Не все птицы вьют гнезда

– Ну, мам, – произнес он шепотом.

– Помамкай мне еще, – прикрикнула она. – Вона по сколько гуляете на улице с друзьями, поди-ка не устаете, а? Орете весенними котами под окнами-то. Нет, не тяжко вам?

Женщина поджала нижнюю губу и сузила глаза, пристально посмотрев на сына. Парень снова вздохнул, отвернулся в сторону и что-то зло прошептал, похожее на ругательство, но стоять остался. Конечно, в службе было все отлажено, раньше времени ничего не происходило. Позже из уст отца Матвея – служащего в церкви священника, зазвучал православный гимн – Символ Веры. Запел рядом стоящий с ним дьякон с густой рыжей бородой. Прихожане подхватили их и запели в разных тональностях.

– И во единого Иисуса Христа, сына Божия… – тянула, немного запаздывая словами, низенькая старушка тоненьким скрипучим голоском.

Рядом низким тембром громко и протяжно пел высокий мужчина. Кто-то просто читал, и получалось как-то по-особенному живо. После гимна вновь запело женское трехголосие. Началось приготовление к Причастию. Все ждали главного в литургии. Через какое-то время священник вышел из алтаря с чашей Крови Христовой. Неожиданно в церкви хлопнули входные двери, да так сильно, что стоящие люди обернулись, и на пару секунд воцарилась тишина, но никто не увидел, что кто-то вышел или зашел. В недоумении люди постояли несколько секунд и начали вставать на колени. Кто-то целовал пол, а кто-то просто касался об него лбом. Отец Матвей прочитал молитвы перед святым таинством. Началось причастие. Тот, кто причащался, с трепетным волнением на лице подходил к священнику с чашей, называл свое имя и открывал рот. Отец Матвей с маленькой лжицы давал выпить крови Христовой, а рядом стоящий дьякон вытирал длинным красным платом губы причащающегося. Через час служба и причастие стали подходить к завершению, и люди совсем свободно ходили по церкви.

– Господи, помилуй, Господи, помилуй, – произнесла тучная женщина преклонных лет, обратившись к большой иконе Христа Спасителя, и кланялась, касаясь пальцами самого пола. Медленно крестясь, она смотрела на икону блаженными глазами. Да так громко благодарила Бога, что люди стали обращать на нее внимание. Раскачиваясь, она повернулась, вздохнула и пошла прочь от иконы. Женщина шла по коридору, сделанному людьми, которые также стояли на причастие, приблизилась к стаканчикам с чаем, стоявшим на столе у выхода. Следом за ней к столу стали подходить другие люди, подводя детей. Церковь в это время словно разделилась на две части. В одной части еще продолжалось причастие, а в другой народ суетился и шумел, словно пришел на базар. Женщины сновали туда-сюда от скамеек до икон, переглядывались, искали своих, обходили чужих. Некоторые мужчины с задумчивым видом стояли, скрестив на груди руки.

Пожилая служительница церкви задула еще не до конца догоревшие свечи. Рядом с ней засуетились две женщины.

– Видала ты? – спросила первая. – Свечки она задула. Зла не хватает на этих бабок. Не ей поставлено, не ей и задувать. Народ деньги платит, а ей чо? Задула и все. Вот и все поминки. Деньги заплатили, а даже вона до половины не прогорела свеча-то.

– Я чо-то не видела, – присматриваясь к старушке, ответила вторая, – сколь она свечек задула? Подойти, может, сказать?

– Да ну, позориться ешо. Задула уж.

Закончилась исповедь, и люди продолжали собираться во второй части церкви, наливая себе уже по второму стаканчику чая, целовались, подставляя щеки, и поздравляли друг друга с очередным шагом борьбы с грехом. Старушка, что задула свечи, чистила позолоченные подсвечники. Низкий рост и уже сгорбленная спина не позволяли ей быстро собирать сгоревшие свечи, она медленно двигалась кругом возле подсвечника, вставая на носочки, и смахивала широкой кисточкой остатки воска. Рядом с ней капризничал ребенок двух лет. Старушка, улыбнувшись, протянула ему горящую свечу. Малыш обрадовался и с удовольствием дунул на огонек. На лицах взрослых, стоящих рядом, появилась улыбка благодарности. Ребенок с радостью задул еще несколько свечей и начал бегать, но его остановила женщина в строгой темной одежде, которая прикрывала ее с шеи до пят.

– Вы за детьми-то своими глядите, – проворчала она. – Лишний, что ли, он у вас? Не я же ваших детей беречь буду. Упадет, лоб расшибет, а вы скажете на нас, мол, пол был такой в церкви.

Мужчина подошел к ребенку и взял его на руки. Ни он, ни стоящая рядом с ним женщина ничего не ответили.

– Глянь-ко, – послышался женский шепот, – все уже отпричаствовались. А мы то, муж, никак не дойдем с тобой хотя бы до исповеди. Дак чо, грехов у нас нет, что ли? Кх-ха.

Почти у самого выхода мужчина в пиджаке с локтевыми заплатами, в модных остроносых ботинках, задумчиво смотрел наверх, блуждая глазами по росписи.

– Как четко и красиво, – произнес он. – Гляжу на Апостола Павла, пророка Елисея и думаю: «Неужели они действительно жили? Вот умеют же люди так писать!»

Стоящая рядом женщина лет пятидесяти пяти, полная, краснощекая, можно сказать, барыня из рассказов литературных классиков, беспристрастно оглядела потолок.

– Есть ведь умельцы, – продолжил мужчина, – рисуют же вот так красиво. Вот вроде же ничего сложного, а глаз радуется от такого писания. Какое изящество.

Шум и суета в церкви не стихали. Дети жаловались, что устали, женщины, не прекращая, разговаривали. Напротив креста с Распятием на канун парень лет тридцати быстро крестился и кланялся, вставая на колени, затем соскакивал и опять кланялся. Рядом стоящие пожилые женщины, недоумевая, смотрели на него.

– Господи, помилуй, – перекрестилась одна. – Глянь-ко, сектант какой-то.

– Вижу, – шепотом ответила вторая. – Ну, поди-ка ему священник за грех дело такое назначил. А кто это?

Она пристально всмотрелась в лицо парня.

– Нет, сектант, – подытожила первая, – Ой, пойдем-ка отойдем отсель, а то вдруг он порчу наводит. Слыхала я про них. Тьфу. Они по вечерам собираются, ну как их? А, «адвентисты седьмого дня». Та опять, чо он здеся делает?

Они отошли, но еще не раз косились в сторону парня. Через какое-то время все пришедшие стали подходить поближе к отцу Матвею. Он держал в руках крест, да так высоко, как-будто уже хотел благословить всех стоящих. В начале проповеди, он произнес слова о том, как важно читать молитвы каждый день, так как это и есть связь с Богом.

– Опять Иродиада беснуется, опять неистовствует, пляшет, требует у Ирода главы Иоанна Крестителя! – проповедовал отец Матвей. – Есть люди, которые живут почти по-евангельски – «не хлебом единым». Вот только вторая половина этой заповеди у них исковеркана: не всяким словом, исходящим из уст Божиих, они питаются, а пожирают всякое слово, исходящее из смрадных уст клеветников и сплетников. Эти люди берут на себя адский труд, в прямом и переносном смысле!

Он замолчал и покашлял в кулак. Несколько секунд священник смотрел в пол. Люди стояли в ожидании. Саша часто оборачивалась на стоящих парней, и Фая, одергивая за руку дочь, тоже посматривала назад.

– Грязная клевета, – выдохнув, сказал отец Матвей. – Сплетни и осуждение не только обеспечивают путевку в геенну, но и отнимают значительные силы и время. Подумать только, сколько времени теряют сплетники, вливая в уши друг друга свою вонючую жижу! И неважно, измышляет ли человек слухи, распространяет ли их или «просто» слушает, и те, и другие, и третьи болеют одной и той же заразой. Но если бы болели и гнили только они одни! Как дьявол не хочет оказаться в одиночестве в своей выгребной яме и увлекает за собой несчастных, так и слуги дьявола не довольны своей только погибелью и стремятся заразить других людей.

Неожиданно заплакал ребенок. Отец Матвей обратил на это внимание и на несколько секунд снова приостановил проповедь. Молодая женщина, державшая малыша на руках, стала его укачивать. Нахмурившись, священник жестом приказал ей остановиться.

– Сплетни и клевета, – продолжил он, – распространенные за спиной человека, о которых он часто даже не догадывается, ранят его.

Голос его стал приглушенным, и, кажется, что далеко стоящие люди от него еле разбирали слова. Кто-то из присутствующих часто кивал в знак согласия. Отец Матвей сделал паузу, затем повел плечами, будто что-то стряхнул, и продолжил:

– Не лжесвидетельствуйте и носите тяготы друг друга, да исполните закон Христов. Слава тебе, Боже, Слава тебе, Боже, Слава тебе, Боже.

Перекрестился и перекрестил всех пришедших. Люди начали подходить к нему вереницей и целовать в его руках крест.

Мужчина в полосатой футболке, старых штанах и разношенных ботинках, с нечесаными светлыми волосами, зевнул.

– Хозяин нашего склада, – негромко произнес он, – тоже в церкву ходит, только он в город ездит, тама просторнее. Стоит, верно, в белой церкви-то и тоже попа слушает.

Рядом недовольно вздохнула сухонькая женщина, потерла свой острый нос, удерживая на плече сумку с длинной лямкой.

– Тише ты, – резко оборвала она, – нашел, кого вспомнить. Чо ты мне про своего хозяина говоришь? Ты мне лучше расскажи про себя. Куда вчерась вечером шлялся?

От неожиданности мужчина вытаращил на нее глаза.

– Расскажи вона людям, – не унималась женщина, – как ты собственную мать в последний путь отправлял, сын блудливый? Про тебя видно в писаниях писано, а ты и не знаешь. Чо тебе хозяин твой? Как вы при жизни с ей, на моих глазах, злющие друг на друга зыркали, в итоге, так и не договорилися? На том свете тебе прощения не будет.

Она съежилась и почти бросилась на недоумевавшего мужчину, но тот успел отскочить.

– Ух, дам я тебе, тварь рыжая, промеж глаз, – прошипел мужчина, – не сразу оклемаисся. Мать она вспомнила. Ты б ешо про черта с рогами вспомнила, мать моя с им в дружбе была, и ты видно с ей заодно. Так кто ты, а? Чертяга и есть! Крути педали, пока не надавали.

Отходя, он обернулся через плечо, видимо ожидая от нее подвоха. Женщина с возмущенным видом приоткрыла рот и набрала воздух в грудь, но не успела ничего сказать, так как мужчина огляделся и сжал кулак. После перепалки с ней, он сел на стоящую возле него лавку, закинув ногу на ногу.

Служба закончилась. Весь народ из церкви начал выходить на улицу. С ними вышли и Фая с Сашей. На выходе они перекрестились и поклонились смотревшей на них сверху иконе. Затем Саша быстро развязала платок и убрала его в карман. Ее черные волосы рассыпались по плечам.

Седовласый мужчина в потертой ветровой куртке подошел к шедшему по церковной территории священнослужителю, прося благословения.

– Батюшка, в чем смысл жизни? – спросил мужчина, взявшись за протянутую ему руку. – Вот мне уже шестой десяток пошел, а я до сих пор не понял. Но часто вот, то ли душа болит, то ли сердце. Как понять? Я ведь хожу здеся в церковь лет десять, ничего не помогает. Все словно на одном месте стою.

Священник внимательно посмотрел в потухшие глаза мужчины.

– А ты не в церковь ходи, – ответил священник, – ты к Богу приходи. А смысл, думаю, в том, чтобы не искать его, а жить праведной жизнью, как писано в заповедях Божьих. Жить с Богом – это и есть смысл. Все старо, как мир, ничего не надо выдумывать.

Мужчина благодарственно кивнул и поцеловал ему руку.

– Приходи в субботу, в девятнадцать часов, вон в это здание, там каждые выходные проходят встречи желающих просветления своей жизни и ума. Я вижу, что ты имеешь в этом нужду.

Священник махнул на светло-желтое одноэтажное здание, которое стояло на церковной территории. Мужчина согласно кивнул, приложив руку к груди.

Прощально заканчивали звонить колокола. Казалось, прощались и плывущие облака. Вышедший из церкви народ уже с пристрастием обсуждал мирские дела. Завтра понедельник – рабочий день, начало следующей недели.