Апостолы Революции. Книга вторая. Химеры

– Возможно, он получил их только что, прямо перед арестом, – предположил Амар.

– Допустим, – нехотя согласился Вадье. – В таком случае, он непременно должен знать своего информатора. Но позволь все же усомниться в этом. Чутье подсказывает мне, что здесь что-то не так, что-то не сходится, где-то есть потерянное звено, которое мы упустили.

Вадье замолчал, погрузившись в размышления. Амар выжидательно смотрел на шефа, не смея беспокоить его вопросами.

– Так вот, Андре, – снова заговорил глава политической полиции, – мы не там искали потерянное звено. Нам следовало искать его в Комитете общественного спасения. Нет-нет, постой, я не закончил! – предупредил он готовое вырваться у коллеги возражение. – Я не об информаторе. Я о доносе. О том доносе, благодаря которому Комитет узнал имя агента, его местонахождение, время и условный сигнал. Мы слишком долго занимались Стаффордом и пренебрегли ценнейшим источником, находящимся в наших руках: доносом. Непростительная ошибка с моей стороны!

Он снова замолчал. Амар не решался задать вопрос, крутившийся у него на языке: что такого было в доносе, что могло бы пролить свет на информатора?

– Почему Сен-Жюст не показал донос ни нам, ни своим коллегам по Комитету? – продолжал Вадье. – Почему скрыл, а то и уничтожил важнейшую улику? Да и мы хороши: даже не поинтересовались, где письмо, разоблачившее Стаффорда! Увлеченные шпионом, мы совершенно забыли о его разоблачителе.

– Это было анонимное письмо, – напомнил Амар.

– У любого анонимного письма, Андре, есть автор, а у автора есть почерк, который Стаффорд мог бы узнать. Если, конечно, вся эта история не является хорошо разыгранным спектаклем… В любом случае, вопрос, который мы должны были задать себе с самого начала, – это почему Сен-Жюст не предъявил донос коллегам? Что было в этом письме (или в этом почерке), что он предпочел скрыть его от посторонних глаз? Вот, где может крыться ответ на наши вопросы. Вот, чем нам стоило заняться в первую очередь. Теперь поздно. Мы потерпели фиаско, Андре.

– Ты можешь потребовать у Сен-Жюста объяснений.

– Бесполезно. Он даже разговаривать со мной не станет. И я не стал бы, на его месте. Но однажды, когда придет время, я припомню ему это. А пока пусть они там, – он небрежно кивнул в сторону горящих окон, – доносят друг на друга, продают государственные секреты и камень за камнем разрушают здание, обломками которого мы усилим свою власть.

4 флореаля II года республики (23 апреля 1794 г.)

Наверное, Филипп должен был удивиться появлению друга на пороге своей квартиры. Удивиться – да, но никак не разозлиться! К подобному приему Сен-Жюст готов не был. Процедив сквозь зубы: «Входи, коли пришел», – Леба проводил гостя в гостиную и тут же предупредил:

– Элизабет отправилась к портнихе и может вернуться с минуты на минуту, так что говори поскорее, зачем явился. Ни к чему вам с ней встречаться.

– Не будь смешон, Филипп, – раздраженно ответил Сен-Жюст. – Никакого вреда твоей жене я не причиню, и тебе это прекрасно известно.

– Я опасаюсь не за Элизабет, Антуан, – усмехнулся Леба. – Впрочем, как знать… – он замолчал, досадуя на излишнюю болтливость, и добавил вполголоса: – Я думал, что знаю тебя.

Сен-Жюст ничего не ответил. Он пытался представить, как Генриетта описала сцену, произошедшую на улице Комартен, что она рассказала брату и невестке, что нафантазировала, о чем предпочла умолчать. Оставалось лишь надеяться, что Филипп не воспримет всерьез любовные муки двадцатилетней девушки, но Леба, похоже, отнесся к ним с должным вниманием.

– Ладно, это не мое дело, – Филипп встряхнул головой и сцепил пальцы в замок перед собой. – Ты ведь по делу. Зачем еще тебе понадобилось бы прыгать в змеиную яму?

– Неплохое сравнение, – усмехнулся Сен-Жюст. – Это ты о супруге или о сестре?

– Встретиться с Генриеттой ты не рискуешь: она отправилась повидать отца, вернется не раньше конца декады. Будь моя воля, я запретил бы ей появляться в Париже. Но разве мне сладить с ними обеими! А вот Элизабет устроит тебе шумный спектакль, так что в твоих интересах быть кратким.

– Что ж, в таком случае, перейдем к делу, – Сен-Жюст ухватился за возможность уйти от неприятной темы. – Комитет общественного спасения отправляет нас с тобой в миссию в Северную армию. Я хотел бы уехать в ближайшие дни.

– Как ты сказал, прости? – Филипп нахмурился и взглянул на гостя со смешаным выражением беспокойства и удивления. – Ты хотел бы уехать в ближайшие дни?! Ты?! А у меня ты не подумал спросить?

– Конечно, подумал. Потому я и здесь.

– Ах да, разумеется! Явился, чтобы поставить меня в известность. А не кажется ли тебе, друг мой, что ты мог бы взять на себя труд прийти сюда до того, как твое решение ехать в армию было одобрено Комитетом?

– Это не мое решение, Филипп, – Сен-Жюст говорил спокойно, даже доброжелательно. – Предложение исходило от Барера. Я лишь согласился со всеобщим мнением. Кому-то надо поправить дела на Севере. Почему бы не нам с тобой?

– А потому, Антуан, – Леба с трудом сдерживал гнев досады и бессилия, – что, в отличие от тебя, у меня есть обязательства перед близкими и дорогими мне людям. Потому, что Элизабет вот-вот родит, потому, что Генриетта вот-вот руки на себя наложит, и я нужен им здесь. Бери в миссию кого-нибудь другого. Я не поеду.

– Помимо обязательств перед близкими, Филипп, – спокойствие Сен-Жюста превратилось в холодность, – у тебя есть обязанности по отношению к отечеству, долг перед французским народом, и этот долг несравненно выше, чем тот, которым ты прикрываешь свое нежелание покидать Париж.

– Ты не проведешь меня своими красивыми оборотами! – Филипп вскочил с кресла. – Я нужен здесь, и я останусь в Париже.

– Ты нужен в армии, и ты поедешь туда – по-хорошему или по-плохому.

– По-плохому? – хмыкнул Филипп. – Ну что ж, пусть будет по-плохому, потому что по своей воле я из Парижа не уеду!

– Предпочитаешь прятаться за женскую юбку вместо того, чтобы подставлять грудь под пули? – снисходительно улыбнулся Сен-Жюст.

– Нет-нет, Антуан, этот номер у тебя не пройдет! – Леба в два прыжка оказался напротив собеседника и демонстративно помахал указательным пальцем у него перед носом. – Думаешь заставить заговорить мою гордость? Мне плевать на гордость! В этом мире есть ценности в тысячу раз более…

– Честь, например? – перебил его Сен-Жюст. – Что ты скажешь о чести, Филипп? Или тебе на нее тоже плевать?

Вместо ответа Леба процедил проклятье.

– Послушай, – Сен-Жюст примирительно положил ладонь на плечо друга. – Дела на Севере идут из рук вон плохо. Мы не довели до конца нашу работу в плювиозе. Давай сделаем это сейчас. Месяц, Филипп, один месяц – и наши имена будут навеки вписаны в анналы славы.

– Зачем тебе я, Антуан? – спросил Филипп. – Кто угодно из депутатов сочтет за честь…

– Ты всерьез веришь в это? – скептически улыбнулся Сен-Жюст. – Оставь, Филипп, мы оба знаем правду: избежать соревнования честолюбий между комиссарами можем только мы с тобой. Посмотри, что мы сделали в Эльзасе в брюмере! Мы перейдем Самбру, возьмем Шарлеруа, разобьем австрийскую армию – и путь в Бельгию для республики будет открыт. Разве ты сможешь преподнести своему ребенку лучший подарок, чем мир? А занятие Бельгии – это неизбежный мир, Филипп.

– Месяц, говоришь? – Леба начал сдаваться.

– Месяц, – уверенно кивнул Сен-Жюст.

– А если за месяц наша миссия не будет закончена?

– Ну что за зануда, в самом деле! – вскричал Сен-Жюст, без злости, лишь с легкой досадой. – Она будет закончена, Филипп.

– И все же?

– Черт с тобой! Если за месяц мы так и не укрепимся в Бельгии, можешь вернуться к своей Элизабет. Даю слово. Этого тебе достаточно?

Но ответить Филипп не успел. Из прихожей раздался шум открываемой двери, и звонкий голосок возгласил:

– Ты даже не представляешь, что за чудо это платье, Филипп!

– Элизабет, – обреченно прошептал Леба и с осуждением взглянул на Сен-Жюста, словно именно тот был виноват в несвоевременном появлении хозяйки дома.

– Мы немедленно отправляемся на прогулку, я должна показаться в нем перед… – Элизабет замерла на пороге гостиной. – Что ты здесь делаешь, Антуан?

– Ну и прием! – театрально обиделся Сен-Жюст.

– Другого не заслужил, – бросила гражданка Леба. – Что он здесь делает, Филипп? – обернулась она к мужу. – Пришел грехи замаливать? – не дожидаясь ответа, Элизабет вновь обратилась к гостю.

– Грехи? – не понял Сен-Жюст.

– Ага, передо мной и Генриеттой, – решительно кивнула она и с вызовом взглянула на молодого человека.