История нового имени

С этими словами он вытащил из штанов свой пенис, показавшийся Лиле странной безрукой и безногой куклой, которая покачивалась над ней, словно пыталась оторваться от другой, огромной куклы с широко разинутым ртом, изрыгавшим хриплые звуки:

– Сейчас ты его попробуешь, Лина, и тебе понравится. Ни у кого в городе нет такого…

Она все еще сопротивлялась, и Стефано хлестнул ее по щекам, сначала наотмашь, а потом тыльной стороной ладони. Удары были такими сильными, что она поняла: если она будет упорствовать, Стефано ее убьет. Или это был дон Акилле? Весь квартал боялся дона Акилле: ему ничего не стоило схватить человека и стукнуть его о стену или о дерево, и Лила сдалась. Бунтарство в ней сменилось чистым ужасом. Пока Стефано задирал на ней рубашку, шепча ей на ухо: «Ты даже не представляешь, как я тебя люблю, но я тебе покажу, завтра будешь меня умолять, чтобы я опять сделал с тобой то же, что сейчас, и даже больше, ты на коленях передо мной будешь стоять, а я скажу, хорошо, но только если ты будешь меня слушаться, да, если ты всегда будешь меня слушаться», – пока он все это бормотал, Лила была уже далеко.

Когда после нескольких неловких попыток он грубо и нетерпеливо вошел в нее, она уже не видела и не ощущала ничего: ночь, гостиничный номер, поцелуи Стефано и его руки на ее теле – все исчезло, затопленное чувством ненависти. Она ненавидела Стефано Карраччи, ненавидела его силу, ненавидела его тяжелое тело; она ненавидела самое его имя.

8

Четыре дня спустя молодожены вернулись в город. В тот же вечер Стефано пригласил в гости родителей и брата Лилы и с несвойственной ему робостью попросил Фернандо рассказать Лиле про соглашение с Сильвио Соларой. Фернандо недовольно скривился и хоть и путано, но подтвердил дочери версию Стефано. Затем Карраччи обратился к Рино, и тот признался, что действительно отдал Марчелло те самые ботинки – иначе было никак нельзя. Свою речь Рино, напустивший на себя вид человека, знающего что почем, заключил напыщенным выводом: «Бывают ситуации, когда мы вынуждены считаться с обстоятельствами», после чего напомнил историю о том, как Паскуале, Антонио и Энцо избили братьев Солара и расколотили их автомобиль.

– Знаешь, чем они рисковали? – повысив тон, сказал Рино. – Твои друзья, твои рыцари в сверкающих доспехах? Марчелло их узнал. Он был уверен, что это ты их подослала. Что нам было делать? Позволить Солара расправиться с нами? Они же могли нас по миру пустить! И ради чего? Из-за каких-то ботинок сорок третьего размера, которые твой муж все равно никогда не наденет, потому что они ему малы и к тому же промокают при первом дожде? Мы хотели помириться с Солара, а раз уж Марчелло так мечтал об этих ботинках, отдали их ему, да и дело с концом.

Слова… С их помощью можно выстроить что угодно и что угодно разрушить. Лила никогда не лезла за словом в карман, но, вопреки опасениям брата, сейчас промолчала. Приободрившись, Рино напомнил ей, что это она с малых лет внушала ему, как важно во что бы то ни стало разбогатеть.

– Вот и помогай нам разбогатеть, – смеясь, добавил он. – Не устраивай лишних проблем, их в жизни и без тебя хватает.

В этот момент в дверь позвонили – для хозяйки дома это был сюрприз, но только для нее. На пороге стояли Пинучча, Альфонсо и свекровь Лилы, Мария, которая держала в руках поднос с пирожными, испеченными самим Спаньюоло – лучшим у Солара кондитером.

Поначалу Лила решила, что они пришли отпраздновать возвращение молодоженов, тем более что Стефано пустил по кругу пачку только что полученных от фотографа свадебных фотографий (фильм, объяснил он, будет готов чуть позже). Но скоро ей стало ясно, что об их свадьбе все уже забыли, а пирожные появились по случаю нового счастливого события – помолвки Рино и Пинуччи. Обсуждение болезненной темы прекратилось само собой. Рино, перейдя на диалект, сказал, что сделал Пинучче предложение, получил согласие и захотел отметить эту радостную новость в прекрасной квартире своей сестры. Затем он театральным жестом достал из кармана сверток, развернул бумагу и показал Лиле черную бархатную коробочку, в которой лежало бриллиантовое кольцо.

Лила заметила, что кольцо было похоже на ее собственное, которое она носила рядом с обручальным, и удивилась, откуда у Рино такие деньги. Последовали поздравления, объятия и поцелуи. Все говорили о будущем. Обсуждали, кто будет управлять фирменным обувным магазином «Черулло», который осенью должен открыться на пьяцца Мартири – во всяком случае, так обещал Солара. Рино предположил, что этим могла бы заняться Пинучча, одна или вместе с Джильолой Спаньюоло, которая обручилась с Микеле и тоже хотела быть в деле. Глаза у всех горели надеждой и радостным предвкушением.

Лила весь вечер провела на ногах. Сидеть ей было больно. Никто, даже ее родная мать, не обратил внимания на то, что она ни разу не раскрыла рта. Правый глаз у нее припух, верхняя губа была поцарапана, а на руках темнели синяки.

9

Когда я встретила ее на лестнице возле квартиры свекрови и сняла с нее шарф, то увидела следы побоев. Кожа под глазом было иссиня-желтой, на верхней губе запеклась кровь от ссадины.

Родным и друзьям Лила сказала, что поскользнулась на скалах в Амальфи, когда они с мужем брали лодку, чтобы отправиться на морскую прогулку. За обедом по случаю помолвки брата с Пинуччей она разговаривала в своей обычной насмешливой манере, и все делали вид, что поверили ей, особенно женщины, которые знали, как следует себя вести после того, как любящий муж изобьет тебя до потери сознания.

Мало того, во всем квартале не было ни одного человека, особенно среди женского населения, который не считал, что Лила давно заслужила хорошую трепку. Поэтому слух о том, что Стефано лупит молодую жену, не только не повредил его репутации, но, напротив, приподнял его в глазах соседей: вот настоящий мужчина, который умеет себя поставить.

Но я, увидев Лилу в таком жалком состоянии, почувствовала ком в горле и крепко обняла ее. Когда она сказала, что не пригласила меня потому, что не хотела показываться в таком виде, у меня на глаза навернулись слезы. О своем медовом месяце она говорила коротко, холодно и сухо, и я сначала обиделась, а потом, признаюсь, даже слегка обрадовалась. Мне было приятно думать, что Лила нуждается в помощи и защите, что она не скрыла передо мной свою слабость, как скрывала ее перед всеми остальными. Я почувствовала, что дистанция, разделявшая нас, исчезла, и призналась ей, что решила бросить учебу, потому что это бессмысленно – кто я такая и что собой представляю? Мне показалось, что мои слова обрадовали Лилу. Но тут на верхнем этаже появилась ее свекровь и крикнула, чтобы Лила поднималась. Она успела только шепнуть мне, что Стефано обвел ее вокруг пальца и что он такой же, как его отец.

– Помнишь, как вместо кукол дон Акилле дал нам денег?

– Конечно.

– Не надо было нам их брать.

– Но мы купили «Маленьких женщин».

– Мы сделали глупость. С тех пор вся моя жизнь превратилась в череду сплошных ошибок.

Лила выглядела спокойной, но очень грустной. Она снова надела очки и повязала шарф. Меня порадовало это «мы»: «не надо было нам», «мы сделали глупость»… Но под конец она сказала «моя жизнь», и это меня огорчило. «Не твоя, а наша жизнь!» – хотелось мне крикнуть, но я промолчала. У меня сложилось впечатление, что она пытается осознать себя в новом статусе и ищет хоть каких-то зацепок, чтобы не впасть в отчаяние.

Прежде чем подняться на следующий этаж, она предложила:

– Хочешь, приходи ко мне заниматься?

– Когда?

– Хоть сегодня, хоть завтра. Всегда.

– А Стефано не будет против? Все же он хозяин…

– А я хозяйка.

– Лила, я даже не знаю.

– Я выделю тебе комнату, можешь в ней закрыться.

– Зачем тебе это?

Она пожала плечами.

– Чтобы знать, что ты рядом.

Я ничего не ответила. И, как всегда в этот час, пошла гулять по городу. Лила была уверена, что я никогда не осмелюсь бросить учебу. Она привыкла к тому, что я прыщавая очкастая зубрила, которая не вылезает из книг, и даже не представляла себе, как я изменилась. Но эта роль перестала меня устраивать. Из-за того что мою статью так и не опубликовали, я убеждала себя, что должна знать свое место. Нино, как и мы с Лилой, родился и вырос в бедности, но, в отличие от меня, подходил к учебе с умом. А с меня довольно. Пора кончать с иллюзиями и с бессмысленным трудом. Надо принять судьбу, как это сделали Кармела, Ада, Джильола, а по-своему даже Лила. Я не пошла к ней ни назавтра, ни на следующий день и, терзаясь сомнениями, продолжала прогуливать школу.

Как-то утром я бродила неподалеку от лицея и вышла на виа Ветеринариа, что тянется вдоль Ботанического сада. Мысли крутились вокруг недавнего разговора с Антонио: сын вдовы и единственный кормилец семьи, он надеялся избежать призыва в армию, вытребовать прибавку к жалованью и начать копить деньги, чтобы приобрести бензозаправку. Когда мы поженимся, мечтал он, я буду работать на ней вместе с ним. Простая, немудреная жизнь – моя мать такую одобрила бы. Сколько можно зависеть от мнения Лилы, твердила я себе. Но выкинуть из головы мечты, связанные с учебой, было не так просто. Ноги сами понесли меня в сторону школы. Уроки как раз заканчивались, и я боялась, что меня увидят, но одновременно хотела этого. Пусть кто-нибудь наконец скажет мне, что я ни на что не гожусь! Или наоборот, поможет начать все сначала? Показались первые группки учеников. Кто-то меня окликнул. Это был Альфонсо, который поджидал Маризу.

– Вы что, теперь вместе? – с усмешкой спросила я.

– Еще чего! Это она вбила себе в голову.

– Врешь.

– Кто из нас врет, так это ты. Говоришь, что болеешь, а сама… Галиани про тебя каждый день спрашивает. Я отвечаю, что ты с температурой лежишь.

– Так и есть.

– Оно и видно.

Под мышкой он держал стянутые резинкой книги, лицо было усталым. Интересно, в хрупком Альфонсо тоже скрывается дон Акилле? Неужели родители никогда не умирают, а из сыновей всегда проступают отцы? Неужели и во мне рано или поздно проснется моя мать? И я тоже буду ходить прихрамывая? Неужели это моя судьба?

– Ты видел, что сделал с Линой твой брат? – спросила я.

Альфонсо помрачнел.

– Да.

– И ты ничего ему не сказал?

– Надо еще посмотреть, что она с ним сделала.

– А ты собираешься так же поступать с Маризой?