Нежное дыхание бури

Мужчина говорил и продолжал делать асаны.

– Вчера вы были менее болтливы, – мстительно заметил Максим и пошел к умывальнику. Удобства находились в нише, за занавеской. Когда он вернулся, вытираясь вафельным полотенцем, мужчина сидел на полу с отрешенным видом и закрытыми глазами. Тем не менее произнес:

– После напряжения обязательно следует расслабление. Каждое занятие заканчивается Шавасаной – позой трупа, где надо достичь состояния полной релаксации, ни одна мышца тела не должна быть напряжена. В это время ты усваиваешь всю энергию, которую получил во время занятия, поэтому эта поза так важна.

– Я не хочу быть трупом, – ответил Максим. – Ни в позе, ни в бозе.

– Молодец, хорошо скаламбурил, – одобрил бородатый йог. – Не всякий сейчас помнит это старое выражение «почил в бозе». Ты, часом, не филолог?

– Нет.

– Ну, ладно. Потом расскажешь, кто ты.

Мужчина пошел умываться, а Максим поднял с пола раскрытый УК РФ. На той же странице, на которой вчера и заснул. Очень хотелось есть. Организм, несмотря на все тяготы последних трех недель, требовал питания. Он нежно и даже трогательно погладил свой амулет на груди. Словно призывая его поскорее прислать баланду. Тут-то ее как раз и принесли. Пшенная каша с морковной котлетой, стакан чая, хлеб. Но почему-то только для него одного.

– Вы не волнуйтесь, я с вами поделюсь, – сказал Максим, усаживаясь за деревянный столик.

– Я и не сомневался, – кивнул мужчина. – Да только плюнь в тарелку и не перебивай себе аппетит. Потерпи минут пять.

– А… зачем?

– Увидишь.

И ведь действительно, не прошло и пяти минут, как железная дверь вновь открылась, и зэк-разносчик в сопровождении конвойного вкатил в камеру ресторанный столик на колесиках, накрытый большой бумажной салфеткой.

– От кума Данилкина, – осклабился зэк.

– Приятного аппетита, Иван Сергеевич, – добавил конвойный.

И они деликатно удалились, чтобы не мешать завтракать.

– Так. Что там у нас?

Мужчина сдернул салфетку и сделал пригласительный жест рукой. Максим не стал кочевряжиться, поскольку теперь уж вот действительно потекли слюнки. Белоснежный творог, пирожки, сардельки в кастрюльке, бородинский хлеб, колбаса, масло, паштет, сыр, заварной чайник, лимон, а в довершение всего еще и бутылка коньяка «Гурзуф». Но Иван Сергеевич недовольно поморщился, проворчал:

– Знают же, черти, что я предпочитаю коньяк бахчисарайский… Ну, ладно. На безрыбье и рак рыба. Налегай. Как тебя, кстати?

Но у Максима уже был полон рот еды. Через полчаса они уже окончательно познакомились и даже вели себя как старые приятели или родственники. Люди быстро сходятся, особенно в неволе.

– А что сейчас в Москве-то происходит? – спросил Максим. – Я уже три месяца здесь, ничего не знаю. Да в изоляторе два был.

– Да-а! – махнул рукой Иван Сергеевич. – Пандемия всех доконала… А тут еще другой вирус из Штатов к нам переметнулся. Негритянский. Памятники сносят, магазины жгут, полицию заставляют ботинки целовать.

Максим обомлел, застыл с недоеденным пирожком во рту. Наконец проглотил.

– Быть не может! Откуда тут неграм взяться? Я только трех до посадки и видел.

– Вот они-то и куролесят, – серьезно ответил мужчина. – А к ним еще гастарбайтеры из Средней Азии подтянулись. Метла в умелых руках – огромная сила. Крысы из столицы бегут, Кремль в осаде.

Через минуту, не выдержав, тут же и захохотал во все горло.

– Ну, вы шутник! – засмеялся и Максим, доканчивая сардельку.

– А ты больно доверчивый. За то, наверное, и сидишь?

– Точно, – согласился именинник. – Глупость и доверчивость всегда были моими главными недостатками.

– Да по тебе так не скажешь. Впрочем, иногда это бывает и достоинством. Если глупость на открытость заменить, а доверчивость на веру. Кстати, что у тебя за булыжник на шее болтается?

– Это мой родовой талисман.

– Терафим, значит. Дай – ка взглянуть.

Максим, озадаченный этим термином, смысл которого был ему неясен, снял с шеи амулет и протянул сокамернику. Тот взвесил его на ладони, внимательно осмотрел. Хмыкнул. Подбросил в воздух, поймал.

– Похоже, что с Урала, – сказал он. – Почему только черный? Должно быть, от времени потемнел. Ему лет двести, не меньше.

– Это так. Он по мужской линии переходил от прапрапрапрадеда. И насчет Урала вы угадали.

– Я, Макс, не гадалка. Гадают девочкам. Шарлатаны. А я – спец.

– А в каком роде? Или виде?

– В недрах. Все, что в земле лежит и оттуда исходит, – это ко мне.

Иван Сергеевич продолжал изучать черный талисман Максима. Одновременно выдавал точную, короткую информацию:

– На поделочный камень не похож, но явно с восточного склона Уральских гор. Скорее всего, с древних Мурзинских рудников. Самая самоцветная полоса Урала.

«А ведь прав, – подумал Максим. – Наша деревня Ширинкино находится как раз возле слободы Мурзинка. И все предки там начинали киркой да лопатой шурфы бить».

– Непрозрачный минерал. Цветной-бесцветный. Аметист или александрит, – вынес окончательный вердикт Иван Сергеевич. – Первый почти кварц, как раз фиолетовая окраска с красноватым отливом. Это у тебя необработанный друз.

– А александрит?

– Тот более редкий, но тоже темно-красный.

Максим, сам хорошо разбирающийся в самоцветах, решил блеснуть знаниями:

– А почему же вы серпентин упустили? Похож на кожу змеи. Потому и называется у старателей «змеевик». Окраска темно-зеленая с черными и бурыми вкраплениями. Посмотрите на свет. Как раз солнце к нам в камеру заглянуло.

Но Иван Сергеевич взглянул не на камень, а на него, причем очень внимательно. Ворчливо произнес:

– Ну вот, давай еще из – за всякой ерунды спорить!

Он вернул амулет Максиму и добавил:

– Ценности никакой не представляет. Так, дешевка. Только как память и годится.