Давид едва закончил свою речь,
Как конь уже на землю опустился
И так, чтобы вниманье не привлечь.
А юноша, уверенный, что слуги
Ушли с тех мест и больше не следят,
Спуская чужестранца с воронова,
Лишь на него нацеливал свой взгляд.
Он с Огоньком спокойно распрощался,
Гулять его на волю отпустил,
Ведь брать не смел, парящего с собою.
Случись что с ним – себя бы не простил!
Скрипач провёл «величество» до места,
Где сам оставлен до «прогулки» был.
И тут из-за кустов явилась стража.
Никто о нём, бесспорно, не забыл.
Глаза у скрипача вновь завязали.
Пришельца не стеснили – он ведь слеп!
И вот их повели в тоннель обоих,
Похожему по внешности на склеп.
Там было очень тихо, жутковато,
И тяжко… не хватало чем дышать.
Однако королю, как и Давиду,
Сейчас не приходилось выбирать.
Скопированный дивною водою
Никак не мог понять, как быстро он
На всё, что совершалось, согласился,
Забыв о злоключениях в былом.
Но отступать назад уж было поздно.
Их вывели на площадь пред дворцом,
Где дочь с отцом их ждали с нетерпеньем.
И лишь колдун чернел своим лицом!
В нём теплились до этого надежды…
Не должен был прийти сюда король!
Он верил, что Давида не подпустят
Иль в плен возьмут, чиня под пыткой боль!
Тогда не нужно будет пить прилюдно
Напиток, что наложит слепоту.
Но видно час расплаты приближался,
Грозя навечно ввергнуть в темноту.
Злодей не думал с болью об ослепших,
Желая благ и счастья для себя!
Как мог теперь он жертвовать здоровьем
От всей души? Нет, делать то нельзя!
Воздействия желанного не будет.
Но кто-то ж должен сделать это сам!
Злодею ничего не оставалось,
Как с просьбой обратиться к небесам!
Пока колдун витал в подобных мыслях,
Решив, что жидкость пить ему нельзя,
Король стоял пред всеми безоружный,