мысленно со всеми родными прощался. Высота уже дошла до критической отметки – сто метров…

Я не выдержала, рванула штурвал на себя, самолет резко пошел вверх. Поднялись до девятисот метров, выше лезть не стали. И потихонечку долетели до аэродрома. Полет завершился благополучно, все остались живы. А Толя после этого рейса мне ультиматум выдвинул: «Или семья, или полеты». Пришлось мне с полетами расставаться.

Так в 1948 году превратилась я из авиатриссы в маму. Через несколько лет перебросили нас в Магадан. Жили мы на реке Дукча, которая впадает в Веселую бухту. Наш сын Виктор пошел в школу, а я пошла работать авиадиспетчером.

Работалось мне легко. Все пилоты мои команды беспрекословно выполняли, побаивались «Ночную ведьму». А когда в 1959 году началось строительство аэропорта Шереметьево, Толю перевели в Москву и сразу назначили старшим диспетчером авиационно-диспетчерской службы. Для меня тоже работа нашлась. Я стала диспетчером информационной службы. А в 1967 году получила предложение возглавить новую службу бортпроводников.

– Подумать только, – рассуждала я тогда, – выходит, что профессия стюардесс появилась на девятнадцать лет позже профессии авиатрисс! Первой стюардессой стала американка Элен Черчь Маршал в 1930 году. А в России первой стюардессой стала Эльза Городецкая в 1933 году. Несколько месяцев она была единственной русской стюардессой. Все остальные девушки боялись высоты и тяжелого труда. Ведь первые стюардессы должны были носить багаж пассажиров, гонять в салоне мух, не забывать вытряхивать пепельницы. А пассажиры усаживались в плетеные, складные кресла-шезлонги и периодически поглядывали за борт, любовались красотами земли.

После этого прошло более тридцати лет, прежде чем появилась целая служба бортпроводников, которую мне и предложили возглавить. Было это 11 июля 1967 года. Я с радостью согласилась. В моем подчинении было сто восемьдесят человек. Летали мы на самолетах Ил-18, Ту-104 и Ту-114.

В это время встал вопрос о лётной форме, которая в первую очередь должна быть практичной, удобной, ноской, а потом уже отвечать призывам «Доверьтесь нам» и «Любуйтесь нами». Много времени тогда у нас уходило на подгонку и примерки формы. А пальто и шапки – вообще отдельная статья. Деньги в бухгалтерии на все приходилось выбивать с боем. Но я не отчаивалась. Говорила девчатам:

– Я в бомбометании ас, шестьсот сорок боевых вылетов сделала, поэтому не отступлю, пока денег не дадите, – рассмеялась. – Кстати самая первая форма бортпроводников появилась в 1954 году. До этого единой формы не было. Эльза Городецкая вспоминала, что одевались они сами, как могли, но всегда старались выглядеть элегантно, понимая, что они – неотъемлемая часть сервиса на борту.

Поняли это и в Министерстве транспорта. Решив, что именно по форме пассажиры будут узнавать бортпроводников, как работников воздушных судов, разработали единую форму. Это был тёмно-синий бостоновый костюм, приталенный пиджак на одной пуговице, белая блузка, юбка до колен со складкой впереди. Была еще пилотка – точная копия солдатской только тёмно-синего цвета. Девчатам она не очень нравилась. Да и с бостоном были проблемы. Ткань лоснилась, и ее нужно было постоянно отпаривать. Выдавали пальто свободного покроя с поясом и подстёжкой такого же тёмно-синего цвета, как костюм. Бортпроводники в шутку называли его «семисезонным». Отстегнул подстёжку у тебя пальто, пристегнул – шуба. И воротничок «под котик» тоже съёмный. Фетровая шапочка оторочена впереди мехом и ботинки с мехом на невысоком каблучке. Еще девчатам полагался плащ синего цвета с подкладкой в бело-синюю клеточку.

В начале семидесятых Министерством гражданской авиации было принято решение форму обновить. У стюардесс появились драповые малиновые костюмы, который они носили и зимой и летом. Узкая юбочка по колено, пиджак – френч, без воротника, под ним синяя косоворотка. Фетровая синяя шляпка, перчатки и туфли. Обслуживали питанием в фартуках с ярким орнаментом в русском народном стиле. Девчата надевали их и говорили:

– Мы похожи на «ансамбль Игоря Моисеева» в этих фартуках.

А пассажирам нравилось. Ярко, красиво, по-русски, но…

В середине семидесятых форму снова изменили. В моду вошел кримплен, вот и одели стюардесс в темно-синие кримпленовые костюмы. В парадный вариант добавили белую оторочку. Для полётов в жаркие страны выдавали два платья с короткими рукавами – синего и красного цвета. И для обслуживания питанием фартуки красный и синий. Красивое сочетание синего с красным пришлось по душе не только девчатам, но и пассажирам.

А накануне ХХII Олимпиады, Олимпиады-80, как мы ее привыкли называть, появилась форма, которую ты сейчас носишь.

– Мы костюм в серую мелкую клеточку «кристиан диор» называем, – сказала Оля. – Удобная форма: юбка хорошей длины, жилетка придает стройность фигуре. Ткань не мнется, хорошо стирается. Да и синий костюм хороший. Фартуки у нас теперь персикового цвета. Пальто у нас с колонковым воротником и шапка из колонка.[14 - 23 декабря 1986 года форму бортпроводников Международных воздушных линий вновь изменили. Следующее изменение произошло в 1995 году. Модельером выступил Валентин Юдашкин. В начале двухтысячных годов бортпроводники носили форму от Виктории Андреевой, а сегодня это уже другая форма ярко морковного цвета летом и чёрного зимой.]

– Богатство, – рассмеялась Мария Николаевна. – А каблук какой?

– Средний, – ответила Оля. – В рейсе можно переобуться в туфли на низком каблучке. Наши тележки на шпильках не довезешь.

– Это точно. Я про каблуки еще в шестидесятые годы говорила, когда вышло постановление Министерства транспорта ходить на высоких каблуках. Мои доводы о том, что трёхъярусную тележку катить на шпильках по ковровым дорожкам – труд неимоверный, никого не убедили. Зато тележки сделали компактными и легкими.

– Тележки, да. А вот короба с контейнерами – ужас. Везешь его и улыбаешься, чтобы никто из пассажиров не понял, как тебе трудно. Вспоминаешь слова Лопе де Вега о том, что лицо человека – это самая занимательная поверхность, и стараешься изо всех сил быть королевой.

– Быть королевой сложная задача, ты права. И под силу она не всем. Много лет назад наши девчата все выдержали, а сегодня они вас обучают мастерству, вводят в профессию, как говорится. А в первое время мне самой приходилось бортпроводниц учить. Многие из них не понимали, что работа с людьми да еще в воздухе, требует особого подхода. Если пассажир расстроен, нужно отнестись к нему с сочувствием. Если грубит, быть осторожно вежливой. Если упрям, быть выдержанной. Если пассажир кричит, тебе нужно говорить спокойно, медленно, понизив голос. Нужно объяснить ему, что вопрос решаем и сердиться незачем.

Помни, что бортпроводник – уникальная профессия. Ты в замкнутом пространстве, в воздухе выполняешь то, что и на земле не каждый сможет сделать. Будь всегда на высоте! Наставляла а своих стюардесс.

Но пока я занималась воспитанием бортпроводников за моей спиной велась закулисная возня, о которой я даже не подозревала. Мне и в голову не могло придти такое, что выдумывали другие: то главному бухгалтеру подавай пальто как у стюардессы. То его заму срочно нужны английские лекарства… Разумеется, за все эти блага должен заплатить «дядя», то есть бортпроводник. Меня такие просьбы-пожелания возмущали до глубины души. Не привыкла я жить за чужой счет, никогда чужого не брала, да и другим не позволяла…

Короче нажила себе врагов. Начались проверки, которые, разумеется, никаких огрехов в работе службы бортпроводников не нашли. Наоборот, члены комиссии удивлялись, как это мы умудряемся так честно работать, когда все пропитано ложью, взяточничеством и завистью. Разводя руками, комиссия уезжала. Но следом за ней приезжала другая, не верящая в то, что можно работать честно. Наконец мои «доброжелатели» нашли таки изъян: Попова не знает английского языка, значит, не может руководить международной службой бортпроводников. Ура!

Вот так закончилась моя жизнь в Аэрофлоте. В очередной раз я с небес опустилась на землю, в прямом и переносном смысле. Но я не унывала, потому что у меня теперь была более важная профессия – бабушка. Я занялась воспитанием своего единственного внука Шурика.

Всю жизнь я стараюсь находить плюсы во всем, что с нами происходит, понимая, что главное – не лениться, искать и не пасовать перед трудностями. Мудрые слова сказал Теннисон: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» Наверное, это и есть кредо всей моей долгой, интересной жизни.

– Теперь твой черед рассказывать о жизни, моя милая Олечка, а я буду внимательно слушать, – Мария Николаевна улыбнулась. – Итак…

– Мы не виделись с Александром почти год. За это время я, благодаря вам, попала на курсы бортпроводников. Учеба так захватила меня, что я обо всем на свете забыла, – начала свой рассказ Оля, мысленно возвратившись, на пять лет назад. Это возвращение было волнующим, томительным и одновременно желанным, потому что о стране прошлого мы всегда знаем гораздо больше, чем о стране будущего.

– Летом нас отправили на практику во Внуково. Я ужасно волновалась, потому что никогда прежде не летала на самолетах. А еще я волновалась, потому что должна была выйти в салон, к пассажирам. Руки у меня дрожали, стаканчики прыгали, пассажиры смотрели на меня во все глаза, я глупо улыбалась и шла вперед по салону, не различая лиц. Какой-то пассажир неловко протянул руку и, поднос с минералкой полетел ему на голову.

– Был грандиозный скандал? – поинтересовалась Мария Николаевна.

– Нет, – засмеялась Оля. – Этим пассажиром оказался Александр. Он принялся говорить милые глупости, заявил, что решил жениться только на той стюардессе, которая обольет его, а в заключение своей пламенно речи прочел мне стихи Роберта Рождественкого:

…Я уехал от тебя,
Но однажды вдруг вошла
В самолет летящий ты
И сказала: Знаешь, что,
Можешь не улетать,
Потому что у тебя из этого
Ничего не получится…

Потом мы с ним гуляли по Ташкентскому базару…

Оля вспомнила смешного старичка со скрипучей детской коляской, в которой нагло развалились лысые персики. Воспоминания закружили ее, пропитали каждую клеточку сладковатым персиковым нектаром. Она улыбнулась, сказала:

– До встречи с Александром мне казалось, что я знаю и могу все, все, все. Но наша встреча изменила мою жизнь. Рядом с ним я чувствую себя аборигеном, попавшим в цивилизованное общество. Мне порой кажется, что мой муж Александр Карельский – это целая вселенная, которую я никогда не смогу постигнуть. Он так фантастически ухаживает, что любой день рядом с ним превращается для меня в праздник. Мне кажется, что я становлюсь другим человеком. Такое возможно?