Память

Вот изгиб
Зеленой кожи дрогнул – и брезгливо
Пошел, поплыл, смарагдом над стопой
Босой – завис… Да, хлебом люди живы.
И ты, старик, изгой, – пока живой,
Пошарь за пазухой, за кожаной подкладкой,
Достань кусок, слежал, колюч, тяжел, —
О, хлеб Любви!.. – ешь, плачь, с ладони, сладко… —
…хлеб Родины!.. – дух в ноздри не вошел —
Копьем вонзился – под ребро – навылет:
Язык, зачуй, – шершавая рука, —
Старик, твой лоб Борей пилою пилит,
А снеговые лохмы – близ виска
Трясутся на ветру, – глотай свободу,
Грызи и нюхай счастия ломоть!
Настанет ночь. В заливе нету брода.
И лед. И грязь. И тьму не побороть.
И ты один, в плаще, что сгрызли мыши,
Стоишь на мерзлом, бычьем берегу,
Хлеб в рот пихаешь, плачешь и не дышишь,
И слезы замерзают на бегу
В руслах морщин, в оврагах щек голодных, —
Ты отираешь голой их рукой,
Седой мужик, Овидий, раб свободный, —
Хлеб на зубах, посыпанный тоской,

Скрипит; скрипит, заснежена, телега;
Скрипит больной, изношенный хребет.
О, ешь свой хлеб любви под кровом снега.
О, пей из моря соль, пока – поэт.
Пока твой гроб не волокут по брегу.
Пока не сыплют в яму горсть монет.

СОН ОВИДИЯ. РОЗОВЫЕ ОДЕЖДЫ

Этот сон мне приснился не зря.
Этот сон мне приснился недаром.
…Император сидел предо мною, горя
Шелковьем, ярко-алым пожаром.

Змей из золота – трон сторожил.
Где павлины, а где опахала?..
Нищий, скрюченный дрожью до пламенных жил,
Понял я, что душа жить устала.

Он разжал свой запекшийся рот,
Пересохший меж вин и лимонов.
Процедил: – Ты мой нищий, подземный народ.
Я – звезда твоего небосклона.

Ты голодный. Меха съел червяк,
И гиматий порвали шакалы.
И во все времена будет истинно так.
Ты бедняк. Плоть твоя жить устала.

Я пресыщен, и розова ткань.
Ярче света зари эти складки.
Что умеешь ты, дикая, пьяная рвань?
Обезьяньи прыжки да колядки?!

Распевать под забором псалмы?
Клянчить черную сохлую корку?
Да у звезд – попрошайкой суконным – взаймы
Жизнь канючить, вертеть, как опорку?!..

Царь я твой!.. прочь, мерзавец и раб..
Ишь, подумай, Овидием звался!..

И пополз от царя, будто маленький краб,
Я, что пел, пил вино, целовался,

Я, что был себе Царь или Бог
Там, на ложе, где листьями мяты
Пахли груди, – а левый, от сердца, сосок…
…Вот я – скрюченный, грязный комок,
Вот – владыка в виссонах проклятых.

И вцепился когтями я в шелк,
И в зарю я зубами вцепился,
И, пока не набросился бешеный волк,
Я кричал и стихами молился!

И горел плащ кровавый царя
Над лохмотьями с запахом сала,
И вставала душа, как над снегом заря,
И о жизни и смерти кричала.

ОВИДИЙ ОТДЕЛЯЕТ ТВЕРДЬ ОТ ВОДЫ

Я верю: ты сильный. И руки твои —
И мышцы твои – и ключицы твои —
Бугрятся огнем. В дырьях драный хитон?!
Не дыры то – звезды: вот Лев, Орион.
Ты сильный, Овидий. Я вижу: крыло
Заместо лопатки влачишь тяжело.
Поэт и мужик. Поднебесный ты пес.
Почти Божество. Я ослепла от слез,
Но вижу: все ребра свои обнажил —
Узорочья вздул изумляющих жил —
Канатные все сухожилья напряг —