Грэйс

скинешь его в подворотне,
Зал грохочет, дирижер глядит зверьком из норы,
Хор поет на полмира,
все шире, страстней, свободней,

Это музыка племени,
откуда растут руки-ноги твои, кресты,
Это музыка лемеха, кимберлита,
алмаза, кирки, рубила,
Я встаю, аплодируя, руки над головой,
я плачу, как ты,
Все лицо мокро, зареванная,
я навеки тебя полюбила!

Сил нет кланяться у тебя, черномазая ведьма, голь
Перекатная ты, гастрольная,
швырни же голодным по счастью людям
Эту музыку милости, праздник павлиний,
глухую боль,
Все, что с нами, немыми, было и что еще будет.

И чего не будет, пропой!
…нам, пропойцам, бутылку початую с палубы брось
Виски, джина ли, тягучего, злого пустынного зелья,
Вбей же в руку распятую
этот черный – по шляпку! – тяжелый гвоздь,
Для последнего крика,
для Пасхального – на полмира – солнца-веселья.

У Казанского вокзала

Меховинки и мешковины.
Озверелые визги такси!
Рвется снежная пуповина.
Новорожденный плач Руси!

Хлесткий вопль. Чуждый говор: «Мерси…»
Эй, носильщик, за грош – поднеси.

В белых песцах
девчонка,
только прыгнула с поезда.
Моржовый клык у пояса.
Подзаработала у Полярного круга.
Потеряла в тундре лучшего друга.
В Архангельске, в церкви, поверила в Бога.
Смотрит из-под песцов ясно и строго.
Глаза нерпичьи, скулы багряные…

Ее хватают чьи-то руки пьяные,
а справа от нее —
абрикос детской щеки,
перстень – огнем на девичьей руке,
огнями – радужки и зрачки,
роса слезы, мороз на виске,
а слева – вокзальная башня Сююмбике,
а сзади выныривают такие мужики!
С песней на устах —
о золотоносных местах,
о золоторунной овце,
о золотобровом лице…
Рюкзаки застегнуты на все ремни!

А старуха молится:
– Спаси и сохрани.

…Спаси и сохрани —
от метели, жадно заметающей путь,
что стесняет сердце
и давит грудь.
От метели, хищно падающей с неба
на лисьи и волчьи следы,
от легкого хлеба,
от тяжелой воды,
от всякой безумной напасти —
от мора, глада,
от войны…

Гудок дальнего слезного счастья —
поперек пустынной страны.

Старуха крестится,
лицо коряво, коричнево…
Ее седина пахнет корой, корицею…
Очкастый парень
кричит по-литовски —
красивый, бритый, лицом – Котовский!
Сто лиц!
Сто языков!
Господи, упаду ниц
средь чемоданов, мешков…
С места снялись… поплыли
Веси, предместья, города…
Во снежной пыли – народ мой, ты ли…
Куда, мой народ, куда…

Господи, сколько людей…
Приди, возьми и владей…

…