Измерение

– У меня все нормально.

Заглянув следом, Ксения осмотрелась и сбавила пыл:

– Да? Может, с кухни?

– Посмотрим, – миролюбиво ответил мужчина.

По дороге на кухню Ксения незаметно отстала, обводя взглядом гостиную. На стенах – детские фотографии, на журнальном столике – стопкой детские книжки. На комоде у двери – награждающая статуэтка. Ксения незаметно взяла ее и положила в карман, прикрыв выступающую часть рукавом.

Мужчина сидел на кухне у открытой дверцы шкафа под раковиной. Ксения прошла к окну за его спиной, посмотрела на улицу. Окно выходило на площадку перед подъездом – там на лавочке сидела девочка. Ксения отстранилась от окна, тронув тюль.

– Ну, не знаю. У меня – все нормально, – сказал мужчина.

– Показалось, – безучастно ответила Ксения.

Тот хотел было подняться с корточек, пренебрежительно говоря:

– Когда кажется…

Его лицо встретило статуэтку, взятую Ксенией в гостиной. Очки треснули и слетели. Еще удар. Тот перешел к реакции, пытаясь оттолкнуть ее и подняться. Это ему удалось. Ксения отскочила поодаль, запыхавшаяся, со всклокоченными волосами, готовая к повторному нападению. Без очков мужчина близоруко щурил глаза, беспомощно двигал рукой.

– За что? – неимоверное удивление послышалось в его голосе.

Ксения с остервенением наносила статуэткой удары по телу и голове. Тот уклонялся. Удар за ударом. Споткнулся и сполз в угол спиной, бессильно выставив руку. В ее ушах все пульсировала тревожная нота. Мужчина схватился рукой за подоконник в желании подтянуться и встать. Но замер, глядя на Ксению снизу вверх. Пытался дышать ртом – в крови и зубы. Ксения шагнула назад. Из раскрывшейся руки выпала статуэтка, ударившись о плитку со стуком. Ее губа тоже в крови. Еще шаг назад.

Поравнявшись со входом в гостиную, огляделась. Взгляд скользил по детским фото на стене, стопке детских книг. Ускоряясь, вошла, открыла дверцы серванта, заглянула внутрь. Шкафа, – и туда заглянула. Даже на нижнюю полку журнального столика.

Собралась было выйти, но обернулась и стала сметать все. Столкнула на пол настольную лампу – глухо разбилось о пол стекло. Пихнула ногой со столика детские книжки. Хотела порвать верхнюю, – обложка не рвется, – швырнула обратно. Распахнув сервант, двинула чашки с полки – осколки разлетелись по сторонам. Сдергивая одежду с вешалок, швыряла, не разбирая, себе под ноги. Огляделась еще раз, сорвала фото со стен. Разгром продолжался, пока не иссякли все силы. Ксения остановилась, упершись в колени и тяжело дыша.

Медленно появилась из гостиной обессиленная. Мужчина сидел в углу, как она его и оставила. Держался за подоконник, не в силах подняться и встать. Лупал глазами, дышал окровавленным ртом.

Ксения замерла на секунду, глядя на него. Повернулась к выходу. У двери на лестницу прислушалась, вышла.

Не торопясь, спускалась вниз, тело поводило из стороны в сторону. Коснулась языком окровавленной губы, кровь больше не проступила. Сами губы были сухими, обветренными. Ее контуры растворились в темноте перед самым выходом из подъезда. Ослепляя, в сумрак ворвался солнечный свет. Предметы постепенно принимали свои очертания. Девочка сидела на лавочке и, увидев ее, встала. Карусельное сиденье, не в пример мягче подхватив Ксению, завершило круговой объезд, доставив в то место, где они сошлись минуты назад. Ксения протянула девочке руку, та взялась за нее.

Девочка

Ну и зачем, Ксения, вы увели ребенка? – прервал ее мысли оперативник в патрульной машине.

– Я? – Ксения обозначила жестом у головы, насколько ей позволяли наручники. – Вам что-то там показалось…

– Нам всем показалось? – спросил оперативник.

Воспоминания унесли ее вновь. Они шли с девочкой по тихой улице рука об руку.

– Грустно? – спросила Ксения, заметив задумчивость той.

– Не знаю.

Какое-то время шли молча.

– Не знаешь, что чувствуешь? – понимание и сочувствие звучало в голосе Ксении.

– Мама будет ругать.

– Часто ругает?

Девочка грустно кивнула. Ксения продолжала расспрашивать без напора и явной заинтересованности:

– За что?

Та пожала плечами:

– Когда плачу…

– Почему?

– Все нервы ей вымотала, – грустно и тихо ответила девочка.

– Почему – плачешь?

Та раздумывала над ответом, поделилась:

– Когда больно…

– Не плакать? – удивление прибавилось к голосу Ксении.

С чуть возросшим воодушевлением девочка продолжала:

– Когда обижают…

– Когда обижают… – еще большее удивление. – А папа?

Воодушевление девочки спало, та потупилась. С безразличием, будто и сама так считает, ответила:

– Говорит, сама виновата… – на этих словах детский голос дрогнул, – и больше гулять не пойду.

Ксения изучала ее понимающим взглядом.

– Будто преступница – ты, а не тот, кто обидел?

Та кивнула и с секунду шла, обдумывая. Детское личико тронули переживания. Ксения наблюдала за ней, констатируя:

– И должна быть еще донаказана?

Та остановилась совсем, и по лицу потекли слезы. Ксения присела рядом, раскрыв объятия. Девочка подалась, утыкаясь в плечо и всхлипывая.

– Тут, да, – плакать, – согласилась Ксения.