Дикая, или Когда взойдёт солнце

К нам подошла невысокая полная девушка с унылым лицом и, как к маленькому ребёнку, обратилась ко мне приторно-сладким голосом:

– Пойдём туда, там – кух-ня, надо чис-тить, ням-ням!

Я промычала и закивала головой. Девушка внимательно посмотрела на меня и, видимо, осталась довольна своим объяснением. Мы двинулись в сторону кухни. Девушка завела меня в какой-то закуток, где на полках лежало стопками множество вещей. Осмотрев меня, она вынула из самого низа серое, как и на себе, платье, свободного кроя, с огромным отложным воротником. Его можно было опускать на плечи для тепла или обматывать им шею, как это сделала Смилтэ. Войдя в неприметную деревянную дверцу в каменной стене, мы вошли в такое же тёмное помещение, как и мой сарайчик, только по размерам напоминающее огромный зал. там сразу меня с ног чуть не сшибли шум, суета, запахи. Мы проходили мимо огромных столов, за которыми трудились женщины и девушки. Одни что-то резали, другие – тёрли. Среди этой толпы я разглядела одну, которую умудрилась запомнить по повозке, потом поняла, что в основном, они все были тут.

Моя проводница остановилась напротив одного из столов и приглашающе помахала руками: она и вправду обращалась со мной, как с маленьким ребёнком!

– Это – старые тиргэ, они уже мягкие, – и она вынула из большой корзины огромного чёрного слизня, который начал шевелиться у неё в руках, – а это – совсем молоденькие! Их чистить лучше не ножом, а руками, предварительно ошпарив в кипятке. так с них сойдёт жёсткая шкурка, и они станут помягче…

На моих глазах она достала маленького розового червячка, быстро опустила его почти полностью в кипящую на столе ёмкость.

– Ой, горячо! – бросив розовую варёную мерзость на огромное блюдо, она стала сдирать с неё тонкую прозрачную шкурку. У меня начались рвотные позывы, и я побежала прочь с кухни, лишь на пороге позволив содержимому желудка освободиться.

Я, конечно, не была ни веганкой, ни вегетарианкой, ела мясо животных, рыбу, но насекомые, моллюски, различные гады наподобие змей и ящериц были для меня табу. Один раз бабушка водила меня во французский ресторан и предложила попробовать виноградных улиток, являющихся жутким деликатесом. У меня на них тогда была точно такая же реакция, как и сейчас.

Но я была одна, в чужом теле, в чужом мире, и подумала, что вдруг такие, как я, только и питаются такими вот тиргами, и решила вернуться.

Я увидела, где женщины моют руки, и направилась к рукомойнику, пускающему струйку воды прямо на пол, где было маленькое отверстие, куда она стекала. Там меня и нашла Смилтэ.

– Светлейшая мать! Что я вижу! Ты умеешь мыть руки! Молодец!

Я промычала ей в ответ, прополоскала рот и повернулась, собираясь пройти к разделочному столу, продолжить мучить здоровых слизняков и маленьких розовых червей. Смилтэ молча пошла за мной, видимо, удивившись, что я запомнила дорогу к столику. Там, также молча, она протянула мне чистую тряпицу, и я вытерла руки. Выудив из корзины нечто розовое и извивающиеся, я быстро обмакнула это в кипяток и кинула червя на тарелку. Затем вопросительно посмотрела на девушку. Та поняла меня и стала показывать, как правильно сдирать с этой гадости шкурку, сварив своего. Я тщательно за ней повторяла. Рвотные позывы хоть и беспокоили меня, но я смогла себя перебороть, представив, что я чищу овощ.

Так продолжалась, по моим ощущениям, несколько часов, затем все женщины и девушки побросали свои столы, помыли руки и пошли во двор. Я потянулась следом за ними, но Смилтэ мне сказала:

– Ты будешь полудничать здесь, с тирайями нельзя. Все доркхайи едят или со своим миэром, или сами по себе.

Она вышла во двор, а затем вернулась, положив мне на стол что-то, завёрнутое в тряпицу. Затем опять ушла. Я развернула свёрток и вздохнула: там оказался чёрствый кусок хлеба и то ли овощ, то ли фрукт, похожий на грушу. Я помяла его ошпаренными пальцами: он действительно оказался очень твёрдым. Так я умру от голода прямо на огромной кухне! Я теперь не такими глазами посмотрела на розовых червячков, лежащих на блюде. Хотя бы они были мягкими, и я могла их прожевать! Я подхватила одного пальцами и оглянулась: на кухне никого не было. Я осторожно пропихнула червячка в рот, закрыв глаз. На вкус он оказался очень ничего! Я отломила крохотный кусочек хлеба и тоже пропихнула его, стараясь смочить слюной, чтобы не подавиться. Хлеб и червяк мне показались самым вкусным лакомством, которое я когда-либо ела!

Я до этого не ела очень долго, видимо, та кислятина, что мне давали работорговцы, отбивала аппетит, а сейчас я в полной мере осознала, как голодна! Скоро количество червяков на блюде значительно сократилось, и я быстро начала ошкуривать новых, чтобы Смилтэ ничего не заметила, вернувшись с обеда или полдничая, как выразилась она.

Застав меня за работой, девушка удивилась, и некоторое время просто стояла и наблюдала за тем, как я чищу тиргэ. Удовлетворившись увиденным, она пристроилась рядом, и вскоре наша корзина опустела. Затем она показала мне место, куда все поварихи сливали грязную воду и кухонные отходы. Это была огромная лохань, которая источала непередаваемое амбрэ. Хорошо, что обед был давно, и мои червячки успели перевариться, иначе бы я опять вывернула свой желудок наизнанку. Но мне приходилось приспосабливаться, поэтому, закрыв нос, размотав с шеи воротник, я стала переливать из большой лохани помои в маленькую и выносить их во двор, сливая в находящуюся под лестницей сточную канавку. Помои утекали куда-то вниз, видимо, за пределы крепостной стены.

Я обратила внимание, что Смилтэ щеголяла в обуви, похожей на грубые туфли. Я показала на них пальцем, а потом на свои ноги, которые до сих пор оставались босыми и жутко мёрзли на промозглом ветру.

Смиртэ засмеялась:

– Я эти локанки заработала, доркхайя! Тебе придётся походить босой, пока не отыщется твой миэр!

Мне оставалось только удивляться этому и осмотреть внимательнее обувь других девушек и женщин на кухне: многие щеголяли в гораздо лучшей обуви, особенно те, кто был помоложе. Все женщины в возрасте ходили в старых и растоптанных локанках или сапогах явно большего размера, чем их ноги.

ГЛАВА 4. Патрули.

Так прошёл мой день, в трудах и заботах о странном хозяйстве этой странной крепости. Хотя перед моими глазами был всего лишь небольшой хозяйственный дворик и кухня, я уже имела представление о том, что крепость, или Стальной Чертог, как называли её местные жители, была огромной. Количество еды, готовящейся на кухне, просто поразило моё воображение. Я никогда не бывала на задворках ресторанов и столовых, но примерно представляла себе, какое количество пищи там готовилось. Здесь вообще было что-то невообразимое: огромные котлы размером с небольшую комнату, туши животных, которых разделывали и зажаривали целиком в громадном очаге, количество суетившегося народа, среди которого практически не было мужчин.

Я поняла, что хозяйством здесь управляются, в основном, женщины. Мирно был главным над ними, но Крамма вела все дела, появляясь то там, то здесь, и контролируя процесс стирки, глажки и готовки. Да-да, в крепости были странные приспособления, похожие на утюги, которыми некоторые женщины в одном из хозяйственных помещений в стене гладили огромные горы белья и одежды. Меня поразил царящий в Чертоге порядок: никто не сидел без дела!

Родители не сильно приучали нас с Виталиком к домашнему труду: мама была домохозяйкой и старалась справляться сама. Бабушка Эдита ругала её за такой подход к нашему трудовому воспитанию и сама старалась прививать мне бытовые навыки.

– Риточка, – говорила она мне, – моя мать с отцом прожили долгую жизнь, и начинали они её ещё в Российской Империи. А потом революция, гражданская война, коллективизация с индустриализацией… Представь, каково приходилось моей матери, которая до революции тяжелее вышивки в руках ничего не держала! Их в пансионах особо не учили, как вести хозяйство, максимум, проверять счета за управляющим, да и то… – Она взмахивала рукой, а потом продолжала: – Жить в России, всегда жить на вулкане: сегодня всё хорошо, ты богат и счастлив, а назавтра у тебя отобрали дом, работу и деньги. Что ты тогда будешь делать? Поэтому выбирай себе профессию, которая всегда будет в цене: инженер, учитель или врач. Никакого менеджмента, маркетинга и тому подобного!

Я как раз собиралась поступать в экономический университет на маркетолога, но слова бабушки заставили меня призадуматься, и я пошла на географический.

Поэтому и практика у меня, пусть и небольшая, но была. Я знала, как готовить, стирать, убирать. Сажать и полоть мы с бабушкой тренировались в деревне у её подруги, поэтому я оказалась способной ко всему тому, что меня просили выполнить здесь, в этом месте.

Уставшая, после скромного ужина, состоящего из куска хлеба и чего-то похожего на творожный сыр, который хорошо крошился и мог пролезть ко мне в опухшую челюсть, я отправилась спать в свой хлев. Провожать меня туда никто не пошёл, и я подумала, что неужели меня оставят не запертой? Я обрадовалась этому, хотя потом поняла, что было бы лучше, если бы заперли…

Ночью я проснулась от сильного шума. По ощущениям, я проспала-то всего ничего, но во дворике ярко горели факелы, слышались громкие мужские голоса, звон железа и всхрипывание каких-то животных. Я осторожно подкралась к оконцу и посмотрела в него: огромное количество мужчин в синей форме ходило по дворику туда-сюда. Одни кидали в огромную кучу какое-то оружие, похожие на мечи, другие распрягали высоких животных с толстыми ногами, видимо, местных лошадей. Я отошла от оконца и улеглась на своё ложе, накрывшись шкурой. Сон у меня пропал, хотя тело требовало отдыха.

"Значит, вернулись местные военные из патрулей", – поняла я. Вот для кого готовилось пиршество, но женщин кормили чуть лучше, чем меня. Вскоре шум снаружи поутих, и я стала проваливаться в дрёму.

Опять меня разбудили, только теперь уже это были пьяные крики.

"Они тут пьют?" – спросонок подумалось, но додумать мысль я не успела. Хлипкая дверь в мою каморку открылась от резкого по ней удара так, что я подскочила.

– Кто у нас тут? Ну-ка, поглядим! – проорал мужской голос, и я увидела в свете факелов, осветивших двор контуры мужской фигуры. Фигура была высокой и крепко сложенной, такой, что я испугалась и прижилась спиной к хлипкой стене сараюшки.

– Эндор, кто там? – спросил другой голос из-за спины высокого, и второй силуэт показался в проёме.

– Тут такая красавица, что глаз не оторвать! – ответил первый и гнусно захохотал. – Чур, она моя!

– Подвинься! – второй оттолкнул уже почти вошедшего высокого от прохода и сделал несколько нетвёрдых шагов в мою сторону. Я только ещё больше сжалась в комок, обхватив себя руками. – Доркхайя! Вот это да!

Второй мужчина, лица которого мне было не разглядеть, быстро схватил меня за шею и посмотрел на ошейник.

– На ней знак Стального Чертого! Значит, опять поймали беглую! Давай-ка, детка, покажи, чья ты! – и сильные мужские руки стали срывать с меня платье. Я стала отбиваться.

– Эндор! Что стоишь, как бревно! Помоги мне! Держи её за ноги, я посмотрю клеймо!

Мне хотелось закричать от бессилия и непонимания ситуации, а, может, позвать кого-нибудь на помощь. Но я прекрасно понимала, что сделать это не смогу, не сейчас, когда моя челюсть практически не работала. От ужаса я продолжала сопростивление. Я брыкалась, царапалась, извивалась, пока один из мужчин пытался меня удержать на месте, а второй разрывал верх моего серого одеяния – туйи.

– Да нет на ней никакого клейма, что за дикая крайгэ! Только раззадорила!

Вдруг мужчины одновременно перестали меня трогать и переглянулись.

– Лучше она, чем никого, Эндор…

– Ты с ума сошёл, Лэнг, нельзя ведь…

– На ней нет клейма, а ты знаешь, что это значит…

– Но она…

– Держи её крепче, я буду первым…

Пока они переговаривались между собой, я застыла от ужаса, который липкими холодными щупальцами коснулся моего позвоночника: я, каким-то седьмым чувством поняла, что сейчас решается моя судьба, вернее, мужчины уже всё решили. Не знаю, где я взяла силы, но вырвала руки у того, которого называли Лэнг, и ударила высокого Эндора ногами в грудь, попытавшись вырваться и сбежать.

Но меня догнали. Моё лицо потряс новый удар, теперь в левую сторону, и я опять услышала хруст своих лицевых костей. Боль и темнота стали моими спутниками…