Титаник

обнимет жарко вопьется рот
железный – в радость соленых губ
дрожащих рожающих теплых моих
Титаник стланик железный труп
телега везущая в ночь живых
по шаткой палубе гордо тяну
и тело и душу и горний свет
сегодня мне объявили войну
против меня а меня-то нет
а есть только палубы дикий крен
распятый проклятый дощатый плот
седая пена всех Иппокрен
могильное дерево захлестнет

Началось

Не узнали, когда началось. Начало трудно
за хвост ухватить.
Еле слышный толчок. Железного визга тонкая нить.
Не почуяли, слух воском залеплен
и язык вырван когда —
Глянь, еще стоят башни, дамбы, пристани,
берега, города.
Зри, еще стоит, плещется океан в чаше камней —
А ты бормочи Псалтырь, там о нашей земле, все о ней.
О нашем корабле дураков,
изначально кроваво-святых,
Поверни каждого картой игральной —
кроешь в дух и поддых.
Эта азбука Морзе, пульс наш больной,
пот соленым венцом,
зараженные точки-тире —
По лицу – морщины – резцом,
по крученой дубовой коре,
А спилили дуб царев,
сработали корабельную лестницу,
кресла, столы, полы —
Три ногою паркет, полотер, отразится прелестница
в зазеркалье, в заревах мглы.
Как мы тонем! Не знаем об этом. Не чуем жара. Не догадаться ничуть.
Это в трюме, у чертовых кочегаров, воды по колено, по грудь.
Сколы лиц лижет пламя битвы. Из мрака выхватит рот:
В саже-копоти глупо шепчет молитву: никто никогда не умрет.
О, вранье! О, под атласом первого класса
к завтраку гонг!
кружевное белье!
В небесах играют боги землей в пинг-понг,
прохвосты, герои, жулье,
Вся дремуче-могучая публика снизу, оттуда,
иллюминаторы где,
Жадно, смертно глазеет, глаза – поплавками, пляшущим чудом
в ровной ночной воде.
Ты умеешь ли плавать? А ты, милый друг? А ты?
В океане любви не поставить
ни надгробья, ни мраморных ангелов, ни кресты.
А вы слышали стук? А сип? А хрип? А резкий удар?
Бросьте! Сколько вокруг воды —
авось, потушим пожар!
Ах, воды поднимется! До шеи! До глотки! До рта! До глаз!
Все приморские города затопит! А что, разве в первый раз?
И на старом бочонке, в нахлестах холодной зелени,
вой голодного мокрого пса
Небеса разорвет! и уйдет в полет! в хор,
где мертвые голоса!
И на роскошной двери в салон, дело дрянь,
айсберг-белый-рояль, Вивальди-Бах,
Животом вниз – баба, младенец, козленок, лань,
львица со львенком в зубах,
Да, потоп, да, осенило, Персей сверкает,
это ж Сад Райский наоборот,
Да, потом, поймем, честь какая —
сработать последний плот!
А как весело жили! Героями, трусами! А плакались: хуже нельзя!
Собирались друзьями-бусами,
по суровой нитке скользя,
Выпивали, из-под ног табурет выбивали
у подлой печали-тоски,
На последний корабль билет покупали,
платой – сердце отдав из руки!
Жжет вода! Лезет вверх упрямо!
Кто через сто тысяч звезд
Нарисует, как мы, крича это вечное: мама! —
тут тонули – правдиво, до слез?!
Кто повторит эти наши, в зубах навязли,
тьфу, смола-слюна,
Глаза намозолили, душу вынули, порвали бязью,
всемирные имена?!
2020-й. 1912-й. Кровью – черта.
До нашей эры иль без?
Безо всякого времени, плачет у кромки Ада
голь-сирота,
бедный бледный бес,
Да это же просто мальчонка с нижней палубы,
где из людей настил,
Он родился в войну, и умрет в войну,
а в мир его никто не пустил!
Он не Бог, не художник, не торжник, масло без хлеба,
он просто рваный пацан,
Просто видит картину, где рушится небо,
столбом встает океан,