Репетитор

На сообщение Кира ответила, что всё в силе, что будут  заниматься, но почему-то не ответила на поздравление с праздником. Это показалось Вике немного странным, ведь такой праздник, что все отмечают, но она старалась не замечать некоторые вещи, ведь ей нужны были деньги, очень нужны. Вот так часто люди рискуют, чтобы заработать немного. Но если бы знать наверняка, где и что нас ожидает. Если бы знать.

Утро 20 января выдалось таким же холодным, как и Крещение: трескучий мороз усилился леденящим ветром, к тому же повалил снег. Погода стояла не самая благоприятная, но Вика собиралась ехать в Москву. Накануне договорилась о встрече в институте, что находился наЛенинском проспекте. Она решила получить второе высшее образование, на этот раз в сфере Государственного и муниципального управления. Наступила пора подавать документы, ведь предварительные испытания она с успехом прошла.

В институте всё получилось отлично: она оформила все документы и оплатила за год обучения вперёд. И очень довольная собой и предстоящей учёбой с нетерпением ждала начала первой сессии.  Прогулялась по проспекту, замёрзла немного и позвонила той женщине, Кире, маме второклассника, чтобы узнать можно ли встретиться на пару часов пораньше. Эти часы и решили в дальнейшем её судьбу, но тогда она ещё не знала об этом.

Добиралась Вика до нового ученика долго: сначала пешком по Ленинскому проспекту до станции метро, плюс час времени в самом метро, потом на электричке из Москвы до ближайшего городка. И всё это только для того, чтобы попасть к новому ученику, второкласснику Ване.

Вика вышла на местном вокзальчике. Постояла на платформе номер два, куда прибыл поезд, посмотрела, куда идут остальные пассажиры. А их  было много, и не сосчитать. Все спешили куда-то, по привычке двигаясь вверх и вниз по перекидному мосту, огромной рыжеватого цвета ржавой конструкции из металла с деревянным полом и ступеньками, что отзывались сильной дрожью, едва только касались их. Ступать по ним было страшно, того и гляди обломятся прямо посередине. А внизу электрички ходят, бегут скоростные поезда. Опять же провода высокого напряжения. И над всем этим великолепием… скрипучие деревянные мостки, явно уставшие и в любую минуту готовые развалиться. Вика прошла вверх по ним, стараясь не смотреть вниз. Между ступеньками виднелись дыры, куда могла запросто попасть нога. К тому же сверху снег и наледь. Скользко и страшно, но надо пройти. Потом спустилась вниз, вышла на улицу. А дальше…

Она не знала, куда идти. Совсем. В первый раз оказалась там, не знала города, да и та улица с новостройками была где-то далеко. Вика шла долго, очень долго по заснеженным морозным улицам, ледяной ветер почти сбивал её с ног. В тот день она была в сапогах, да на высоких каблуках и в лёгком пальто. Зачем-то оделась так в институт, хотела выглядеть эффектно. Хотя какие уж там эффекты в такую погоду.

– Форс мороза не боится, – сказала бы её бабушка, увидев внучку в таком виде. А бабушка её очень любила и хотела, чтобы внучка была счастлива. А счастье она понимала по своему, как простые люди понимают: замужество, дети, спокойная семейная жизнь, налаженный быт, неизменный уют.

Всего этого у Вики не было, но очень хотелось. И думала она об этом, и мечтала, как и все. И в то же время счастье своё она видела прежде всего в развитии и самосовершенствовании, как ни высокопарно бы это звучало, а семья. Она надеялась, что всё впереди. Хотя в надежде есть оттенок сомнения. Она верила, что всё будет. Всё впереди. Самое лучшее. Никак не иначе.

Вика хотела устроить личную жизнь, и даже очень хотела. И прилагала для этого немало усилий. Или ей только казалось, что это именно так. В юности она легко и часто влюблялась, но объекты её пламенной страсти или не знали о её чувствах совсем, или оказывались далеки от неё настолько, что и добраться до них просто физически и материально было или сложно, а то и невозможно совсем. Многие из них жили далеко за границей и единственное, что их сближало, так это наличие скоростного интернета и вполне приличное знание иностранного языка.

Вика бегала словно по кругу, как пони в мультфильме, что с детства любила. Она и себя часто в шутку если и не пони, то лошадкой называла. Такой хорошей, работящей лошадкой, что вынести много могла. Но бегала эта пони по своему привычному кругу, а ей хотелось большего. Хотелось сойти с привычного и надоевшего маршрута и перейти на другой, незнакомый, но такой манящий новый круг, сменить окружение, выйти на новый, неизвестный для этой молодой лошадки уровень.

Вика понимала всё и о своём простом происхождении, о своей небогатой семье, из которой остались только они с мамой. Бабушки, дедушки, папа давно ушли, оставив только воспоминания о том, что такое настоящая семья. Было и хорошее, случалось и плохое, но желание иметь крепкую дружную семью было с Викой всегда, с раннего детства. Так воспитали её. А с мамой они хоть и во всем поддерживали друг друга, но не считали себя полноценной семьёй.

Вике хотелось большего. А именно любви, заботы того самого, единственного мужчины, которого она мечтала встретить раз и навсегда. Да, несмотря ни на какие разочарования, она оставалась той же идеалисткой, какой была в ранней юности. А женихов, поклонников и воздыхателей имелось у неё достаточно, а иногда и в избытке. А что? Умна, образованна, хороша собой… Тут можно долго продолжать. Понятно, что хотелось большего, хотелось вырваться оттуда, где она была. А были они с мамой на дне. На самом дне. И знали об этом.

«Униженные и оскорбленные. XXI век», – шутили они о себе. И это была их горькая правда. Отсутствие своего хоть какого-то жилья и местной прописки не позволяло им многого, а очень хотелось просто жить как все. Как все счастливые люди, конечно. Они меняли коммуналку за коммуналкой, вынужденные переезжать как минимум раз в год по разным, зачастую не зависящим от них, причинам. В то время, когда Вика занялась репетиторством, они с мамой жили сначала в коммуналке, потом переехали в  общежитие. И там происходило то, о чем действительно стоит рассказать.

Глава 3.

Прошло уже почти три года с тех пор, как они приехали сюда и сняли  комнату на пятом крайнем этаже.  Общежитие, как общежитие, общага попросту: комнатки маленькие, старый немецкий проект, что для студентов делали, не иначе. А как известно, что для наших людей хорошо, то для немцев не очень. Впрочем, оказалось, что это утверждение и в обратном порядке работает так же. Здание само кирпичное, но, скажем прямо, неказистое такое, весьма облезлое и обветшалое,  а местами в глубоких трещинах, причём как снаружи, так и внутри. Но это была не самая большая проблема.

При входе несколько бетонных ступенек, развалившихся практически полностью, раскрошенных буквально на составляющие их песок и мелкие камешки, гальку. Спицы стальной арматуры торчали из них то тут, то там, выглядывая из бетона в самых ходовых местах. Как будто струны музыкального инструмента не выдержали долгой и излишне экспрессивной игры. О них часто  спотыкались. Усталость металла. Есть такое понятие. Так вот это была именно она. Причём, усталость здесь чувствовалась во всём, не только в металле, бетоне или старых кирпичах. Во всём: от начала и до конца. А с той страшной усталостью ещё и полнейшая безнадёга.

Общага стояла на самом краю городка, последний дом в конце улицы, ближе к частному сектору, почти в лесу. С одной стороны, это расположение обещало жителям вполне приличный и относительно чистый воздух, а с другой… А с другой, – ничего, ничего хорошего. Вся цивилизация, инфраструктура, вся жизнь городка протекала где-то там, где горели весёлые огоньки. А здесь? Здесь не имелось ничего от того безмятежного городского веселья. Не каждый мог рискнуть прогуляться сюда  ни по одному, ни в компании, ни с собакой, например. Опасно. Всегда. И днём, не говоря уж о вечернем времени или тем более ночи. Даже местные бродячие псы старались обходить этот район стороной. Просто опасно. Об этом знали все.

Дверь в единственный и неповторимый подъезд не закрывалась, да в этом не было и никакой необходимости. Местным нравилось, что она открыта. Так безопаснее. О кодовом замке или тем более домофоне не думали. Зачем? Знали, что никто, реально никто чужой сюда не придёт. Побоится.  Ходили только свои, да и то с опаской, оглядываясь, как бы не вышло чего.

Дверь представляла собой целый блок, несколько секций из дерева.Видимо много раз её покрывали  непонятного цвета масляной краской. Причём делали это каждый раз поверх облупившегося старого покрытия, вспучившегося страшными буграми, размохрившегося за много лет. Так красят заборы на улице. До сих пор кое-где ещё так, по старинке, красят.

И эта дверь, всегда гостеприимно открытая, засасывала в свою темноту  каждого, кто осмеливался туда войти. Засасывала и не отпускала. Долго. Иногда всю беспросветную жизнь. А если кто-то и пытался вырваться оттуда, понимали, как это не просто. И всё же пытались. Правда, не все. Некоторые ни о чём другом и не думали, смирились. Другие и не знали, что бывает по другому, довольны, казалось, были и тем.

Люди там жили самые простые. Ну, проще некуда. Неизбалованные, часто болеющие, с детьми и без, кто-то из тюрьмы, те что недавно вышли и хотели начать новую жизнь. А где ещё? Конечно, здесь. Народу много, часто в каждой десяти метровой комнатёнке по несколько человек. Бесконечный шум, гам, все на нервах. Понятно, и скандалы по пустякам. Бытовуха. Часто вызывали полицию. Жуть, а не жизнь: мрачная, бедная, несчастливая. И всё же движуха какая-то была. В поисках лучшей доли, соседи менялись постоянно: одни уезжали, другие приезжали.

Вика с мамой сняли комнату там, поскольку это был самый бюджетный вариант, другого они позволить себе не могли. И сначала им даже повезло. Всё оказалось именно так, как риелтор говорил. Две из четырёх комнат пустовали, то есть в них не проживал никто. Вообще. Вика с мамой заняли свою, третью, а в четвёртой жила одна женщина.

Соседку Свету, Светлану, знали здесь все. И, что немаловажно, только с положительной стороны, как работящую порядочную женщину, правда несколько маниакально преданную чистоте. Вика не могла забыть тот день, когда они только сюда приехали. Светлана накричала на неё, когда та сняла обувь в прихожей, оставшись в одних носках, пытаясь быстро и незаметно пройти в арендованную комнату, вещи свои занести. Но не тут то было.

– Эй, кто такие? Куда? Зачем? Почему? Почему меня не предупредили? Почему мне никто не сказал? – злобно смотря на Вику наступала она, делая руки в боки, усиливая напор, пытаясь преградить постояльцам дорогу к заветной двери.

– Здравствуйте! Мы новые жильцы. Комнату, вот, сняли, – Вика старалась улыбнуться приветливо, насколько могла, явно обескураженная таким тёплым приёмом.

– Сколько вас? Почему меня не предупредили? Ну, я устрою…, – грозилась Светлана. Голос её был слишком силён для женщины, хотя вполне соответствовал её высокой, немного тяжеловатой фигуре. На шум откуда-то из кухни, из соседнего крыла прибежала другая, более миловидная и чуть полноватая, но тоже, как и Светлана, беспокойная женщина.

– Что здесь происходит? – возбужденно спросила она, явно настроенная уж если не к нападению, то к защите и самой себя, и любимой соседки.

– Всё в порядке, Валюш, – жестом руки поприветствовала её Светлана. – Вот. Новенькие. И не предупредили меня. Представляешь?

– Хммм… Да. Сюрприз, – хмыкнула та, что оказалась Валентиной. – А мы тут никого и не ждали, – не очень дружелюбно вставила она, чтобы дать понять, кто здесь кто.

– Видно, что в этой стае мы чужие. Совсем, – с грустью подумала Вика. – Нас двое: я и мама, хорошие, без вредных привычек, – продолжала тихо она, стараясь сохранить остатки приветливости на лице.

– Двое? Хорошие? Без вредных привычек? Ну, ну, посмотрим, – прокашлялась Светлана. – На голос не обращайте внимания. Я раньше учителем физкультуры работала. Нас учили командирский голос вырабатывать, – одобряюще закивала она, несколько смягчившись. – Добро, как говорится,  пожаловать! Только никого не водите сюда. Понятно? – вопросительно наклонила голову она. Вика покорно кивнула, из последних сил пытаясь сохранить дружелюбный настрой. Было понятно и без слов, кто в этой иерархии главный.

– Мы с мамой так устали от этих переездов, – подумала она. – И так везде.

– Никого сюда не водите, – ещё раз повторила Светлана, отчеканивая каждое слово. – Я против. Сама никого не вожу и другим не позволяю. И за чистотой следите. Понятно? Это для меня важно. Особенно. Я всю жизнь за чистотой слежу, – подняв указательный палец вверх, с достоинством заключила она.

– Да мы и не собирались никого сюда приводить, – с грустью подумала Вика. – Да и некого привести. А если бы и было кого… Сюда? Это вряд ли, – она поддакивала Светлане, видя, что женщина явно не в себе: слишком строгая, нервная, крикливая, явно одинокая, далеко за пятьдесят.

И тем не менее они жили дружно. Достаточно. Ладили так, по соседски. В чём то и приспосабливались друг к другу, а ,по возможности, и помогали. Викина мама, медик по образованию,  Свете уколы делала, когда та болела. А та им в ответ подарки дарила: новый чайник, свои, пусть  и пользованные, но ещё ничего так кастрюльки, добротную одежду, что её дочери стала мала. Как хотите называйте: бартер, дружба, горемычное родство. Ничего особенного. Просто  выживали, как могли.

И Валя та, что на помощь Свете прибегала, тоже в общаге давно жила. Они старожилами считались, лет по двадцать, а может и больше там провели. Тётя Валя, как все её звали, в соседней квартире жила, ширилась одна аж в двух комнатах, но сдавать не хотела, для сына берегла. А он женился, да с квартирой нашёл. Вот туда к жене и ушел, а мама здесь, в коммуналке осталась. Приходили к ней редко. Разве что она к ним. Иногда.

Света с Валей дружили, на общей кухней готовили вместе. Кухня, конечно, тоже страшная, как и всё вокруг, да с плитами старыми двумя, будто простреленными, что периодически выдавали в воздух свои порции газа. Взорваться могли только так, а заменить некому. И так экономили на всём, еле выживали.

Валя, как и Света тоже по уборке работала. Они со Светой на этой любви к чистоте и сошлись. Ничего такого, просто подруги. Как раньше люди дружили. Помните? Ну, пирожком испечённым угостить или ещё чем-то вкусненьким. Или денежку до зарплаты стрельнуть. И такое бывает. Или книжку дать почитать. Они увлекались. Любовными романами особенно. Личная жизнь у обеих не удалась. А там, в любовных романах… Наверняка, фантазируя и превращаясь в тех героинь, они могли позволить себе всё. Но только там. А здесь запрещали себе даже думать об этом, да и не только себе, но и другим.

А здесь у них было одно. Практически одно и тоже каждый день. Обе они вставали рано, не позже пяти, а то и в четыре утра. Сразу ставили кофе или чай, доставали бутерброды, что с вечера заготовили, быстро ели и отправлялись туда, бегом на электричку в Москву. Несколько часов в пути, и вот они уже чистили, мыли, убирали… И так каждый день. Год за годом. Много лет. Всю сознательную жизнь. Для кого-то конец света, трагедия. Для них, казалось, нет. Если особо не задумываться, то и в этом можно что-то найти. Хорошее, разумеется.

Глава 4.

В целом всё было ничего, пока другие жильцы не приехали: соседи напротив, семья из трёх человек, что доводили Свету до слёз если уж не  каждый день, то через день точно.  Доводили, в основном, пренебрежением к её чистоте. А для неё это было, как ни крути, смыслом жизни. И это надо было понимать.  Скандалы начинались уже с утра и могли продолжаться целый день до вечера, а то и дольше. Света терпеть такое больше не могла, решила продать свою комнату и уехать отсюда. А ведь провела она тут больше двадцати лет, дочь вырастила, работала каждый день, практически без выходных и за копейки, трудилась как могла.

Соседи на самом деле попались не очень, особенно глава семьи, молодой мужчина по имени Павел. Работать он не стремился, полагаясь во всём на свою гражданскую жену, которая и кредит за комнату платила, и работать ездила в Москву. Она там официанткой в кафе устроилась, и дома по выходным не отдыхала, чужие вещи в  своей машинке стирала, так и подрабатывала. А Павел не напрягался вообще и энергию свою молодуютратил, в основном, организуя скандалы с соседями. Казалось, он только этим и занимался, чтобы каждый день подготовить что-то новенькое, особенно к приходу Светланы, с порога начинал хамить.

Потом он купил дрель. Большую такую, мощную, электрическую. Непонятно, для чего он её купил, ведь в таких делах он явно был не мастер, но дрель была отличным поводом, чтобы поскандалить. Паша брал свой огромный инструмент, напоминающий скорее ружьё, способное стрелять метко и на поражение, выходил в общий зал и тупо сверлил, где придётся. Просто так. От нечего делать. К приходу Светы на стенах то тут, то там красовались отверстия разного диаметра, дырки  и маленькие и большие, а на полу много пыли, сероватого порошка, что сыпался из стен.

– Что ты наделал? – кричала Светлана, моментально краснея от скакнувшего вверх давления. – Зачем? Зачем ты это делаешь? – рука её невольно тянулась к сердцу, что не на шутку было растревожено опять.

– Надо. Так надо, – невозмутимо, да ещё и ехидно оскалясь, отвечал он.  – Имею право. Я тут хозяин. Понятно? – и вся семья Павла, его жена и маленький сын стояли рядом с ним, как броня. – Ну что, тётя Света? Съела? – тихонько посмеивались над ней они.

Такого неуважения терпеть она не могла. В ответ на это Светлана лишь пила лекарства, наготове какие-то капли держала. Пила она их демонстративно, в общем зале, чтобы соседи видели. Выходила из своей комнаты, капала и пила, отчего везде тут же распространялся тревожно волнующий запах сердечно-сосудистых и успокоительных средств.

Она хотела жалости, внимания, а лучше всего любви, той самой простой человеческой, какой она ни в людях не нашла, ни от мужчин не испытала. Будучи немного замужем, родив ребёнка, она почти сразу от мужа ушла. Пил и бил. Молодая, смелая, дерзкая была. Терпеть не могла. Ушла в общагу. Думала, что там лучше. А там всё то же самое, но от других терпела. Вот и сравнивала и переживала всю жизнь.

Дочку Света вырастила, хорошую дочку. Та и МГУ с отличием окончила, юристом стала. И замуж удачно вышла, муж тоже юрист. И от мамы она отделилась сразу после школы. Сначала в университетское общежитие, потом на съёмную квартиру, а потом и ипотеку с мужем взяли. Зарабатывали они хорошо, многое могли себе позволить. И маму к себе в новое жилье звали: и по хозяйству помочь, и с маленькой внучкой посидеть, когда они не дома.

А Светлане дочь растить одной было тяжело: без образования, без средств, без помощи. Она когда-то в молодости спортом занималась профессионально, но дальше дело не пошло. Учитель физкультуры в школе, – это был её потолок. Из школы она ушла, от мужа пьяницы тоже. И всю свою жизнь, несколько десятков лет, она работала, где придётся, бралась за всё. В основном, работала по уборке помещений и в этом нашла себя. Борьба за чистоту стала главным делом её жизни. И от других она фанатично требовала если уж не того же отношения, то понимания точно. Но ни того, ни другого найти не могла.

А Павел её доводил, причём намеренно и постоянно. Казалось, он даже на работу не хочет устроиться именно по той причине. Ему нужно много сил и времени, чтобы Светлану доводить. И, хоть по возрасту, годился он ей уже в сыновья, а уважения никакого не имел ни к ней, и ни к кому другому.