Святой архангел Михаил!
Прости мне, если можешь.
Мой грех был. И на свете нет ребенка от тебя.
Но ребра, твой худой живот
я помню всею кожей.
Сошел с ума ты.
Души врут.
Правдивы лишь тела.
Святой целитель Валентин —
блатняга в куртке грубой,
Познавший суда и решетки ржавой вкус!
В тюрьме немых морщин
твои рисую губы.
Но не боюсь. И не люблю. И даже не стыжусь.
А там, в квадрате золотом,
кто затаился в синем?..
Иркутский рынок, синий снег —
за грозными плечьми…
А улыбка – детская. Святой ты мой Василий.
Благодарю, что в мире
мы встретились – людьми.
Но снова в горы ты ушел.
Байкал огромный вымер.
Я вздрагиваю, слыша в толпе —
прощальный крик!
Псалом утешения мне спел святой Владимир,
Серебряный Владимир, певец, седой старик.
О, как же плакала тогда, к нему я припадала!
О, как молилась, чтоб ему я стала вдруг – жена!..
Но складки жесткие плащей я жестко рисовала.
Но клала грубо краску там,
где злость была нужна.
И на доске во тьме златой
толклись мои фигуры —
Неужто всех их написать мне было по плечу? —
Бродяги, пьяницы, певцы, архангелы, авгуры,
И каждый у груди держал горящую свечу.
Да что же у меня, однако, получилось?
Гляди – икона Всех Святых
на высохшей доске…
Гляди – Любови все мои,
как Солнце, залучились!
Я с ними – разлучилась.
Лишь кисть – в кулаке.
Лишь эта щетка жесткая, коей храм целую,
Закрашивая камень у жизни ни краю!
…Икону Всех Святых
повешу одесную.
Ошую – близко сердца —
только мать мою.
Спас Нерукотворный. Икона
…Когда из мрака, из сумасшествия,
Из первого и второго Пришествия,
Из раздвинутых ветром сфер,
Из борьбы неверий и вер,
Из компьютерных игр запутанных,
Из сокровищ, в чулки закутанных,
Из ветров, что солью буранною
Жестко сыплют в грудь деревянную —
Вдруг – Лик —
остановись. Замри.
Он не в апсиде. Он не в нише.
Он просто – у тебя внутри.
Он ясно виден. Также – слышен.
Он золотой и бледный. Так
Традиционно малевали
Иконописцы – за пятак
Собрата-пьяницу в подвале.
Власы стекают по щекам.
Он узнаваем несомненно,
Натурщик, проданный векам
За трешку
матерью-Вселенной.
Прокуренная желтизна
Тяжелых скул, слезами, жиром
Залитых. Жизнь Его – одна
Пред перенаселенным миром.
Он просто нищий человек.
Кто шьет Ему прозванье Спаса?
Вон – из пивнушки – в мокрый снег,
Без вопля, возгласа и гласа.
И, бормоча, что мочи нет,
И, бессловесней всякой твари,
Он месит ботами проспект,