В тени белой акации. Мелодраматическая повесть

В тени белой акации. Мелодраматическая повесть
Елена Комендант

Книга рассказывает о нелегкой жизни на чужбине эмигрантов первой волны. Также о полном драматизма возвращении на Родину.

В тени белой акации

Мелодраматическая повесть

Елена Комендант

© Елена Комендант, 2021

ISBN 978-5-0055-3463-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В тени белой акации

Елена Комендант (https://proza.ru/avtor/markomend)

Е. Комендант

В тени белой акации

2009 г.; Предисловие

«Белой акации гроздья душистые неповторимы как юность моя», – чудесные слова популярного романса навеяли на меня воспоминания о детстве и юности, и пришла мысль поделиться с возможными читателями.

Е. Комендант

В ТЕНИ БЕЛОЙ АКАЦИИ

Е. Л. Комендант (Рафельд), г. Копейск, Челябинская обл.

Почему я назвала свои воспоминания таким несколько вычурным названием? Потому что, как Одессу и Киев называют городами-каштанами, так и Мукден (теперь Шеньян) славится своей белой акацией. Это дерево большое, похожее на пирамидальный тополь, каждую весну на нём распускаются соцветия, размером с большую гроздь винограда и с прекрасным ароматом – «грозди душистые», как в песне. Почти на закате жизни благодарная память не даёт мне забыть об этом дивном природном чуде.

Детство. Я родилась в Китае на ст. Ханьдаохэцзы. Волею судьбы моих родителей занесло туда революционной волной в 1920 г. Отец мой, был студентом второго курса Владивостокского политехнического института, а моей матери, Евгении Сергеевне Зайцевой, было всего три года. Мой дед с материнской стороны Сергей Тимофеевич был краснодеревщиком, мастерил мебель, замечательный охотник, и вот этот «пролетарий» с дырой в кармане и четырьмя детьми тоже оказались в Китае на станции Ханьдаохэцзы.

Стыдно признаться, но мы с братьями почти ничего не знаем о своих предках, а теперь уже и не у кого спросить. Знаю только, что мой дед по отцовской линии женился в Польше в г. Лодзь на польской паненке Матильде Завадской, увёз её в Китай и имел троих детей: моего отца, ещё одного сына помладше и дочь Руту, которая утонула в реке 16 лет отроду.

Со строительством железной дороги в Китае открылись большие возможности для предпринимательской деятельности и хорошего заработка. Тысячи людей разных национальностей устремились в Китай. В том числе и мой дед, который был подрядчиком на строительстве железной дороги. Он с семьёй обосновался на станции Ханьдаохэцзы. Дед построил мельницу, и они жили зажиточно. Даже смогли послать моего отца учиться во Владивосток.

Бабушка Матильда смертельно тосковала на этой дивной в природном отношении станции, но по существу жутком захолустье после большого г. Лодзи. Смерть дочери окончательно сломила её, и как-то в один печальный вечер она приняла большую дозу снотворного и не проснулась… Хунхузы разграбили и подожгли мельницу, дед тяжело переживал и тоже вскоре умер.

Мои другие бабушка (Софья Савельевна) и дедушка со стороны мамы имели десять детей, очень бедствовали. Из всех детей только двое – мама и её старшин брат Андрей – окончили гимназию, остальные остановились на 5-ти классах.

Мой отец женился на моей матери вторичным браком, был старше на 19 лет. Через год на свет появилась я, а ещё через год и 4 месяца мой брат Виталий. Мы с ним погодки.

Себя я помню очень рано. Мы жили уже в г. Харбине, отец работал на КВЖД. Бывало, ездил зимой на охоту, это было его хобби. Однажды зимой он привёз замерзшую как кость косулю, и родители начали предлагать мне потрогать её. Это произвело такое впечатление, что стало началом осознанной жизни. Ещё я помню своё падение в погреб в это же время. Мама накинула на меня большой халат и собралась сбегать к соседке. Зачем-то отвернулась, а я сделала роковой шаг и… не поняла, халат закрывал мне глаза, и это спасло меня. Мама, конечно, страшно перепугалась, потому что из ямы не раздавалось ни звука, и лишь после трехминутного молчания послышалось жалобное: «Мама». Немедленно извлеченная из погреба, я была обследована со всех сторон на предмет перелома. Но все косточки оказались целы, и живую и невредимую «парашютистку» извлекли на свет Божий.

Когда КВЖД продали, всех служащих уволили с прекрасными выходными пособиями в золоте. Мой отец прошёл на КВЖД путь от смазчика до машиниста паровоза и получил, по-видимому, немалые деньги. К тому времени мама закончила швейный техникум, и её старшая сестра Катя, моя тётя, пригласила нас переехать в город Мукден к ней с тем, чтобы открыть там дамское ателье мод. И вот мы расстались с нашей няней Варварой Ивановной, седой, полной женщиной. Сохранилось фото, где мы с братом сидим у неё на коленях. Она мне запомнилась, главным образом, тем, что к ней часто вызывали врача по ночам, так как у неё была больная печень.

Переезд в Мукден (Шеньян). Мои родители были на редкость наивными и очень непрактичными людьми. Приглашение приняли, хотя, по-видимому, деньги уже порядочно потратили, и мы переехали в г. Мукден. Первое время тётя Катя, кстати, очень практичная и деловая женщина, поселила нас у себя, у неё была большая квартира с прислугой.

Она была замужем за японцем Нода-саном, который крестился, и они венчались в церкви (сохранилось фото). У них был сын Герман, который был старше меня на два года и учился в японской школе и в детстве был настроен агрессивно, а вырос на удивление спокойным, уравновешенным человеком.

Целыми днями слышался плач, рёв, жалобы и, конечно, это никого не устраивало, и тётя переселила нас в 2-х комнатную квартиру японского типа (сплошная фанера) над своей авторемонтной мастерской.

А пока мы ещё жили у неё, случился пренеприятный казус – обворовали тётину квартиру. Вообразите себе, каково это, жить у чужих людей и вдруг происходит этакое. Пригласили полицию, которая провела опрос всех живущих в квартире, в том числе и прислугу, служившую у тёти Кати. Вот лицо её я совсем не помню, но поразил меня в этой истории такой случай. К тёте пришла с визитом тёща её брата Андрея Евдокия Гавриловна Либерис (по мужу), она была замужем за литовцем. Толстая, круглая, как колобок, румяная бабка с толстыми щеками, славилась хорошим гаданием на картах. Тётя Катя попросила её раскинуть карты по поводу пропажи. Евдокия Гавриловна раскинула, внимательно посмотрела на прислугу и сказала: «Э, матушка, а вещи-то из дома не ушли». И, действительно, при обыске украденное нашлось в комнате горничной. Её арестовали. Мои родители вздохнули свободно, ведь всякое могли подумать. А я запомнила это гадание на всю жизнь, хотя сама никогда не гадаю, не люблю, несмотря ни на что отношусь к гаданию с недоверием и опаской.

По-видимому, к тому времени как мы переехали на другую квартиру, мои родители успели растратить, а ещё больше раздать те деньги, что выплатила железная дорога. Надо было идти работать, чтобы жить. Папа устроился на завод, где штамповали посуду: кастрюли, сковородки и т. д. А мама устроилась швеёй в дамское ателье «Лувр», которым владели Болтянские. Целыми днями родители были на работе, а мы с братом сидели под замком в квартире и глазели в окно. Единственным развлечением было у нас кормить уличных собак. Мы отщипывали кусочки от буханки и бросали их через форточку, внизу у окна собиралась целая свора. Однажды так увлеклись, что когда вернулись родители с работы, на ужин не осталось ни крошки хлеба.

Автомастерская под нами постоянно опробовала моторы. Вонючий едкий дым густыми клубами поднимался через щели к нам на второй этаж, и мы ежедневно вдыхали эту гремучую смесь отработанных газов, кашляли, глаза слезились. Квартирешка, как все японские постройки, совершено не защищала нас от напасти. В ней было холодно зимой, жарко летом, вся она продувалась на семи ветрах, дым, пыль с легкостью проникали в неё.

Но даже и такой квартиры мы вскоре лишились. По-видимому, появились выгодные съёмщики, и тётка решила нас выселить прямо в Святой праздник Рождества. А надо сказать, что в то время в городе был острый жилищный кризис и снять квартиру, да ещё в праздник, было делом нелёгким.

И вот мой бедолага-отец бегал двое суток по городу в поисках хоть какого-нибудь жилья. Наконец, нашёл каморку на окраине города. Мебели у нас не было, комнатушка была крохотной, мы еле вмещались вповалку на полу. Хозяйка была настоящим страшилищем, нас даже пугали ею при непослушании: «Вот позову сейчас хозяйку», – и мы немедленно притихали, т.к. боялись её, как чёрта.

Вдобавок каморка изобиловала несметным количеством кусачих квартирантов – клопов. Спать было невозможно. Особенно мы с отцом были очень чувствительны к их укусам, и часто просыпались по ночам, и отец начинал с ними сражаться.

В довершение всего то ли от смены климата, то ли от смены воды, то ли от худосочия, на нас с братом напал фурункулез. Эти болезненные нарывы выходили сериями и совершенно нас измучили. Один нарыв сел мне прямо на будущий сосочек, и я никак не давала выдавливать его. Так отец ночью у сонной, наконец, извлёк эту гадость из меня.

На этом наши беды не закончились, и нас посетила свинка. Единственным светлым пятном в том доме были наши соседи Фирсовы. У них было много детей – по-моему, пять или даже семь, помню плохо. Они страшно нуждались. Мы с ними подружились, как часто бывает – общая беда сближает людей, делились друг с другом, чем могли, угощали всем, что имели.

Мама познакомилась в своем ателье «Лувре» с одной женщиной, тоже швеей-мастерицей Ефросиньей Васильевной Орловой, которая стала нашей спутницей по жизни до самой её смерти в 1982 г. А тогда ей было лет около 40. Она была вдовой белого полковника, умершего от туберкулёза, и у неё был взрослый сын Евгений, через много лет ставший вторым мужем моей мамы.

Ефросинья Васильевна снимала в большом 3-х этажном доме квартиру из трёх комнат в полуподвальном этаже, так что мы всегда в окно видели ноги проходящих. Одну комнату она занимала сама, а две другие сдавала. Узнав о нашем бедственном положении, она предложила маме снять у неё как раз одну из пустующих комнат.

Конечно, родители согласились, и мы переехали на улицу Санвейлу в этот большой дом. Рядом стоял точно такой же дом, и оба были обнесены высоким забором с большими воротами и привратницкой, в которой жил постоянно наш сторож китаец Та-дин.

Дома эти принадлежали китайской семье, которая жила в квартире напротив нас. Мы в детстве украдкой подглядывали в их окна, очень нам было интересно наблюдать за мадамой, когда она курила трубку с длинным чубуком и крошечной чашечкой на конце.

В каждом доме было по шесть квартир, и имелись парадный и черный ходы. Мы по преимуществу пользовались чёрным ходом, так как для нас это было быстрее и удобнее.

Помню день нашего заселения. Я вошла в длинный коридор, где размещались ванная и туалет, и вошла в кухню, где как раз находилась хозяйка, и она стала расспрашивать меня, как меня зовут, сколько мне лет, похвалила мои косы и спросила, отчего я такая худая. Действительно, в 5 лет я была, что называется, кожа да кости, у меня полностью отсутствовал аппетит. Не могли заставить меня есть ни уговорами, ни угрозами. Как-то мама дала мне куриную ножку. А сама вышла на кухню. Я скоренько закинула ножку за шкаф. «А где ножка?» – спросила мама. «Я её съела», – был ответ. Прямо, как у Льва Толстова в рассказе «Косточка».

Меня часто спрашивали даже незнакомые люди: «Девочка, ты что, воздухом питаешься?» И удивительное дело, при такой худобе были роскошные, густые, длинные волосы, что давало повод людям шутить: «У тебя, наверное, всё в волосы идёт». И вся я была волосатая, с густыми бровями и ресницами… Ах, куда всё подевалось!

Правда, к сладкому я имела огромное пристрастие и уж от лакомств никогда не отказывалась и была готова питаться одними пирожными и конфетами.

Кухлинг. В наш полуподвал часто приходил папин знакомый австриец по фамилии Кухлинг. Высокий мужчина средних лет с лысиной, всегда тщательно одетый, он имел аристократические манеры, всегда вежливый, любезный, целовал дамам ручки. Хорошо говорил по-русски. Он был женат недолго т.к. имел своеобразное хобби – никогда и нигде не работал. Как только он приходил, мама немедленно терла картошку и жарила драники, которые гость обожал.

Наевшись дранников, они с отцом садились играть в шахматы и воцарялась благоговейная тишина. Они играли часами, иногда вдруг у них возникал спор очень жаркий, яростный. Затем они приходили к согласию, и вновь наступала тишина. Кто из них выигрывал, не знаю, но папа был чемпионом игры города Харбина и имел приз – книгу о шахматах, на обложке которой была сделана дарственная из червонного золота. Родители эту надпись переплавили в обручальные кольца.

На что жил Кухлинг никто не знал. У него было много знакомых, которым он поочередно наносил визиты, и его везде охотно принимали. И вдруг Кухлинг исчез. Куда он делся никто не знал. Это было уже после 1945 года. Говорили, что его арестовал ДОБ (департамент общественной безопасности), т.к. он якобы оказался шпионом. Для нас, детей, это выглядело как приключение. В нашем доме и вдруг шпион! Это было так таинственно. Так и сгинул без следа этот Кухлинг – гражданин мира, одиночка без семьи, без близких.

Наш двор. Но я отвлеклась. Возвращаюсь к домам, где мы поселились. Полы в нашей комнате и во всей квартире были каменные, комната оказалась не особенно большой, но мы, по крайней мере, стали жить более-менее по-человечески. У родителей появилась кровать, кое-какая мебель. Папа смастерил нам с братом из палок и брезента раскладушки, которые на день убирались, и в комнате становилось просторно.

Пожар. Не могу не рассказать о грандиозном происшествии, случившемся вскоре нашего переезда в эту квартиру.