Стрекозка Горгона. 1828 год

– Ага, сейчас вы вдвоём на меня нападать будете, вредины вы и есть, – девушка вскочила со стула, собралась уходить. – Ну и оставайтесь здесь, деритесь, режьте друг друга, если другого занятия не придумали, а я пойду к тётушке.

Но её перехватил Кало, приобняв за плечи:

– Ну, не злись, сестричка, а? Вредные, признаю, так и ты у нас не сахар. Однако ж любим тебя. Лучше пойдёмте-ка, вина попробуем. Я сейчас от Милашкина, он мне вин разных дал на пробу, чтоб определили, какие на свадьбу брать.

Перешли в столовую, где на столе красовалась внушительная батарея зелёных, красных и белых бутылей: и наливочки, и настоечки, и французские, и итальянские, и российские. Николай, указывая на одну за другой, объяснял:

– Вот это вино сухое, говорят, надо конфетами закусывать или яблоками мочёными, это – под рыбу, а это – к мясу хорошо идёт. С чего начнём?

Сергей потрясённо разглядывал сию батарею:

– По-моему, за один вечер не управиться. Иль тебе по силам всё продегустировать?

– Что сможем, то сможем. Что не сможем, на завтра оставим, – сказал Кало. – А Танюхе я только одно вино попробовать дам. Не обижайся, сестричка. Ты у нас и без вина опасная, рисковать ни к чему.

– А Серёже не опасно? Ему ты доверяешь? – осторожно спросила Таня.

– Ему – доверяю! Уже испытано: твой жених крепкий, не боись. А если вино ему в голову всё ж ударит, то я рядом, усмирю.

Серж напомнил о форме:

– Мундир то где? Надень-ка, покажись. Хоть проверим, впору ли? За него и выпьем.

– Сейчас! А вы пока на стол соберите!

Таня позвала Анастасию Павловну, кликнула слуг, велела накрывать стол. (Семёна не было дома, он в последнее время стал вести активную светскую жизнь, почти все вечера пропадал то в театре, то в придворном оркестре, то развлекал на музыкальном вечере гостей какого-нибудь вельможи.) Тётушка пришла, тоже с весёлым изумлением осмотрела заставленный бутылями стол, покачала головой. Николай вернулся в драгунском мундире. Мундир был ему к лицу, сидел неплохо, разве что в боковых швах нужно было ушить, подогнать по фигуре. Таня и Серж, оценивая, просили покрутиться, отойти подальше, подойти поближе, а Анастасия Павловна, глянув на сына, побледнела, ахнула, рот зажав, у неё даже слёзы выступили.

– Матушка, милая, ну плакать-то зачем? – переполошился Кало.

– Тётушка, не переживайте, бояться нечего! – стала успокаивать её Таня. – Даю Вам слово, что Кало уцелеет на войне, ничего ему не сделается, он ещё нас всех переживёт.

– Танюша, не говори так, на себя беду не кличь! – испугалась тётя уже за неё.

– Я и не кличу. Просто вижу, что Кало наш чуть не до ста лет проживёт, подвигов насовершает больше всех, а на старости примется мемуары писать. И за нас с Сержем переживать не надо: и мы немало проживём, лишь чуть поменьше, чем этот баловень судьбы.

– Что?! Ничего себе: баловня нашла! – возмутился Кало. – Не хочу я до ста лет жить! Эка радость! Скрючиться, ходить-стонать при каждом шаге, старыми костями греметь, иль уже и рукой-ногой двинуть не мочь: а всё – живи? Не по мне это! Сама так решила избежать этой участи, а мне сулишь? Ну-ка, наоборот ворожи!

– Кало, милый, не спорь, не гневи Господа! – умоляла его мать.

– Мама, не хочу я стариком быть! По-моему: дожить до сорока, иль разве что до пятидесяти, и – баста! Зачем дальше-то? Одни болячки собирать!

– Что ты, сынок, что ты!? Подумай-ка: мой отец до 64 лет дожил, и разве лишка?

– Дедуля? Да нет, не лишка… – Кало поднял брови, изобразив на лице великую задумчивость, и великодушно поддался на уговоры. – Ну ладно, так и быть, до семидесяти лет потерплю. А дальше всё равно ни к чему.

Раскупорили бутыли, плеснули в бокалы, отпили, другого вина испробовали. Николай, с видом знатока подержав во рту одно вино, попробовав другое, вынес вердикт:

– Из сухих, пожалуй, лучше французское… Ну-к, настойки налей!

Выпили за счастье, за новый мундир Николая, за удачные дороги, за то, чтобы все дороги возвращали их домой. Тётушка засиживаться не стала, сказала, что на душе тревожно, сходит к Заре во флигель, попросит погадать, правду ль Таня предсказывает.

Николай посмотрел на Таню и строго спросил:

– Ну-ка объясняй, с чего ты решила, что вы оба меньше меня проживёте?

– Показалось так… Как будто страница из книги судеб вдруг приоткрылась…

– Плохо… – задумчиво сказал он. – Однако знаете, что я скажу. Я от цыганок слыхал, что они, бывало, нагадают кому-то только год жизни, предскажут, что умрёт он, например, по пьяни иль с лошади упадёт. Человек струхнёт, меняет жизнь, с мольбами к Господу обращается, и не сбывается то, что казалось обязательным, живёт и живёт себе и второй год, и третий, бывает, и до глубокой старости дотягивает. Значит, срок можно и продлить. В книге судьбы было записано одно, а если человек решительно переменит самого себя, то и записи в той книге меняются. …Помните, что в Библии о Ниневии сказано? Господь решил уничтожить город, но жители его стали умолять о прощении, и Он сжалился. А жители Содома не вняли словам ангелов и погибли.

– Интересные мысли… Спросить бы священника… – проговорил Сергей.

– Я и так знаю, что он ответит, – живо отозвался Николай, приосанился на стуле, сделал рукой жест, как будто бороду поглаживает, оглядел друзей свысока, важно и, придав голосу многозначительной важности, басовито изрёк. – Неисповедимы пути Господни, сын мой.

Танюша, крутившая в руке бокал с вином, из которого она отпила всего пару глотков, негромко произнесла:

– Наверное, чтоб Господь смилостивился, надо совсем безгрешную жизнь вести. А я как ни стараюсь я все заповеди соблюдать, не получается…

– Ты, сестричка, главное, седьмую заповедь блюди: не прелюбодействуй! – назидательно поднял вверх палец Кало.

– Думаешь, главное? Ну, её-то исполнять легко, – она расслабилась, отпила чуть из бокала и, вспомнив нечто, давно её забавлявшее, решила поделиться с друзьями. – Знаете, в молитвенниках, что нам выдавали в Смольном, седьмая заповедь вообще была заклеена бумажкой, чтоб юные воспитанницы не только не помышляли об изменах, но даже и не знали, что такое возможно.

– Вот это да! Неужто, правда? – изумился Кало. – Ну, старые девы, карги глупые, до чего додумались!

– Ханжество в высшей степени! – возмутился Сергей. – Как хорошо, что ты вышла оттуда… Вот из-за таких наставниц и происходит то, что со штаб-ротмистром Ртищевым…

Николай хмыкнул многозначительно, показывая, что ему тоже известна сия история, вынес свой вердикт:

– Хорошо, что стрекозку нашу те карги не переделали на свой лад!

– О! Где им переделать меня! Я до поступления в институт успела узнать то, что те надзирательницы и к старости знать не будут. Сколько раз роды принимала! …И уверена, что невеста штабс-ротмистра не в Смольном воспитывалась. Смолянка, сколь бы ни тряслась от страха, не сбежала бы. Нам внушали, что жена обязана во всём-превсём мужу повиноваться. Полное безоговорочное подчинение мужу – обязанность женщины.

– Подчинение и всё? – уточнил Серж.

– А что ещё они могли сказать? Заунывным голосом вдалбливали, что, выйдя замуж, женщина обязана исполнять все прихоти мужа, сколь бы жуткими они ни казались, и делали такие страшные глаза, как будто намекали, что муж имеет право жену на кусочки резать да на костре поджаривать. А я думала, думала и решила, что, может, всё не столь страшно, может, воспитательницы эти ужасы для самих себя вещают, чтобы замужним дамам не завидовать…

Молодые люди засмеялись, Николай промолвил:

– Правильно, а я ещё послушаю, что ты после свадьбы скажешь. Любопытно, сколь сладким муж покажется.

– Что!? Считаешь, я перед тобой отчитываться должна? Не дождёшься! – дерзко ответила Таня.

– И не надейтесь от меня что-то утаить! – заявил Кало, однако сменил тему разговора. – Давайте за дружбу выпьем. Хорошо, что мы вместе в поход пойдём, хорошо бы вместе и вернуться. А ведь многим я тебе, Сергей, обязан, многим.

– Чем же? Разве что дружбой?

– Да хотя б тем, что учиться чуть не силком заставлял. Сам бы я не стал над книжками корпеть. Отец говорил, что для цыгана это лишнее, да и самому не больно-то хотелось. А ты убеждал, я и втянулся потихоньку… А сейчас, гляньте-ка, даже медаль при выпуске из училища получил! …Я вот подумываю: не открыть ли дело своё, стать, например, конезаводчиком.

– Отчего бы и нет? – обрадовалась Таня. – У тебя это пойдёт наилучшим образом!