Я не люблю своего мужа

– Ну еще бы не получилось! Только мы разбирали его битых два часа, а когда попытались сжечь какую-то пластмасску, помнишь, сколько от нее было копоти? Думала, так и буду теперь жить в квартире с черным потолком! Ты, Танюх, вечно как придумаешь что-нибудь!

– Слушай, Тань, – вступила Ира, – я сегодня видела твой кошелек, когда ты расплачивалась в магазине за покупки – сожги лучше его, по-моему, именно от этой твоей вещи деньги должны шарахаться в ужасе. Уверена, это будет гораздо более символично, чем… хм… уничтожение вазы.

Таня озадаченно на нее посмотрела, потом сходила в прихожую и принесла оттуда свой кошелек. При виде его сразу стало понятно, что Ира имела в виду: тому было лет, по всей вероятности, не меньше, чем самой Таньке, был он грязный, замусоленный, порванный в нескольких местах и неровно зашитый, опять же от вазы его очень выгодно отличали весьма скромные размеры и то, что он был тряпичный и должен был отлично гореть. Таня все из него вытащила, готовя к ритуалу, и все вздохнули с облегчением.

– Ну вот, – удовлетворенно отозвалась Наташа, – совсем другое дело. Убирай свою вазу.

Сама она принесла мужские домашние тапки, которые судя по всему принадлежали ее последнему кавалеру, а Ира выложила на стол пачку бумаг.

– Старые документы, – объяснила она. – Мои трудовые договоры с прошлых мест работ, должностные инструкции, справки, квитанции, старые пропуска. По-моему, пора от всего этого избавиться, чтобы больше к этому не возвращаться, ну и в столе без них стало гораздо свободнее.

Марине вдруг тоже наконец пришла в голову идея, от чего она могла бы избавиться. Поколебавшись секунду, она все-таки вышла в другую комнату и принесла оттуда вечернее платье, в котором была накануне.

– Какая красота! – воскликнула Таня. – Но ты же, надеюсь, не будешь его жечь?

– Почему нет? – спросила Марина.

– Шелк? – потрогала ткань Ира. – Хорошая вещь. Не жалко?

– Нет, – отозвалась Марина. – После вчерашнего вряд ли смогу надеть его еще раз, так что нет, не жалко.

– И правильно, – согласилась Ира. – Не нужно жалеть – это всего лишь вещи, их еще так много будет в нашей жизни.

Таня неодобрительно промолчала, Наташа взялась за зажигалку.

Жечь вещи приходилось осторожно, чтобы огонь не разгорался и не дымил слишком сильно, поэтому процесс шел медленно. Подруги открыли еще одну бутылку вина, расположились на балконе на стульях и подушках, кромсали потихоньку вещественные доказательства прошлой жизни, подкидывали их в костер, смотрели, как огонь с равнодушным аппетитом пожирает то, что когда-то вызывало столько волнений и переживаний, и казалось, что наверное, и правда, не стоило тратить на это столько нервов.

Марина испытала облегчение, когда в костре оказались лоскутки ее платья. Правда, едва оно загорелось, от него пошел такой запах, что она невольно поморщила нос и подумала, что пожалуй, ментально именно так и пахнет ее жизнь. Хорошо, что оно хотя бы сгорело быстро, в связи с чем напрашивалось предположение, что, вероятно, проблема, с которой она имеет дело, неприятная, но легко устранимая. На душе после этого вдруг стало тихо и спокойно, и даже мысль о завтрашнем возвращении домой не нарушила этого состояния, будто это событие или реакция на него больше не были предопределены, и оставалась надежда на благополучный исход.

Пока жгли костер, окончательно стемнело, и Марину начало клонить в сон. Ира отправила в огонь последние обрывки своих документов, после чего его затушили и все вещи с балкона отнесли обратно в квартиру. Немного навели порядок, убрали грязную посуду. Марина уютно устроилась в углу дивана и порадовалась, что уже совсем скоро можно будет наконец пойти спать, как вдруг Наташа встала и подошла к окну.

– Девочки, – сказала она, – уже.

Марина, как и остальные подруги, посмотрела за окно и замерла. Вместо привычного пейзажа из панельных девятиэтажек, деревьев и красных мигающих огней, обозначающих виднеющиеся вдали трубы завода, за балконом простиралось море. Оно светилось снизу зеленым светом, и темное небо, кажущееся бездонной бездной, потому что на нем не было видно ни одной звезды, тонуло в нем целиком, никак не обозначая границу соприкосновения с водой.

– Сколько раз мы собираемся, – сказала Наташа, – и снова пропустили момент, когда оно появилось. Каждый раз одно и то же.

Не глядя ни на кого, она вдруг начала раздеваться и ввиду небольшого количества вещей скоро осталась полностью обнаженной. Тут же ступила из комнаты на балкон, легко забралась на бортик и через мгновение соскользнула с него, скрывшись по ту сторону бетонного ограждения.

Марина невольно вскрикнула и подалась вперед. Ира улыбнувшись посмотрела на нее.

– С ней все в порядке, – сказала она. – Пойдем.

Она тоже стала раздеваться, и через несколько секунд они вместе с Таней тоже вышли на балкон и скрылись в зеленой воде.

Марина колебалась еще несколько секунд и вдруг решилась. Может, это и есть ее судьба? Сгинуть за балконом шестого этажа, что бы это ни означало?

Быстро скинув с себя одежду, она последовала за подругами и, больше не позволяя себе думать о чем-либо, спустилась по лестнице в воду.

Вода была ледяной, но Марине не было холодно. Хотя это скорее была даже не вода, потому что окутавшая ее субстанция была плотнее привычной жидкости… или, может, это Марина стала легче? Еще через несколько мгновений Марина уже вообще не могла сказать, где кончалось ее тело и начиналось зеленое море, будто они смешались друг с другом, стали одним целым. Окружающая ее текучесть свободно заполняла ее, и как источник с живой водой давало силы, легкость и непоколебимую, спокойную уверенность в себе, будто сама Марина стала такой же гибкой, текучей и могла теперь принять любую форму, проникнуть куда угодно, выбрать себе любую судьбу. Любую судьбу, подумала про себя Марина. Елки, а ведь она так и не загадала никакого желания! – пронеслось вдруг в мыслях, но видимо, окружающая среда не терпела никаких всплесков, потому что Марина тут же снова успокоилась с ощущением, что все это неважно. Хотелось наслаждаться этим моментом, и она наслаждалась, покачиваясь на… нет, даже не на, а внутри. Вдруг возникло чувство, что нет никакой границы между небом и морем, а все это есть одно и то же, уходящее глубоко вниз к зеленому свету и далеко вверх в черную бархатную темноту, казавшуюся мягким потолком, заглушавшим все звуки.

Марина сделала попытку плыть, и это движение далось так неожиданно легко и отозвалось такой радостью, что она собрала все свои силы и рванула вперед. Наверное, именно такие ощущения можно было бы испытать, если бы она умела летать, подумалось ей. С неведомым доныне наслаждением она взмывала вверх, падала вниз, ввинчивалась в невидимую линию горизонта, и испытывала такую радость, такую свободу просто плыть, просто быть, какой никогда не знала прежде. Безусловную безотчетную радость, которая бывает только в детстве или в снах, когда нет никаких «но», никаких ограничений, и нет этому чувству ни начала, ни конца, оно было, есть и будет, и можно не бояться, что оно когда-нибудь исчезнет или что-то умалит или обесценит его.

Вдоволь наплававшись, Марина перевернулась на живот и лежала, глядя на зеленый свет внизу. Ей было хорошо. Покойно. И если понимать под счастьем не пиковый всплеск эмоций, а совершенную гармонию с собой, то можно было сказать, что она была абсолютно счастлива.

Проснувшись, она обнаружила себя лежащей на разложенном диване и прикрытой пододеяльником. Непривычные ощущения подсказывали, что одежды на ней не было. За окном уже было светло, но было ясно, что еще очень рано. Марина поднялась и первым делом посмотрела за окно: как и следовало ожидать, в серых утренних сумерках виднелись девятиэтажки, деревья и трубы заводов. Подруг в комнате не было, но из кухни доносились звуки, которые давали повод думать, что кто-то из них уже проснулся и готовит завтрак.

Марина встала и, обернувшись в пододеяльник, попробовала попасть в ванную, но обнаружив, что она занята, пошла на кухню.

– С добрым утром, – поприветствовала ее Наташа, накрывавшая стол к завтраку. – Как спалось?

– Ничего не помню, – сказала Марина. – Как мы очутились в комнате?

– Каждый год одно и то же, – повторила Наташа свою вчерашнюю фразу. – Плаваем, потом просыпаемся в комнате, кто-то на диване, кто-то на кровати, прикрытые простынями, которые я заранее достаю.

Марина попыталась помочь ей расставить тарелки, но сползающий пододеяльник не давал ей нормально двигаться, и Наташа, заметив это, махнула ей рукой, чтобы она садилась.

– А ты уверена, что вообще было что-то? – спросила Марина, послушно опускаясь на табурет. – Честно говоря, сейчас все произошедшее представляется сном – ярким и отчетливым, но мало похожим на реальность.

– Темное небо, вода, светящаяся зеленым, – начала перечислять Наташа, – хотя даже не вода, а нечто, с чем ты сливаешься, и становишься таким же подвижным и текучим, и двигаешься в этом нечто не как чужеродное тело, а как струя того же самого. Испытываешь покой, радость, счастье – так?

– Точно, – подтвердила Марина, почему-то испытав радость при мысли, что произошедшее прошлой ночью все-таки не было сном.

– Мы уже сто раз сверяли свои впечатления, – сказала Наташа, – я даже выясняла, при каких обстоятельствах возможны групповые галлюцинации, но это точно не наш случай. Так что остается одно объяснение – это все происходит на самом деле. Да и какая в сущности разница? Тебе разве не понравилось?

– Понравилось, – отозвалась Марина, – даже очень.

– Ну вот! Что еще нужно?

На кухню зашла Ира.

– Привет, Марин. Что-то рано ты. Выспалась?

Она взяла чашку, чтобы налить кипяток из чайника, и уже севшая за стол Наташа протянула ей и свою чашку тоже.

– Кстати, да, – сказала она, – нам-то с Ирой на работу, а ты оставайся, если хочешь, Танька тоже спит еще.

– Спасибо, – поблагодарила Марина, – но я лучше поеду, и так уже два дня дома не была.

– А так и надо иногда делать, – сказала Ирина, тоже садясь за стол. – Хотя бы для того, чтобы окружающие осознали твою незаменимость. У нас в компании некоторые сотрудники годами не ходят в отпуск – я же иду обязательно, даже когда не очень хочется, именно для того, чтобы не забывали, как без меня плохо.

– Ты молодец, – улыбнулась Марина.

– Да уж, нам у тебя учиться и учиться, – согласилась Наташа. – Правда, я тоже хожу в отпуска регулярно и с удовольствием вообще не вылезала бы из них, если бы за это платили как за работу.

– Всегда все упирается в деньги, – сказала Марина с непонятным выражением и встала со своего табурета. – Пойду умоюсь.

Она привела себя в порядок, оделась и, успев перед выходом сделать глоток чая и съесть кусок вчерашней курицы, вышла вместе с подругами. Наташа собиралась поехать с Ирой, потому что им было по пути, поэтому Марина с сожалением попрощалась с подругами, и сев в машину направилась к дому.