Пленница Белого замка

– Ну, показывай ключик.

Кэм с гордым видом открывает перстень. Я хмыкаю:

– Подумаешь! У меня не хуже!

Брат ахает и выхватывает медальон, чтобы рассмотреть поближе. Тут же заключается мир, и мы вместе идем в сад обсудить находки.

Дом подвергается планомерному обыску. Замочные скважины, мало-мальски похожие на неё щели – ко всему примерялись ключи. Но с замками нам катастрофически не везет, и до конца лета мы про них забываем.

С осенью приходит ненастье. Оно быстро смывает яркие краски с деревьев, превращает разноцветные листья в сплошной грязно-коричневый ковер. В саду пахнет дождем и травяной гнилью. Гулять в постоянной промозглой мороси удовольствия не доставляет, и мы переносим игры в дом.

В комнатах сидеть скучно. И мы ищем приключений, бегая по всему замку, благо отец смотрит на такие забавы сквозь пальцы. Особенно мы любим кухню. И раз за разом бежим туда, приводя кухарку в ярость. Но что поделать – мясной пирог, спрятанный в буфете, выглядит так аппетитно!

Прятаться тоже весело. Мы ищем убежища, и натыкаемся на заваленную старыми вещами комнату в дальнем крыле замка. Она становится нашим секретом, таким же, как берлога в жасминовых кустах.

Хлам кажется настоящим кладом, и немало времени мы проводим, разбирая "сокровища". А потом за серым от пыли занавесом натыкаемся на запертую дверь, и тут же примеряем наши ключи. Они слишком малы для замка, и надежда рассеивается.

Следующую неделю мы направляем усилия на открытие двери. Заливаем петли маслом, скважину насколько возможно очищаем от пыли и тоже смазываем.

Постепенно в комнате побывали все ключи замка, до которых мы добираемся. Они не подходят. Кэм предлагает стащить тяжелую связку у экономки, но это слишком опасно.

Всю осень мы проводим в тайной комнате, сочиняем невероятные истории о найденных там вещах, а заодно придумываем и прошлое нашим ключам.

Они… странные. Серебряные, с головками замысловатой формы. Мой – длиной с указательный палец и поперечной выемкой над простой бородкой.

У Кэма – маленький и изящный. Он и в кольцо-то помещается с трудом, хотя печатка поражает размером. И стержня почти нет.

– Может, это и не ключ вовсе?

– А что?

– Ну…украшение какое-нибудь. Или просто безделушка красивая.

– Безделушку бы так не прятали, – Брат обескуражен моими рассуждениями. – Наверное, он от шкатулки.

– Матушка свои не запирает.

– А может, в ней сокровище! Алмаз огромный, или важные документы!

– Документы?

Я не могу представить, что есть бумаги, которые хранят в запертых шкатулках. Но не спорю.

Вместо этого беру оба ключа и отхожу к канделябру – окон в комнате нет.

Зато нет и сквозняков, гуляющих вдоль пола. Правда, сидеть на голых камнях тоже холодно, но мы расстилаем древний выцветший гобелен. Приносим старые подушки с кресел. И шерстяную шаль. В получившемся уютном гнезде Кэм устраивает битвы между своими деревянными солдатами, а я выкладываю узоры из мелких вещичек: цветных шнурков, красивых камешков, обрывков цепочек… В этот раз добавляю перстень, медальон и ключи. Они никак не складываются в орнамент, я кручу их и так, и эдак, пока…

– Кэм!

Он меняет в канделябре сгоревшую свечу. Вздрагивает, роняет огарок и обжигается.

– Чего орешь?

– Смотри!

Маленький ключик лег поперек большого и плотно вошел в выемку, превратившись в бородку.

– Ого! – брат присвистнул, глядя на необычный ключ.

Интерес к запертой двери воскресает.

Она тяжелая. Общими усилиями с трудом сдвигаем её с места. И долго стоим, не смея сделать шаг в тихую темноту.

Первым решается Кэм:

– Мы только заглянем! Даже дверь оставим открытой.

Он тут приносит канделябр:

– Вот, каждому по свече. И пара про запас.

– Ты же сказал, не пойдем далеко!

– Конечно! Это на всякий случай. Ну, идем?

Отсюда, из уютно освещенной комнаты коридор кажется ужасным, а эхо, шепча окончания наших слов, нагоняет еще больше жути. Я замираю на пороге, но Кэм властно подталкивает в спину и выходит следом.

– Дверь не закрывай!

– Трусиха! – брат храбрится изо всех сил.

Шаги гулким эхом отражаются от каменных стен, и убегают в темноту, словно глашатаи, оповещая о нашем появлении. Пахнет сыростью. Я нерешительно оглядываюсь на открытую дверь. Брат усмехается, и я, сжав зубы, шагаю вперед. Пусть он и сам боится до дрожи в коленках, моего страха не увидит!

Но Кэм обгоняет меня и идет, высоко подняв свечу. И первый замечает факел, торчащий из железного кольца в стене.

Сухое просмоленное дерево занимается мгновенно. Пламя трепещет, пугая темноту. Идти становится веселее, тихое потрескивание огня развеивает страх.

Идем долго. Усталость заставляет меня придумывать достойные пути отступления. Но брат останавливается сам:

– Ничего не замечаешь? Тут уклон!

Я пугаюсь. И так стены давят, мешают вздохнуть полной грудью. Куда уж глубже? Но Кэм наотрез отказывается возвращаться:

– Тебе не интересно? Ну, и иди назад. А я – дальше. Вон, бери факел, – в стене вкручен очередной держатель.

Уходить в одиночестве страшно. И покорно плетусь следом. На мое счастье вскоре пол выравнивается, а потом и вовсе идет вверх. Кэм разочарован, а я смеюсь. Не хочу под землю! Вместе со мной пляшет и пламя факела. Брат оглядывается:

– Тут приток воздуха. Кажется, пришли!