Зырим. Таращимся!
– Еп твою мать, – он говорит так весело.
И я тоже говорю:
– Да уж.
Официантка подходит, смазливенькая. Челочка косая. И глазки косят, будто пьяненькие.
– Две водки по сто, – этот бритый говорит. – И еще устрицы. И блюдо креветок.
А сам на меня не отрываясь смотрит.
– Ты че на меня как на девку смотришь? – я его спрашиваю.
– Ничего, – говорит. – Выпить с тобой хочу, пацан. Тебя как звать?
– Петр, – говорю. – А тебя?
– Степан.
– Степан, классное имя, – говорю.
Косая Челка нам две по сто на стол брякнула, и еще два блюда звяк-звяк – одно с какими-то слизняками в раскрытых раковинках, другое – с нежными розовыми хвостиками очищенных креветок. Креветки я уже ел в жизни.
– А это че за херня? – спрашиваю пацана. И смеюсь.
– Это? Устрицы, темнота, – и смеется тоже, во всю глотку.
Так сидим и ржем, как кони, а ведь еще не пьяные.
– Тише, вы! – из-за соседнего стола кричат. – Спокойно не посидишь!
– Да, да, – мой лысый оборачивается, – извините, мы нечаянно! Вот встретились…
И точно: гляжу на него, будто сто лет знаю его.
Берем водку, он свою, я свою. Поднимаем стаканы. Сдвигаем.
Над этими, зверюгами, устрицами.
А они листочками такими зелененькими уложены.
Как венками надгробными.
– Ну, будь! – и подмигивает мне. И лысый череп лоснится. – Давай!
– Будь!
Выпиваем.
Водка терпкая такая. Будто перца туда насыпали.
Перцовка, что ли?
А, один хер.
– Ты кто?
Берет ракушки руками, пальцами выковыривает из них слизь, кидает в рот, ест меня глазами. Глаза такие сине-зеленые, светлые, прозрачные, как хрустальные, зимние, две ледышки.
– А ты кто?
– Я первый спросил.
– Не видишь – человек.
– Это я вижу. Делаешь что?
– Живу.
– Так. Понял. Надо еще выпить.
Косую Челку подозвал. Говорит:
– Тащи еще! С другом гуляем.
Моментально принесла.
Еще выпили. Я креветку вилкой подцепил. Он со смехом следил, как я вилку ко рту несу, как креветка у меня с вилки в пустой стакан падает.
– Давай руками, – давясь смехом, посоветовал. – Не чванься. Тут все свои.
Я внял его совету.
Голова радостно загудела, руки-ноги согрелись, и мы разговорились.
Жевали все, что на тарелках лежало: брюхи креветок, жесткие пахучие листья, странную серую слизь зубами, пальцами, языками вынимали из бедных устриц.
– Я? Школу бросил. На хер она нужна. Работал на всяких работах. За гроши.
– Мать? Отец?
– Мать только. Отец погиб. Брат был. Тоже погиб.
– Не свезло вам.
– Не свезло, да.