Бортовой

– Всё в порядке, – Эрнест прикрепил к манипулятору бота инъектор. – На твоём месте я бы тоже всех подозревал. Особенно того, кто с тобой откровенничает. Если бы я мог справиться один, не стал бы к тебе обращаться, поверь.

– Верю.

– Тогда командуй своей машинке. Наш приятель наверняка отслеживает перемещения экипажа, и если я сунусь в техотсек, могу его спугнуть.

– Есть подозрения, кто это?

– А ты сам подумай. Кто имеет доступ во все без исключения отсеки и не вызывает подозрения вознёй с любыми модулями?

– Технари, – мрачно предположил я. – Что, все трое?

– Нет. Это один из них. Кто именно – сейчас и узнаем.

Технарь. Один их троих.

Холодно-отстранённый Итиро? Его брат, любящий разгадывать кроссворды на нескольких языках? Или грубоватый, прямой, как немецкий автобан, Маркус?

Круг подозреваемых сузился. Вычислить одного из троих, наверное, можно, но на это понадобится время. Нужно, чтобы он себя проявил. Но как раз этого допустить нельзя.

Вряд ли человек, которого мой бот уже видит приближающимся к модулю дальней связи, обратит внимание на небольшой летающий шарик с манипуляторами. Их на борту сотни. На человеке ношеный комбинезон с шевроном технической службы. На поясе – набор инструментов. В коридоре слабое дежурное освещение, в котором я никак не могу распознать его со спины. Все трое не богатырского роста, все трое коротко стриженные брюнеты, а боковые камеры у бота не самые лучшие. Мой «шарик» сейчас увлечённо тестирует состояние энерговодов под потолком этого коридора – самое рутинное занятие для него. К тому же, позволяет бесшумно следовать за подозреваемым.

Эрнест, которому я вывел картинку с камеры, следил за ней так, будто и впрямь ждал момента «подсечь рыбу». Мне показалось, он в какой-то момент даже дышать перестал.

Но если технарь просто идёт по своим делам мимо модуля связи?

Значит, либо Эрнест ошибся не намеренно, либо… ошибся намеренно. В последнем случае его ничего хорошего не ждёт. С борта «Арго» он сойдёт только в наручниках. А может, и вовсе не сойдёт. Ибо я тварь не только упрямая, но и мстительная.

У самого люка модуля связи технарь остановился. Снял с пояса самый обычный сканер, потыкал в экранчик… и, повесив его обратно на пояс, вынул из кармана нечто небольшое и полупрозрачное, похожее на свёрток тонкой плёнки.

– Попался, – усмешка Эрнеста была ледяной. – Хитрая плёночка. Надень одёжку из неё, и дыхательную маску на лицо, и никаких ДНК-следов. Мы её для хирургов разрабатывали. Полгода всего, как испытание прошла.

– Шприц её хоть проколет, или она бронированная? – попытался пошутить я, тихо направляя бота к нашему подозреваемому.

– Проколет, проколет. Кстати, ты заметил? У него на правой руке нет браслета с маячком.

Намёк понял. Уже сканирую сигналы маячков членов экипажа. Причём сканирую пространство с высоким разрешением. Живой человек так или иначе движется. Даже спящий, и тот может шевелить руками, а то и вовсе размахивать ими. Чуланцы тоже не неподвижны. Моторика движений у них мягче нашей, но отследить микросдвиги браслета тоже возможно, даже если чуланец спит или погружён в глубокие размышления. А вот один из браслетов совершенно неподвижен. В него не продета рука с бьющимся пульсом.

И, за секунду до того, как подозреваемый привычными движениями профессионала вскрыл технический люк модуля связи, я уже знал его имя. Хотя по-прежнему не видел лица.

«Зачем ты это сделал?»

Мне не нужно было спрашивать у Эрнеста, колоть или не колоть эту чёртову дурь. Как любят писать в детективах, состав преступления налицо.

«Зачем ты это сделал, Маркус?..»

Мы не стали посвящать весь экипаж в подробности. Просто сообщили Вууру, и тот вывез бесчувственное тело в медотсек, где позаботился, чтобы наш подопечный проспал до самого прибытия на станцию. Ну, стало технику плохо. Здоровьем не вышел, бывает. Близнецы и Виктор Петрович вообще ничего не заподозрили, а Том и чуланец благоразумно помалкивали.

Тем не менее я был зол, и всю дорогу до станции цедил слова сквозь зубы. Всевышний дал мне дожить до пятого десятка, не узнав предательства. Моих друзей, случалось, бросали девушки, уходили жёны, у одной сокурсницы увела парня родная сестра. Мне доводилось слышать о том, как дети забывали о постаревших родителях. Всё это обществом осуждалось, но люди не могут стать ангелами. Даже полтораста лет жизни при экономике всеобщего достатка и политике воспитания человека созидающего мало нас изменили. Предавали хомо сапиенсы друг друга десятки тысяч лет, предают и предавать будут ещё долго. Прав был писатель-фантаст Ефремов, на приближение к его обществу будущего потребуются сотни, если не тысячи лет. Мне лично повезло, меня никто из близких не предавал. До этого дня. Ведь экипаж – это почти семья.

Что двигало Маркусом? Почему он решился на предательство?

Надеюсь, Эрнест позволит мне присутствовать на первом допросе. Как один из потерпевших имею право знать, кто и зачем это затеял.

Да, я узнал ответы на свои вопросы – кто и зачем. Лучше бы не узнавал. Такое чувство, будто в дерьмо вступил.

Он не стал запираться. Не прикинулся обманутым или запуганным. Рубанул сразу и с плеча.

– Почему я это сделал?.. Вы скоты. Рабы, вообразившие себя свободными. Рабы тоже могут взбунтоваться, и даже победить… на какое-то время. Но они не способны ничего построить. Посмотрите на себя со стороны. Почти все ваши технологии – не ваши, а инопланетные. Почти все колонии, где вы живёте, разведаны чужаками и подарены вам из-за условий жизни, не подходящих для тех, кто их нашёл и исследовал. Все ваши «достижения» в культуре созданы свободными людьми до вас. Вы сами живёте в нищете, оплёвываете любого, кто желает жить чуть богаче стада. Ваша экономика – это «всем поровну». Вы и работаете так, как положено при таком отношении – по минимуму, чтобы это «поровну» в себя затолкать, кое-как переварить и посмотреть футбол… Я сделал всё это потому, что всё должно вернуться в естественное состояние. Землёй должны править люди, а не говорящий скот. Скотина должна стоять в стойле и молча ждать, пока её зарежут. Если она в стойле стоять не желает, её нужно убивать показательно, и так, чтобы остальные боялись даже подумать о неповиновении… Вы не заслуживаете другого отношения, рабы. Это всё. Можете рвать меня на куски, я больше ничего не скажу.

М-да. Никогда не слышал и не читал такого лютого бреда. А вот Эрнест, похоже, и читал, и слышал… Интересно, наука для него действительно профессия, или так, увлечение?

– Ты на Земле-то хоть раз был, критик? – а ещё эта глыба умеет улыбаться с такой весёлой иронией, что становится не по себе. – Кстати, где настоящий Маркус Нойман?

– Я же сказал, что…

– Да, я в курсе: будешь нем как рыба. Но тот, кто тебя послал, сделал три ошибки. Первая – мы давно не практикуем пытки. Это варварство и пережиток эпохи «свободных людей», столь любезных твоему сердцу. Вторая – у нас, бывает, и рыбы разговаривают, если надо. И третья ошибка – он вообще послал тебя сюда… Да, приятель. За сорок лет Земля изменилась. Очень сильно изменилась. Жаль, ты не оценишь. Конечно, сорок лет, по сравнению с историей других рас в Содружестве – это мизер. Но мы стараемся, меняемся. В отличие от тех, кто больше ста лет ненавидел человечество тайно, и в первые же годы экспансии постарался свалить с Земли, чтобы ненавидеть его явно. Вы ничего не увезли с родины, кроме ненависти к ней, и ничему не научились.

– Я не желаю слушать увёртки лживого скота.

– Я тоже. Но вынужден буду не один день копаться в содержимом твоих порядком засранных мозгов. Так что извини, должен прервать наш идеологический диспут…

Сами понимаете, моё эмоциональное состояние после этого можно было описать лишь матерно. Эрнест вполне мог обойтись без такой яркой дискуссии, но устроил представление. Специально для меня, по заказу. Разница в интеллектуальных уровнях была не просто очевидна – она ошеломляла. Учёный, посвятивший себя не только науке, но и системе безопасности человечества – и фанатик с промытыми мозгами. Один из тех, чьи предки так и не смирились с потерей огромной власти. Власть-то они потеряли, спору нет, но философию ненависти сохранили. В первой космической экспансии Земли они увидели свой шанс и постепенно перебрались на одну из дальних колоний, где вскоре захватили власть, объявили о разрыве с Землёй и выходе из Содружества. Угадайте с трёх раз, на чьей стороне они воевали во время горячей фазы конфликта с хебеарами. Тогда «саранча», которой так и не досталась Земля, набросилась на своих союзничков и выжила их с уютной планеты, чего те до сих пор простить не могут. Не себе, не хебеарам – нам.

Вот этого извращения я до сих пор понять не могу. Наверное, это не под силу нормальному человеку. Нормальному космическому кораблю – тоже.

– Теперь ты понял?

– Что именно?

– Зря ты наговаривал на себя. Просто не видел тех, в ком не осталось ничего человеческого.

– Это верно. Не видел… Всё, что ты говорил этому олуху, предназначалось для меня? Я учил историю.

– То, что ты учил – видимая часть айсберга, Миша. Последние два века – это не только медленное восхождение из тысячелетней лужи с кровавым дерьмом. Это ещё и отшибание цепких ручек тех, кто остался в луже и не желал, чтобы кто-то вообще оттуда вылез. Прими как данность тот факт, что спокойствие и уверенность в будущем девяноста пяти процентов человечества покупается… очень дорогой ценой.

– Насколько дорогой?

– Ну… скажем так: ты не одинок в своём одиночестве. Просто, в отличие от тебя, мы выглядим, как люди. И так же смертны.

– Я бы не поменялся с тобой местами. Не выдержал бы.

– Говорю тебе – не прибедняйся. Ты только пару часов назад понял, в чём разница между человеком и нелюдем. Так вот: ты – человек. Ты очень сильный человек. Другой на твоём месте…

– Свихнулся бы?

– Другой на твоём месте вовсе бы не оказался. Я не говорю о пройденном курсе космических пилотов. Я говорю о катастрофе «Меркурия». Ты знал, что полное слияние с компьютером в экстремальной ситуации почти наверняка будет стоить тебе жизни, но пошёл на это, чтобы спасти пассажиров и экипаж. Хотя большинство из них даже «спасибо» тебе никогда не скажет.

– Я выполнял свой долг.