О чем думает море…

Изначально Одно тело декларировалось как стандарт – образец человека будущего – одинаковость такого рода, по мнению матерей-основателей, призвано было искоренить пагубное пристрастие индивидов к украшательству своего тела, что было объявлено рудиментом прошлого. Забота о теле была определена как забота о его благости, в которую входили понятия – сохранности, не причинения намеренного вреда, а также потакание его желаниям. Как это все могло сочетаться, объяснялось в многотомных комментариях к Основам.

На практике же выходило, что до детородного возраста индивиды умудрялись из милых взлохмаченных подвижных и веселых детишек превратиться в бесформенных, всклокоченных, не стесняющихся естественных проявлений переедания и малоподвижного образа существования индивидов. Спорт еще во времена шоу был объявлен вредным и рудиментарным занятием человека, а архаичные аэробика или фитнес сошли на нет вместе с исчезновением мужчин как важного стимула поддержания своей привлекательности.

Женщине как практически единственной форме разумной жизни на планете теперь не было смысла приукрашивать себя в борьбе за лучшего самца и партнера, да и что-то они там, в генах, снова поправили… Женщины не захотели семьи, не захотели воспитывать детей, но не выводимая никакими генными изменениями невозможность одиночества и постоянная потребность в общении подтолкнули их к созданию новой формы социальной организации сожительства – ячейки.

Система ячеек замечательно вписалась в оснОвную концепцию одного тела, потому что теперь Одним телом объявлялось абстрактное тело ячейки, а индивидуальные тела рассматривались только своеобразными проявлениями разных сторон многосторонней натуры ячейки. С этой же точки зрения объяснялось и то, что в ячейку распределяли индивидов с разным умственным и физическим развитием. Нередко встречались ячейки с разновозрастными индивидами, особенно в дуалиях и пентатах.

Дуалия, троица, квадрия и пентата – обязательный индекс, входивший в сведения об индивиде. Имя, а точнее наименование, индивида записывалось как код, состоящий из указания названия ячейки, цифрового кода года образования ячейки, латинской буквы, обозначавшей тип индивида внутри ячейки и имени собственного. Одно время пытались отказаться от имен собственных и перейти только на буквенно-цифровой код, но не прижилось, тогда нашли другой выход – стали называть девочек внутри группы похожими именами.

Троица 2371 G Грета

Так и жила на свете Троица 2371 G Грета. Буква индекса в ее имени для посвященных означала – genius и говорила о том, что у этого тела непревзойденные умственные способности. Такие дети время от времени появлялись, и в том случае, если способности просчитывались компьютерной программой еще до рождения, проводилась определенная генная коррекция (было несколько случаев, когда нескорректированные дети такого уровня, повзрослев, чуть не разрушили отлаженный механизм государства и Основ, руководствуясь какой-то одним им известной и понятной правдой: так, например они утверждали, что мужчина – это не другой вид человечества, который на данный момент был занесен в красную книгу как исчезающий животный вид, а просто самец животного вида человека женщины!

Теория Дарвина на тот момент, надо сказать, претерпела такие изменения, что даже и само название стало рассматриваться как теория, которую придумала Дарвина (с ударением на И), это имя использовалось в ячейках наряду с Галиной, Мальвиной, Кариной… ну и так далее.

После такой встряски Основ мироустройства, стали внимательнее относиться к способности высокого умственного развития, просчитываемого для некоторых детей, выходить за рамки коррекции. Их стали корректировать на более средний уровень, но, на всякий случай, помечали специальным индексом. Если несмотря на все предосторожности непредвиденные ситуации все же случались, индивида с индексом гениальности изымали из ячейки, и либо отправляли на постоянное продолжение рода (гениальные способности передавались по наследству крайне редко), либо использовали для экспериментов, но об этом никто толком ничего не знал.

Ячейка Грета была не совсем обычной. Во-первых, она уже успела подметить, что индекс G встречается очень редко. В школе (теперь это назвалось линия, линия обучения), где она проходила обучение уже в седьмой линии, вместо того, чтобы перейти в спецификариум еще в шестой линии, она не знала больше никого с таким индексом. А в ее ячейке индивидов с индексом G было два – и она и Брита были им помечены, у третьей был индекс V, встречавшийся практически в каждой ячейке.

После завершения шестой линии все прошли квалификационный тест и каждого, в соответствии с их способностями и наклонностями распределили в разные спецификариумы для дальнейшего обучения определенному профессиональному или научному действию. Однако Грету, Бриту и еще несколько десятков индивидов распределили в седьмую линию. Туда попали те, чьи предпочтения и наклонности выявить не удалось, чаще потому, что они не были сформированы. Остаться в седьмой линии, которая в отличие от предыдущих шести линий длилась два года, а не один, было непрестижно. Потому обычно уже после первого года седьмой линии, а очень часто и намного раньше, в срочном порядке сформировавшие в себе умения и навыки для определенной специальности индивиды, воссоединялись со своими ячейками в спецификариумах.

Очень редко бывало, что индивиды ячейки продолжали обучение в спецификариумах разных направлений – программа подбора индивидов для ячейки не предполагала этого, но иногда это все-таки происходило. Если направления, определенные тестом для индивидов были близкими, ячейку оставляли как она есть, переводя ее на другой режим существования, так называемое универсум-существование, что обозначало только то, что теперь, обучаясь или работая на своем рабочем месте, индивидам приходилось привыкать к одиночеству. Им подбирали работы, требующие индивидуального подхода. Остальные же ячейки и жили, и работали, как правило, вместе.

Когда Грета и Брита остались в седьмой линии, они с удивлением обнаружили, что в седьмой линии частота индекса G просто неприлична. Такое открытие поначалу повергло в уныние обоих, они почувствовала себя ущербными, а тут еще их третью забрали на продолжение рода. Причем забрали в прямом смысле этого действия.

Обычно после процедуры оплодотворения индивиды продолжали жить в своих ячейках, правда, поговаривали, что это были не они, а подсылали в ячейку их двойников – так непохожи были эти пузатые индивиды на себя прежних, но доказать или прояснить что-либо в этом случае не представлялось возможным, да и на специальных курсах пытались убедить ячейки, что изменения в характере обусловлены тяжестью миссии продления рода. Такие несерьезные утверждения (что может быть такого тяжелого в миссии, предписанной Основами?) еще больше убеждали индивидов, что миссия наверняка проходит в секретных условиях, и они просто не помнят, где были, а может и вовсе спят все это время… Кроме того, никто из ячеек уже на протяжении, как минимум трех поколений, не видел детей до четырехлетнего возраста, соответственно сложилось впечатление, что именно взрослыми они и появляются на свет. О том, как все это происходит на самом деле, знали только посвященные.

Так вот их третью, Свету, после процедуры оплодотворения сначала отпустили обратно в ячейку, но спустя несколько недель прямо в спецификариум за ней явился медицинский патруль и она снова оказалась изолированной от своих ячеек, хотя им и разрешили свидания с ней по определенному расписанию.

Одна из линий обучения, в отличие от принятого для всех остальных группово-тематического расположения по пять-семь тематически близких спецификариумов, была выведена за пределы Университета, а попадавшие туда, больше никогда не возвращались. Это была последняя десятая линия обучения в рамках линейки обучения, так как считалось, что есть еще одна форма обучения – профессорий. Но точно никто сказать об этом ничего не мог, да и не стремились ячейки к знаниям и ступеням обучения – пределом мечтания и показателям максимальной благостности ячейки как в рамках государства, так и для чудо-учения было благополучное достижение спецификариума, работа по специальности и своевременное исполнение своей мисси по продолжению рода.

«Наверное, все еще злится, что мы остались в седьмой линии, – думала Грета, – но я-то чем виновата? Мы обе остались… Света прошла… а её в миссию…рановато в общем-то… может, там осложнения?» – Грета откуда-то знала о редких случаях невозможности исполнения миссии или возникающих при выполнении проблемах, это случалось, несмотря на тотальный компьютерный контроль протекания миссии. «Еще и не для ячейки взяли…»

Грета аж подскочила… Нет, не потому, что сам факт того, что твоя ячейка будет выполнять миссию по продлению рода не высшей ячейки, а только инструментального, как называли мужской вид человека, индивида, вызывала, нет должна была вызвать в ней отвращение, досаду, а может, злость, нет, наверное, стыд… Но почему стыд?… Грета, глянув внутрь своих эмоций, не нашла там ни одного из этих чувств, над ее разумом и чувствами властвовало только любопытство! Ей было любопытно, даже любознательно увидеть мм…ужч…ину… какой он…как они без ячейки, как это так, что индивид без ячейки?! Да, они не индивиды… но…без ячейки… ведь ячейка… ну, вот нет сейчас Светы, я ж не умерла… Грета испугалась пляшущим мыслям и изо всех сил старалась привести логические доводы в подтверждение того, почему она абсолютно не чувствует неполноты своей ячейки, и в то же время не могла справиться с нахлынувшими на нее мыслями, догадками, рассуждениями и вопросами-вопросами-вопросами….

К ней почти неслышно подошла Брита, ей тоже был неприятен и самой несколько непонятен ее утренний эмоциональный всплеск, но так как она была очень эмпатичной натурой, она решила, что слишком часто посещает их ячейку, выполняющую миссию, и истеричное состояние той, просто отразилось на ее настроении. Об этом-то и она подошла рассказать Грете.

Их ячейка жила в большой абсолютно круглой комнате – боксе, без каких бы то ни было комнат или других перегородок – так жили все ячейки – ничего индивидуального – все общее, все доступное, никаких секретов. Индивидуальность каждый из ячейки мог проявлять только в рамках своих материализованных предпочтений – еда, одежда, всякие технические мелочи… насколько это было возможно в абсолютно стандартизованном мире.

Наиболее распространенным проявлением индивидуальности было наличие любимого блюда, особо поощрялось общественным мнением стремление привнести в свой рацион какую-нибудь трудно доступную изюминку – специи, фрукт, особый вид питья, что-нибудь в таком роде… Те усилия, которые прилагались потом ячейками для счастливого обладания искомым с лихвой покрывали невыводимое никакими генетическими манипуляциями чисто женское стремление переплюнуть всех, потому Основы поддерживали такую «индивидуальность».

Лозунг «Ячейка – Индивидуальность индивида, индивид индивидуальностей» был не просто руководством, но смыслом жизни. Хотя не всем индивидам удавалось придумать для себя что-то необычное, вожделенно добываемое и с удовольствием потребляемое, и чаще всего изюминка была одна на всю ячейку одна. В троице Греты таким изюмом индивидуальных предпочтений была блажь приготовления горячих напитков самостоятельно, в ячейке (никто уже давным-давно не говорил «дома», говорили «в ячейке»). Для этого Света, Грета и Брита раздобыли старинный аппарат для нагревания небольшого количества воды, помнится, старуха, его отдававшая, называла его шайнег или щайнек, не важно. Этот прибор нагревал воду. Однако на этом «изюм» троицы не заканчивался – предпочтения разветвлялись по видам горячих напитков.

Брита пила чай, ради чего не только прочесывала всю сеть на предмет разных его видов, но даже однажды, будучи в миссии любви к природе (была и такая – раз в год всех вывозили из ячеек на природу, забирали все привычные мелочи и даже одежду, не оставляли ни воды, ни пищи, и через три дня забирали обратно. Для чего это делалось, никто толком сказать не мог, но это считалось обязательной для прохождения каждой линии обучения миссией), так вот однажды в такой миссии Брита сорвала и увезла с собой какие-то листики с дерева, да и за неимением в какой-то момент в ячейке чая заварила их, потому что они показались ей похожими на то, что находилось в пакетиках для чая, которые она доставала для индивидуального пользования.

Света любила какао, однако, она была не так привередлива, как две остальные, и довольствовалась слитым из автомата напитков концентратом какао, который просто разводила в ячейке горячей водой.

Грета любила крепкий кофе – такой крепкий, что, наверное, никто не пил уже пару веков. Мало того, когда она начала пить кофе из автоматов напитков, она вначале проявила свою индивидуальность тем, что пила его без сахара, а потом выяснила все о том, как, из чего, какими способами делают этот самый напиток, а выяснив отличия между растворимым и черным кофе не только теоретически, но и оценив разницу во вкусе и запахе, нашла способ приобретения молотого кофе для индивидуального использования.

Чай, как и кофе и другие напитки в специальных автоматах в свободном доступе были в любой точке перемещения ячеек, потому, из чего приготовлялись эти напитки никто не знал, да и не заморачивался узнать.

Так как такое поведение вполне укладывалось в принятую Матрицу проявления индивидуальности, то никого не встревожило такое настойчивое проявление предпочтений, и даже когда Грета раздобыла где-то кофемолку, причем даже не автоматическую, а ручную, и теперь покупала кофе в зернах, а ритуал перемалывания и заваривания кофе возвела чуть ли не в священный обряд, это не насторожило куратора их ячейки.

Но насторожило Бриту. Особенно насторожило ее то, каким образом Грета делала себе этот противный и на вкус и на запах напиток. Грета просто высыпала плохо перемолотый (вручную же) кофе в чашку и заливала его кипятком, потом, отплевываясь, потому что кусочки зерен не желали опускаться на дно, пила это маленькими громкими глотками. При этом лицо ее выражало некоторое непонятное Брите чувство – это не было удовлетворением. Это не было радостью… только однажды Брите довелось наблюдать похожее выражение лица у Светы, в тот момент, когда они с Бритой нашли ее в тайном месте. Тогда Брита тоже не поняла, что собственно делала там Света, и что заставило ее так глупо улыбаться.

Брита была очень правильной и маниакально справедливой ячейкой. Такое качество вполне соотносилось с предпочтительностью выбора ею спецификариума юриспруденции, однако, когда она не прошла тест и была оставлена в седьмой линии, что-то внутри нее сломалось. Ее уверенность в себе и своей правоте, раньше постоянно отражавшаяся на лице благостно-снисходительной улыбкой, теперь редко посещала милое личико, и только ее умение держать свои эмоции в узде позволяла ей скрывать тот ураган размышлений, сомнений, которые одолевали ее последнее время…

И вот в тот самый момент, когда она в очередной раз более менее успешно справилась с эмоциями и восстановила равновесие рассудка, она вдруг как в зеркале, на лице Греты увидела отражение таких же размышлений и сомнений! Когда Брита подходила к кровати Греты, на которой та, как правило, проводила большую часть своего свободного времени – на ней она спала, ела, пила, мечтала, училась, бездельничала, Грета вдруг вскочила, глаза ее были устремлены туда, где ничего увидеть невозможно, глаза были почти безумными, она то хмурила брови, то непонятно чему начинала почти улыбаться, разлаживая складку между бровей, то вновь начинала задумываться и чуть мотала головой, как бы отгоняя от себя какие-то сомнения, плечи подергивались, как будто их обладательница так и не решит – пожимать ими или нет…, в конце концов, она снова присела на самый краешек кровати, и наконец-то, осмысленно взглянула на Бриту.

Она вздохнула и, продлевая выдох, успокоила свои мысли, эмоции, вернулось ее обычное выражение лица, за которое ее постоянно критиковала Света. Она говорила, что если Грета хочет сделать вид, что она не такая умная, как определил компьютер, пусть заработает себе косоглазие (о таком виде ущербности новому поколению все еще было известно благодаря жанру мульти и кинофикации), потому что с таким взглядом, все потуги Греты выглядеть простушкой просто пугают и отбивают всякую охоту продолжать с ней знакомство. На этой почве у ячейки нередко были стычки, потому что Света, будучи уникально общительной особой, переносила потребность в общении, постоянном знакомстве и постоянном же общении и на остальных из троицы, они же, не в пример третьей, абсолютно не страдали от одиночества и тишины.

– Ты… ты о чем сейчас думала?! – почти закричала Брита, глядя на Грету огромными зелеными глазами, искрящимися плохо скрываемой радостью от того, что она не одна в своих сомнениях и догадках. Быстро успокоившись, она уже практически спокойно, со вспыхивающими огоньками надежды в глазах, переспросила: – ты… ты?…ну…Грета… – Брита легонько толкнула ее в плечо, выдергивая из задумчивости. Грета подняла совсем спокойные, умные, но какие-то пустые глаза на Бриту и, совершенно владея собой, сказала – Да, я тоже подумала, что твоя утренняя неуравновешенность обусловлена тем, что ты ходишь к Свете сама.

У них как-то сразу повелось, что Грета ни разу не навестила Свету – кураторы поощряли такие отношения, хотя Брита говорила, да Грета и сама понимала, что это проявление безразличия…Нет, не безразличия… Грета знала, что кураторы видели в этом жесткость и даже жестокость… и им почему-то это именно это и нравилось….

Брита от изумления распахнула глаза еще шире, и когда Грета небрежно и, будто между прочим, сказала: Знаешь, давай ходить вместе, можно прямо сейчас пойти…– Брита чуть всё не испортила длинной паузой обдумывания сказанного. Но вдруг как очнулась, замотала головой и, еле справляясь с эмоциями, запинаясь, ответила:

– Д-дда, конечно, сейчас – хорошо, я… я… именно… я … тоже хотела тебе это и сказать – доковыляв до конца фразы Брита, наконец-то справилась с собой окончательно, о чем свидетельствовал и удовлетворенно разгладившийся от напряжения лоб Греты.

Ячейки и так никогда много друг с другом не разговаривали, разве что обсуждали научную информацию, в одно из таких обсуждений им нечаянно открылся один небольшой секрет, спрятанный лучше не придумаешь – в самом очевидном месте, потому так долго и недоступный пониманию – секрет состоял в том, что их ячейки, помимо того, что представляют собой абсолютно просматриваемое жизненное пространство, точно так же абсолютно прослушиваемы и направляемы в рамках рационально-логического пространства своих мыслей и чувств.

Грета и Брита очень быстро собрались, им не терпелось вырваться из ячейки, все в которых было устроено таким образом, чтобы собирать максимум доступной информации о каждом из индивидов. Это было известно всем – все знали, что можно даже получить сведения о своем здоровье, благодаря способности бокса собирать анализы, проверять давление и пульс. Однако никто не связывал такого наблюдения с тем, что тематика ежедневного домашнего информирования (вместо домашних заданий каждой ячейке предлагалась дома порция информации, которую они не получали и не могли получить в линии обучения) очень органично всегда содержала в себе ответы на те вопросы, которые возникали за день-два до этого у обитательниц ячейки в их разговорах, как правило, на ночь.

Брита, Грета и Света часто разговаривали на ночь: Света вообще не могла помолчать больше трех минут и была рада любым, даже научным разговорам со своими ячейками, а Брите и Грете именно на ночь глядя приходили всякие интересные, а иногда и провокационные размышления …

Как правило, на другой день, находя ответы на волновавшие их вчера вечером вопросы, любая ячейка воспринимала такое положение вещей как должное, впитывала информацию и преспокойно существовала дальше. Грета и Брита обладали слишком пытливыми умами, чтобы, во-первых, не заметить, что даже с учетом того, что их ночные бдения были вызваны тематикой изученного днем в линии, чисто статистически частота совпадения направленности вопросов и ответов просто зашкаливает. Ну и, в силу пытливости ума, пару раз поговорив на такие темы, которые никак не были связаны с тематикой обучения, и все равно получив ответы, сделали простой, но нелицеприятный вывод – все их беседы отслеживаются и анализируются. После чего стали чаще бывать вне ячейки, а их ночные пересуды больше теперь сводились к тому, что они давали полную свободу речи Свете, и она с несказанным блаженством обрисовывала им все нюансы существования огромного количества их знакомых и не очень знакомых ячеек.

Грета, Брита и Света, подобранные в ячейку по максимальной схожести интересов, все-таки умудрились со временем несколько разойтись в предпочтениях, так иногда случалось. Света очень сильно отстала в изучении наук вообще, ее коэффициент познавательной активности был нулевым, что исключало возможность ее продвижения в науке, максимум на что она могла рассчитывать – это спецификариум, но туда направляли только полные ячейки, а Грета и Брита продвинулись в науке и со временем могли образовать дуалию, так что Свету, по всей видимости ждала участь продолжательницы рода. Вообще, Света была не глупа, но удивительно доверчива, она могла поверить одновременно трем абсолютно различным точкам зрения на один и тот же вопрос, при этом ее совершенно не заботили несовпадения и противоречивость утверждений, как это все спокойно существовало в его светлой голове, было непонятно, но в разное время и в приложении к разным ситуациям она применяла именно ту точку зрения, которая потом оказывалась максимально вписывающейся в контекст.

Брита, несмотря на свою правдивость, а может быть именно благодаря своему гипертрофированному чувству справедливости, была очень неосторожна и открыта для разного рода хитрецов и манипуляторов. До сих пор, если она и высказывала где-то некие крамольные мысли, никто не воспринимал их в качестве серьезной угрозы существующему миропорядку, потому что никто не мог предположить такой опрометчивой доверчивости в этом индивидууме с одним из самых высоких коэффициентов научной лабильности. Грета была более осторожной и с некоторых пор вдруг стала выдавать меньший, чем у Бриты коэффициент, хотя до этого они развивались почти одинаково. За снижение коэффициента научной лабильности ее никто не осуждал, тем более, что он каким-то непонятным образом всегда оставался на единицу-две чуть выше того уровня, ниже которого этот коэффициент больше не проверяли, отправляли в спецификариум и понижали уровень доступа к информации до общепринятого, третьего.

Никто не знал, какая еще информация сможет открыться перед ними, и одно время обе ячейки из кожи вон лезли, чтобы повысить свой коэффициент, думая, что это даст другой уровень информационного потока, но случилось как раз наоборот.

Брита, добившись невиданного повышения коэффициента и страшно гордясь этим, вдруг обнаружила, что ее уровень доступа к информации понизился до 4, так и не поняв, в чем дело, она решила, что проблема в ее характере, что она плохо справляется с желанием поучать всех, кто не так умен, как она, и стала работать над собой, ударилась в разные техники и тренинги, в результате чего так распылила сферу своих учебных предпочтений, что коэффициент понизился, и уровень доступа к информации снова вернулся к пятому.

Грета, как говорилось уже, более осторожная и закрытая, что-то смекнула после этой истории с Бритой и теперь, держась на минимальном уровне коэффициента научной лабильности, добралась уже до 8 уровня доступности информации. Однако, пока основным достижением в разгадывании тайн устройства общества, не тех, с которыми их знакомили в третьей линии обучения, а других, по которым на самом деле живет общество, было то, что Грета выяснила, что для достижения самого высокого уровня доступа к информации, десятого, нужно доказать обществу свою преданность; а после присвоения этого уровня, коэффициент лабильности, как и всякие другие тесты больше не проводятся. И такие индивиды могут даже жить как ячейка-индивид, то есть самостоятельно, сами могут назначать себе время выполнения миссии продолжения рода вплоть до никогда и, главное, могут получать любую неадаптированную информацию!

После этого открытия планомерное повышение уровня научной лабильности было последовательным и предсказуемым у обеих ячеек.

Сейчас, даже на 8 уровне некоторые виды информации были адаптированы к тому способу восприятия мира, к которому приучали всех с рождения в новом обществе. Грета научилась различать информацию «чистую», купированную или просто переписанную, такую она вначале даже не читала, но потом поняла, что если угадать, какие именно исправления внесены в оригинальный информационный поток, можно попробовать догадаться о том, что именно было там написано изначально. Ей нравилась такая игра, хотя она редко в ней выигрывала. А когда куратор похвалила Грету перед ее ячейкой именно за работу с этой информацией, Грета снова смекнула, что кураторам спокойнее, когда их подопечные все-таки не хватают звезд с неба и не выходят за рамки существующей социально-религиозной парадигмы.

С тех пор Грета преуспела в лицедействе, прикидываясь серой системной ячейкой и на днях ей должны были повысить уровень информационного доступа до 9. Ей намекнули, что такой уровень доступа необходим для того, чтобы она смогла понять, какое тяжелое, но ответственное будущее может ее ждать, если она поступит правильно (она не поняла, почему куратор упирала на слово правильно, было ощущение, что это было совсем не то слово, которое слышала Грета, а какое-то совсем другое, неприятное слово), так вот в том, случае, если она поступит ПРАВИЛЬНО, то на ее плечи ляжет высокая почетная, но тяжелая обязанность. Какая, правда, тоже почему-то умалчивалось. Но было так неприятно от взглядов куратора, после разговора с ней Грете было противно, и, когда на экране ее инфомодуса потухло изображение лица куратора, она даже приняла душ.

Раньше Грета ждала от нового уровня доступа больших откровений и мистических тайн, но после разговора с куратором очень сильно задумалась о том, что же именно может ей открыться в новом информационном поле. Она прошла уже несколько переходов информационного доступа и давно привыкла к тому, что то, что было абсолютно так на одном уровне вполне могло быть абсолютно так же наоборот на другом. И если до 7 уровня составители информационных структур еще как-то пытались объяснять такое несоответствие и их логические доводы поначалу даже удовлетворяли Грету, то перейдя на 8 уровень Грета обнаружила, что очень многое из того, что она знала и почитала за истинное знание оказывалось полной ерундой и намеренным введением в заблуждение, и уже никакие доводы не были нужны, да и не помогли бы. Видимо, считалось, что допущенный до такого уровня доступа индивид вполне способен уже понять, как и почему информация искажена, а главное понять это правильно. Она ненавидела это слово….

Вообще, после стресса, вызванного несправедливостью, как вначале им показалось, общества к их знаниям умениям, а значит и степени полезности обществу, когда им отказали в спецификариуме, и их бывшие знакомые ячейки прекратили с ними всякое общение, Грета, Брита и даже всегда беззаботная Света очень серьезно задумались. Но не над тем, как быть полезными обществу – этому их и так учили с детства и долдонили кураторы при каждом удобном случае, а над тем, как именно устроено это самое общество, и почему декларируемые Основы каждый раз получают абсолютно противоречивые толкование одних и тех же постулатов.

Известие же о том, что Света направлена на миссию продолжения рода, чтобы, как надеялись кураторы, окончательно искоренить любознательность и стремление к истине в оставшихся индивидах ячейки, наоборот словно разбудило Грету и Бриту. Они стали подозрительными, недоверчивыми, и еще сильнее невзлюбили существующую систему, теперь – саму по себе, а не в отталкивающем лице своих кураторов.