Как я выходила замуж. Рассказы

Смешно вспоминать, как много лет назад я приехала туда, вся из себя мАсквичка, аспирантка уникального вуза, смотрящая свысока на всю эту «деревню». И попала в совсем другой мир – простой и добрый. Мир, который так отличался от моего, столичного – холодного, витиеватого и пафосного.

Где не выживают, не завоевывают, не покоряют, а просто живут. Где не бегут вечно куда-то, отталкивая и не замечая. Где смотрят в глаза и улыбаются. Где каждый день после работы все ходят друг к другу в гости, двери всегда открыты, а столы тут же накрываются. Где людям не все равно, и они обязательно придут тебе на помощь. И где меня сразу же приняли, обласкали и всячески старались, чтобы мне было хорошо. И обсудили, конечно, ну как же без этого…

Возможно, я идеализирую. Даже скорее всего. Но в кругу людей, в котором я оказалась, было именно так.

Там наши друзья, кумовья, крестники. Там маленький и родной храм с его провинциальными «катаклизмами», где я начала по-настоящему учиться церковной жизни.

Там родные прихожане и церковные бабушки, которые, как водится, принимают активное участие в жизни других и которые сразу взяли меня под опеку. Потом каждый раз, когда я туда приезжала, я боялась: а вдруг кого-то из них уже нет?

Как же я скучаю по всем этим людям! Да, все это есть у меня сейчас и здесь, в Москве. Но половина сердца все равно там, на Украине.

Там началась моя семейная жизнь с ее жесткими притирками. Там была очень трудная первая беременность и в простом провинциальном роддоме появилась на свет наша старшая, Варвара. И там прошли первые месяцы ее жизни, такие сложные и такие дорогие.

Там наш любимый батюшка, отец Анатолий, – друг, духовник и просто близкий человек, к которому можно было прийти в любое время и в храм, и домой. И за решением проблемы, и просто попить чайку с ним, матушкой и их детьми на их маленькой кухне. Сколько всего было говорено-переговорено и выплакано на этой кухне. Сколько всего вкусного съедено. И как было уютно и тепло. Батюшка сам прибегал к нам, если нужно было помочь, помирить, утешить, сделать внушение, отругать.

Там отец Евгений, местный настоятель, – человек строгий и добрый одновременно, у которого великий дар – спасать и обращать в веру. На приходе у него я познакомилась с разными интересными людьми. И всегда поражалась тому, какими же удивительными путями ведет к Cебе человека Господь.

Жизнь смешного человека

Сергей и Дуся. Их я впервые увидела в городке N, в том самом храме у отца Евгения в один из моих приездов. И сразу обратила на них внимание.

Она была в белом платье, тоненькая, нежная и солнечная, как ромашка. А он, интересный, похожий на поэта, смотрел на нее влюбленными глазами и то поправлял ее сбившийся платок, то пытался поддержать под локоть, чтобы ей было удобней стоять, то просто улыбался ей. И она улыбалась в ответ.

Был какой-то летний церковный праздник – Петра и Павла или Успение Богородицы, сейчас уже не помню. И после службы настоятель отец Евгений пригласил всех в трапезную разделить с ним «нехитрое угощение».

«Нехитрое украинское угощение» – это тема отдельного бесконечного рассказа. Скажу только, что матушка Ирина и прихожанки постарались. А украинские женщины умеют готовить как никто, поверьте мне. Чего стоят эти их вареники с картошкой и зажаренным лучком или карасики в сметане. Или борщ с румяными пампушечками с чесноком и смальцем. В общем, каждая принесла что-то свое, коронное, самое-самое.

Сели.

– Есиповна, пу?почек, пу?почек курячих попробуй, – кричала кому-то полная румяная женщина.

– Эх, наливочка, – удовлетворенно крякнул какой-то бородач.

– А шо это вы ничего не кушаете? – закудахтала надо мной одна из местных прихожанок. – Таки худесеньки…

Я поела, выпила домашнего вина (отменного, скажу я вам) и сидела расслабленная и умиротворенная.

Но главное было не это. Главное то, что за этим умопомрачительным столом я оказалась рядом с Дусей и Сережей. Отец Евгений нас познакомил, и мы дружим уже десять лет. И до сих пор я не перестаю удивляться, глядя на этих людей, чья великая любовь победила смерть.

* * *

Сережа никогда не пользовался успехом у девушек. Он был каким-то не таким… В общем, не был героем. И принцем тоже не был. А Людка из соседнего подъезда, местная пышногрудая красавица, за которой бегали все окрестные парни и за которой даже какое-то время неуклюже пытался ухаживать Сергей, вообще называла его лохом. Она прямо так и кричала на всю улицу, когда он проходил мимо: «Эй, лох, привет!»

Сережа не пил, не курил, много читал, разве что на скрипочке не играл.

Пока продвинутые пацаны тусовались во дворе с магнитофоном и не менее продвинутыми девчонками, в том числе и с Людкой, Сергей копал огород на даче у родителей и менял cудно у своей старой и любимой бабушки Нины. А еще вывозил ее гулять в инвалидной коляске. «Лох, иди пивка выпьем!» – звали его ребята, а он виновато улыбался и катил бабулю дальше.

Нет, конечно, у Сергея были друзья. Но такие же, как и он, не от мира сего. Они смотрели Тарковского, читали Омара Хайяма, листали часами альбомы живописи и говорили о китайской философии. И тоже возились с какими-то древними бабушками.

А еще Сережа все время мечтал. О чем – неизвестно. Но это стоило ему шрамов на лице, когда он, задумавшись, протаранил лбом стеклянную дверь магазина. И подбитого глаза, когда, засмотревшись на живописно плывущие по небу облака, свалился в яму прямо на головы копошащихся там строителей, мужиков простых и несентиментальных, которые тут же объяснили парню, зачем нужны глаза.

«Как же ваш сын будет жить? – спрашивали его родителей знакомые. – Он такой…» Папа с мамой, обычные работяги, не понимающие всех этих Сережиных тонких душевных движений, только беспомощно разводили руками.

А Сережа еще и поступил на философский факультет, в связи с чем продвинутые пацаны района и Людка с подругами сделали глубокомысленный вывод: «Не, ну точно псих!» Тогда, в 90-е, в моде было совсем не это. Тем более в маленьком украинском городке.

Несколько раз родители пытались женить Сережу на прекрасных дивчинах, гарных, как та Людка, румяных и хозяйственных. Но когда, вместо того чтобы проявить свою мужскую сущность, он предлагал им «полюбоваться палитрой красок на закате» или спрашивал: «А что вам ближе всего из Феллини?» – потенциальные невесты быстро испарялись. А Сергей особо и не расстраивался. Казалось, что он вообще охладел к вопросу взаимоотношений полов.

* * *

Учиться он уехал в Киев. Днем сидел на лекциях, ночами работал сторожем. Читал и мечтал. А однажды он забрел в Киево-Печерскую лавру. И понял, что это его.

Воцерковление Сергея было безудержным и неистовым. Он переоделся во все черное, отрастил бороду и волосы до пояса, чем со спины напоминал русалку (локоны у него были шикарные, любая девушка позавидовала бы), всячески подражал монахам, везде таскал с собой огромную Псалтирь и мечтал теперь исключительно о Царствии Небесном.

Когда в таком виде он в один прекрасный день приехал домой на каникулы, родители, люди нецерковные, сперва от неожиданности стали звать его на «вы», а потом робко поинтересовались: «У вас шо, на философском факультете так положено?»

Когда же Сергей своим тихим голосом заговорил с ними об адских муках и возможности спасения и заунывно спел молитву перед едой, а потом стал крестить еду и все вокруг, мама испуганно засуетилась и начала подкладывать ему «голубчиков» и тех самых куриных «пу?почек в сметане»: «Кушай сынок, может, отпустит».

А папа очень расстроился, когда Сережа отказался выпить с ним за встречу горилки, назвав ее вражеским зельем. А еще удивился – ведь сын всегда был таким послушным и отцу никогда не перечил.

Людка же, вышедшая к тому моменту замуж, увидев Сергея во дворе, вместо коронного «Привет, лох!» пробормотала с испуганным поклоном «здрасте!». И, охая, схватилась за свой беременный живот.

* * *

А однажды Сергей решил съездить в Москву – по святым местам. Каким-то ветром его занесло в единоверческий храм.

И как когда-то он с головой уходил в китайскую философию, потом с трепетом и слезами на глазах «открывал» для себя Бога на службах в Киево-Печерской лавре, так и теперь он бесповоротно почувствовал, что истина здесь и нигде больше.

Через несколько дней он уже был переодет в косоворотку, которую купил на Рогожском рынке, подпоясанную плетеным ремешком, и суровые кирзовые сапоги, несмотря на летнюю испепеляющую жару.

Он почти под ноль сбрил свои шикарные волосы (ведь староверы длинных не носят), и теперь его голова сильно напоминала киви. На все свои сбережения он приобрел уйму книг по знаменному распеву и отныне и навеки презрел ноты. Деньги на возвращение в Киев ему дали в том же староверческом храме. При условии, что он будет популяризировать знаменное пение.

Всю обратную дорогу Сергей страшным голосом тренировался в тамбуре петь по крюкам, из-за чего чуть не был высажен проводниками за нарушение общественного порядка.

Теперь он часами с восторгом мог говорить о поморах. И мечтал о суровой подвижнической жизни на Белом море. Над ним смеялись, а он, как и раньше, когда его звали пить пиво, лишь виновато улыбался и утыкался в свои крюки. В таком виде Сергей через какое-то время и предстал перед удивленными очами своего духовника из Киево-Печерской лавры отца Антония.

Видавший виды старенький монах и раньше был озадачен бурным духовным возрастанием своего вроде бы тихого чада. А тут и вовсе опешил. Но, как человек в этих вопросах опытный, в конце концов сумел переодеть Сергея в мирское, повернуть его мечты в более современное русло и убедить окончить философский факультет, который тот твердо решил бросить.

И парень даже отрастил романтическое каре, которое ему очень шло и делало его похожим на поэта. Таким я и встретила его через несколько лет в храме у отца Евгения.

* * *

А пока шло время. Неофитские штормы закончились, и церковная жизнь Сергея вошла в спокойное русло. Верил в Бога он теперь тихо, без закидонов, но искренне и как-то по-детски.

Он много молчал, так же, как и раньше, все время о чем-то мечтал и всегда старался всем помочь. И был настолько критически безотказным и необидчивым, что даже церковные старушки называли его «святенький ты наш».

Но и сейчас его почему-то никто не воспринимал всерьез. Не было в нем этого… героического.

Он давно окончил институт и нашел работу в Киеве. Как ни странно, очень хорошую. А в свободное от этой работы, лаврских служб и помощи всем подряд время он любил петь на клиросе в одном маленьком храме при больнице. А еще иногда помогал уборщицам, которые звали его между собой «малахольным», мыть там коридоры. И ходил с батюшкой по палатам, когда тот причащал.