Королева Альтури

– Намал Ури предложил приговорить тебя и твоего уродца к исключительной мере наказания прямо на площади, на глазах у всех Окатанцев. Говорят, что остальные проголосовали За. Так что… если бы Лафлёр не вмешался и не предложил совету нечто более интересное и зрелищное, уже сегодня ты бы лишилась головы. Даже не знаю, если честно… Возможно, так бы оно и к лучшему было. – Пожимает плечами. – Тебе решать: благодарить Лафлёра, или проклинать. С одной стороны, он твою смерть отсрочил, а с другой… медвежья услуга какая-то получилась. Стать ставкой на бой одного из чернокровных уродов; даже не знаю, что хуже, Эмори. Тебя не просто казнят за измену… тебя разорвёт на части свора голодных псов, как самого настоящего врага человечества! Ведь Д-88 в этот раз ни за что не выиграть, как бы он ни старался. Что за взгляд?.. Почему я так в этом уверен?.. Да потому что в этот раз, всё, что нужно намалам – это показательно-поучительное представление, в конце которого двоих преступников, так или иначе, ждёт суровое наказание. Лучше и придумать было нельзя. Надо отдать Лафлёру должное за сообразительность; в Окату уже съезжаются зрители со всего Альтури, а арену расширяют. Так и слышу это: «На арене восставший из мёртвых морт! И его ставка – предательница своего народа, позор человечества, дочь бывшего главнокомандующего Чёрных кинжалов!»… Знаешь, что мой отец сказал, когда узнал о том, с кем ты сбежала?.. Он сказал: хорошо, что отец этой идиотки уже мёртв. Потому как будь он жив… его сердце разорвалось бы от позора за родную дочь.

***

День пятый

Эргастул

– Эй! Эй, там, я знаю, ты слышишь меня! Не притворяйся глухим! – Вот уже минут десять пытаюсь добиться ответной реакции от охранника за дверью, по которой вовсю тарабаню кулаками.

Реакции нет. Но, надо сказать, и тратить на меня драгоценные медпрепараты я тоже не просила, и раз уж чувствую себя значительно лучше, то надо же хоть куда-то выплёскивать энергию.

Занимательно выходит, однако. Я даже и представить себе не могла, что на женщин и девочек мортов тратят столь драгоценные в Новом мире медикаменты, для того, чтобы те презентабельно выглядели на момент спуска в яму! Ведь многие из них устраивают голодовку, пытаясь сжить себя с этого света, или хотя бы ослабить организм, чтобы, когда острые зубы псов вопьются в плоть, было уже всё равно. Чтобы для крика сил не осталось.

Но ведь предсмертный крик так любят зрители.

Мне уже дважды ввели раствор Рингера. А ведь мне, по сути, умирать через несколько дней.

Как же всё это неправильно…

– Эй! Позови майора Чёрных кинжалов! Скажи, что мне нужно сообщить ему кое-что важное, и что я не шучу! И, главное, я не «просто привлекаю внимание», – как проницательно заменил предыдущий охранник, – мне действительно нужно сообщить майору Дьену крайне важную информацию!

И использовать её себе во благо.

Даже если придётся прибегнуть к шантажу.

Не знаю, на что рассчитываю. Я даже до конца не уверена в том, что собираюсь сделать, я лишь… я лишь пытаюсь выжить. Пытаюсь не сидеть на месте и не мириться с вынесенным советом намалов приговором.

– Послушай, – вздыхаю, – я не шучу. То, что я собираюсь сообщить майору очень и очень важно. От этого его жизнь зависит! Чёрт! – вновь ударяю по двери кулаком и сползаю по стене на пол.

– Сколько раз тебе повторять: это бесполезно, – звучит раздражённый голос моей сокамерницы. – Сядь уже! Не мельтеши!

– Не мельтешить? Да ты меня даже не видишь, – горько усмехаюсь, шмыгнув носом. Стряхиваю со щек слезы и вглядываюсь в два горящих во тьме неоновых глаза.

Такого же цвета, как у Килиана… Её глаза. Глаза цвета аквамарина.

– А вот и ошибаешься, – звучит смешок. – Или думаешь у нас «лампочки» в глазах для красоты?

В этот раз мне не выделили одиночку в личное пользование, – со вчерашнего дня я делю территорию, жестяное ведро для справления нужды, и, кажется, даже воздух, с восемнадцатилетней девушкой-мортом по имени Зара. Я не знаю, как она выглядит, но зато теперь убеждена в том, что не все морты такие замкнутые и необщительные, как о них говорят. И как мы – люди, – о них думаем.

Уже успела понять, что Заре только повод для разговора дай. А ещё она, кажется, нисколько не боится стать ставкой для боя. Ведёт себя вполне расслаблено и совершенно не смущается того, что её сокамерница – человек.

«Раз ты здесь, то теперь ты одна из нас», – с грустным смешком вчера отметила Зара. А я мысленно с ней согласилась.

Странное чувство… быть человеком по происхождению и стать рабом, заточённым в тюрьму для мортов.

– Зачем он тебе? – спрашивает Зара. Мне нравится её голос: по-девичьи тонкий, но не лишённый силы. – Разве не по вине майора ты сейчас здесь?

– В каком-то смысле, – дёргаю плечами и откидываюсь затылком на стену.

Всё началось именно с того, что я пыталась спасти Дьена. Спасти дорогого мне человека, и всего-то. И что из этого вышло?..

– Можно кое о чём спросить? – интересуюсь осторожно.

– Я только что кивнула, – отвечает Зара.

Ещё с минуту мысленно пытаюсь подобрать правильные слова, но не нахожу их, и в итоге выдаю, как есть:

– Почему морты такие?.. Я имею в виду: отчего зависит то, какими личностями вы становитесь? Большинство считает вас жестокими и кровожадными, но теперь я знаю, что эту страшную сказку придумали намалы и на самом деле морты другие. Но все ли?.. Есть же и исключения, я права?..

– Что конкретно ты хочешь узнать?

Вновь собираюсь с мыслями.

– Вы… вы никогда не причините вред хорошему человеку, пусть он и ваш враг. Вы умеете быть милосердными и справедливыми. И вы никогда не бросите в беде слабого. Вы… вы удивительные. Но все ли?.. Я хочу знать лишь это.

Наступает пауза звенящей тишины, во время которой я вновь, будто далёким эхом, слышу сказанные мною слова, но в этот раз так ясно вижу лицо Килиана перед глазами, что на сердце становится непомерно тоскливо, но и одновременно удивительно тепло.

– Это ты мне сейчас парня своего описала, да? Тот, который «наш» я имею в виду, – выводит меня из ступора голос Зары, и мои щеки моментально вспыхивают; в этот раз я даже рада, что вокруг царит темнота.

– Думаешь, это сверхспособность какая-то? – так и не дав мне ответить, Зара тут же задаёт следующий вопрос. Риторический, как я понимаю, потому как она уже продолжает: – Нет у нас ничего такого: никакой кнопки, никакого рычага. Никакой магии в том, какими личностями мы становимся. Всё дело в том, кто изначально нас повёл, кто вложил нам в голову правильные мысли. Всё дело в воспитании, в том, где мы растем, и кто нас окружает. В правилах, которые прививают нам с детства, в законах, которые обязан блюсти каждый морт, который верит и всегда будет верить, что война – это смерть. Война никому не принесёт спасения: ни людям, ни нам. А силы и прочие «фокусы» – скорее лишь приятный бонус.

– Неужели вы все в это верите?..

– Конечно, нет, – фыркает Зара. – Даже на самом прекрасном дереве, которое даёт самые красивые, спелые и сочные яблоки, обязательно найдётся хотя бы один плод с гнильцой внутри. Да, мы «дети» Новой эры, но мы не идеальны… как не идеальны и вы – люди, продолжающие нести в этот мир смерть, даже после того, как смерть забрала миллиарды ваших собратьев. Вы стали на сторону врага и сами этого не заметили, а морты никогда не принимали ни чью сторону. Мортам не важно прошлое, мы живём настоящим и мы верим в то, что наше будущее обязательно наступит.

– Значит, вера?.. – выдыхаю с пониманием.

– Вера, – утвердительно добавляет Зара. – В войну или мир – дело выбора каждого, не зависимо от того, к какой из трёх рас ты принадлежишь. Раса – обёртка. Главное то, что у тебя внутри.

Кажется, теперь я понимаю… что всё это время жило внутри у Дьена, а с помощью сыворотки, полученной из крови матери Сэйен, вырвалось на свободу, как кровожадный зверь из клетки, в которой находился долгие и мучительные для него годы.

Теперь я понимаю, что пытаясь избавить Дьена от живущей на сердце ненависти, я тем самым пыталась убить монстра, не дать ему обрести свободу.

Но у меня ничего не вышло.

Монстра больше ничто не сдерживает. Монстр, выросший из ненависти к мортам, теперь обрёл силу своего «врага».

Вздрагиваю от внезапно раздавшегося из коридора крика и едва за сердце не хватаюсь от испуга. Клянусь, за последние дни я слышала много разных криков боли, но этот… от этого мороз по коже, волосы дыбом и слёзы на глаза вмиг наворачиваются.

Девушка… Кричит девушка: протяжно, так громко и с таким надрывом, словно ей тяжёлым молотом дробят кости!

– Долго же она держалась. Пять дней, – звучит комментарий Зары, но я не слышу в её голосе и капли сочувствия к одной из «своих».

– Откуда… откуда этот крик?

– Из пыточной. Комната через две камеры от нашей. Здесь всегда так громко. Ты привыкнешь. Если успеешь, конечно. Тебе ещё не сказали, через сколько дней бой? Тебя ещё должны подготовить.

– Зачем они это делают? – не отвечаю на вопрос Зары. Просто не могу сконцентрироваться на чём-либо другом. – Зачем её пытают? Для чего?.. – Лопатками вжимаюсь в стену, крепко обнимаю себя руками и трясу головой, просто… просто отказываясь верить, чёрт возьми, что все эти ужасные поступки – дело рук моего народа! МОЕГО!