Не все птицы вьют гнезда

Настя кивнула Фае и строго глянула на Полинку черными глазами, потом встала и торопливо подошла к ведру за дополнительным клеем.

– А ты чо, Полинка, завидовала Светке? – спросила Райка. – Сама-то, Полин, ты разведенная. Мужика, что ли, не хватает? А чо развелась то? Сына-то теперь одна растишь. Твой-то бывший уж подженился. И вообще, про покойников либо хорошо, либо никак. Так что, Полинка, ты бы угомонилась.

Полинка раскрыла рот.

– Ты чо, убогая! – выкрикнула она. – Вообще, что ли, обнаглела? Чо ты лезешь не в свое дело?

Она резко встала, скрипнув ножками стула, громко поставила тарелку с клеем и тряпкой на пол и пошла прочь от конвейера. Дмитрич обернулся на скрип и ухмыльнулся. Потом, посмотрев на поддон, который оказался полон коробок, умело завел под него тележку и стал нажимать на педаль. Поддон поднялся. Дмитрич с усилием дернул груженую тележку и повез ее туда, где стояли со вчерашнего дня такие же коробки. За конвейером воцарилась редкостная тишина. Через минут пятнадцать вернулась раскрасневшаяся Полинка. Эту тишину прервала Зойка.

– Да уж, – растянула она, – вот говорят в бабском коллективе сложно работать. Говорят, посередь мужиков легче. А чо? Я бы работала. Представьте, я одна, и все мужики вокруг меня бегают. Я в детском доме всегда с пацанами крутилась. Воспитка наша в чулан меня запирала, а они открывали. Не оставляли в беде, не то что девки наши. Ищет потом воспитка-то мою сбежавшую макушку среди других, а меня как ветром сдуло.

– Молодая ты еще, Зойка, – ответила Райка, – сказки все, что легшее, проходу не дадут мужики-то потом. Не отвяжесся от них. Так и взамуж не выйдешь. Кто тебя возьмет то такую потом? То были дети, а то сейчас.

– Какую? – удивилась Зойка, потерев бровь. – Ну и ну, Райка. А я им так и дала, аха. Я же тебе про Фому, а ты мне про Емелю.

– А где Фома, – вмешалась Рита, – там и Емеля, поверь мне. Все одно, оба за юбку цепляются.

Послышался смех. Полинка продолжала молчать, хватала бутылку и небрежно наклеивала на нее этикетку. Потом Рита с недовольным выражением лица поправляла этикетку, прежде чем поставить в коробку.

– Не, а чо? – не унималась Зойка. – Хорошая идея. Я бы этим воспользовалась. Трудно, конечно, не влюбиться, но я бы все равно воспользовалась, если бы предложили работать с одними мужиками. Вон в соседнем цеху одна девка промеж четырех мужиков работала, так уже замуж выходит. Выбирала посередь них, говорят. Вот и выбрала. А чем я хуже? Даже не задумываясь, пошла бы с ними работать. С мужиками весело. Не то, что с вами.

Зойка покосилась на Полинку. Галя хихикнула.

– Начальство идет, – громко шепнула Райка. – Зазноба Валерьевна. Покамест далеко она, то расскажу. Вчера захожу к ней в кабинет, а она спиной стоит и меня не видит. Щебечет, словно соловей. Ой, ну прям мяукает в трубку. Звонил ухажер ее, точно. По нашей Зазнобе сразу видно, как только она с ним разругается, так ведьмой по полигону летает. Метлу не видно, пыль столбом стоит. Идет орать, бежит даже. Девки, тихо, работаем.

Снова прикатил тележку грузчик Дмитрич. За конвейером прошел смешок. Подошла Валентина Валерьевна – начальница цеха с давних времен. Посмотрела, поскребла ногтем по бутылке, отодрала этикетку и с видом победителя поставила ее на стол.

– Еще раз без перерыва кто-то выйдет с полигона, – строго сказала она, держа руку в кармане медицинского халата, – лишу премии. Ясно? У меня план горит, а они бегают. Вот план сделаем, тогда свободны. Что не понятно вам? Что за народ? С ними по-хорошему, а они? Все слышали? Лишу премии! Клейте этикетки! Базар устроили.

Все сидящие и стоящие скривили лицо.

– Чего она нас лишит? – тихо спросила Фая, наклонившись к Полинке. – Я не глухая часом? Премии? Зарплату бы дали, хоть частями. Лишит она. Больно уж много о себе думает.

Валентина Валерьевна отошла от конвейера, и почти побежала к своему кабинету. Поправляя по пути седые волосы в заколку, крутила головой в разные стороны, сновала глазами вдоль полос с коробками, словно волк, ища добычу. Таня, зевая, поднялась со стула и потянулась, невольно погладив себя с груди до живота. Дмитрич приподнял со лба кепку и присвистнул.

– Я, конечно, вообще не здесь, – сказала она, – витаю в облаках где-то. Ох, скучно у нас. В выходные дома просидела, Верунька моя болела, температура у ней высокая была, даже скорую пришлось вызывать. В садик не повели, свекровь осталась сидеть с ней. Так, можно сказать, и не было выходных. Вот сижу и мечтаю, даже не могу сказать о чем, мечтаю и все.

– А я своего-то зову уехать отсюда, – перебила Таню Фая. – Чо тут делать? Никакого раздолья. Работы толком нету. Денег не платят. Чо мы рабы за бесплатно работать? Чо здесь жить? Чего ждать? Это, видно, не про меня: где родился, там и пригодился. Жить хочется по-людски.

– Вот те раз, – удивилась Катерина, и отклонилась на спинку стула. – Ты же первая говорила, как хорошо, что есть у нас работа. Фай, ты быстро меняешь мнение.

– Скучно ей, – вмешалась полногрудая Олька. – Люди, конечно, разные есть. Вона у меня знакомая уехала после школы в деревню и живет тама, не жалуется. Замуж за тамошнего парня вышла и все, любовь. У них вообще ничо нету, кроме магазинчика. Автобус ходит до них и обратно три раза в день. Они все в городе накупят: продукты, мыльно-рыльное, да едут домой. Не жалуются, звезд с небес не хватают и живут себе спокойно.

Фая громко подтащила ведро с водой ближе к себе. Олька замолчала и сморщилась от скрипучего звука.

– Двое ребят у них, – продолжила она. – Школа тама маломальская есть. Они недавно приезжали к матери всем семейством. Я ее и спрашивала, подикась обратно хочет? А она, мол, не, не дай Бог. Говорит, у них все есть: и хозяйство свое, и огород. А чо тут? Одни бухарики. А сама, конечно, раскоровела после школы. Ну, правильно, на своем-то.

Олька поправила на полном теле рабочую сорочку. Мелькнули ямочки на щеках, и она растянулась в веселой улыбке.

– Вот вы, бабенки, молодцы, – похвалил женщин Дмитрич. – Лясы точите, а руки работают. Я и не приметил, что вы уж наворотили мне столько коробок. Не успеешь с вами отдохнуть.

– Не поймешь тебя, Дмитрич, – подтрунила грузчика Рита, – ты работать хочешь иль отдыхать? Видала я тебя вчера в церкви. Ходит такой важный гусь, свечки ставит, прям барин вылитый. И когда ты все успеваешь? И гульнуть, и в Бога верить?

Дмитрич снова поправил кепку и улыбнулся.

– Ох, и дурачок, – прошептала себе под нос, глядя на него Райка.

– Не говори, – согласилась Полинка.

Наступило время обеда, и конвейер выключили. Одна за другой, охая и потягиваясь, упаковщицы спустились в комнату отдыха. Валентина Валерьевна смотрела на них в окно из своего кабинета и сверяла часы на руке с часами на полигоне. Затем задернула шторку. Снова раздался телефонный звонок.

– Фая!

– Ау? Кто?

– Сашка звонит. Плачет вроде. Беги скорее.

Спустившись в комнату отдыха, Зойка и Олька стали разливать чай, накладывать по тарелкам еду, которую принесли из дома. Запахло вперемешку картошкой, борщом, печеньем и котлетами. Ровно через пятьдесят пять минут заглянула в комнату Валентина Валерьевна и постучала указательным пальцем по запястью.

Так проходили дни и месяцы.

Вскоре Фая с мужем все же собрались на север, так как там им предложили работу. В семье наступил очередной кризис. Сашин отец не работал в поселке, и от этого начал еще чаще выпивать. Поездка наметилась на апрель. К тому времени Саше исполнилось семнадцать лет. С родителями она ехать отказалась, так как надо было оканчивать школу и поступать в институт. Саша запомнила, как мать, перед выходом в подъезд, попросила всех присесть.

– Сегодня же праздник, – вздохнула Фая, – Благовещение Пресвятой Богородицы.

Она улыбнулась и нежно посмотрела на мужа. Тот, сидя на табуретке, чистил обувь. Фая повернулась к Саше и продолжила:

– Знаешь, Сашка, этот праздник? Я тебе в прошлом году рассказывала о нем.

Саша отрицательно мотнула.

– Ох, сегодня, по приданию, девица косы не плетет, а птица гнезда не вьет.

– Да, вспомнила, – встрепенулась девушка. – Вообще в природе итак не все птицы гнезда вьют.

– Сегодня же седьмое апреля, – продолжила Фая. – В этот день деве Марии явился ангел и сообщил, что она станет матерью сына божьего.

– Вот прям так и явился, – язвительно сказал Толька, – И сообщил.

– Ну да ладно, – прервала его Фаина, – поехалите.

Толька грузно поднялся. Хлопнув по худым коленям, он потрепал дочь по волосам.

– Шапку надень, – строго сказал он, – не май месяц.

Саша сморщилась, быстро нацепив вязаную шапку почти на глаза. Фая засмеялась и обняв мужа, прижалась щекой к его груди. Таких родителей девушка видела редко. Выйдя на улицу, Фая обернулась на окно и помахала, словно оттуда кто-то на нее смотрел. Толька, закурив, покатил по дорожке большой серый чемодан на колесиках. В воздухе стояла сырость. Небо затянуло серой пеленой. Дороги уже подтаяли, но местами колеса чемодана застревали в рыхлом грязном снегу. Дойдя до остановки, девушка увидела подъехавший транспорт, и ее сердце замерло. Фая остановилась и прикоснулась к плечам дочери, приобняла ее. Толька занес чемодан через задние двери автобуса, потом вышел и снова закурил. На прощание он потрепал Сашу за щеки и крепко сжал ее ладони. Через минуту автобус медленно тронулся и оставил девушку позади. «Раз, два, три, четыре, пять. Я иду тебя искать. Кто не спрятался, я не виновата», – прозвенел в голове у Саши ее детский голосок. Она сняла шапку и засунула ее в карман дутой куртки.

Глава 3