Кактус Нострадамуса. Ванна с шампанским.

– О-у-у! – жарко выдохнул народ, роняя приборы и челюсти.

– Ай-ай-ай!

Оправдавшая свое имя победоносная Виктория пронзительно завизжала и вскочила со стула, даже не пытаясь чем-то прикрыть национальную гордость великороссов.

На громкий звук и резкое движение отреагировали даже те, кто обедал за другими столиками, а уж наши-то пираты загляделись на внезапно предъявленные им прелести с открытыми ртами.

– Посторонись! – я пнула прелестницу в голень.

Она послушно отпрыгнула, унося свои выдающиеся достоинства вместе с паутиной прилипших к ним взглядов в сторону от стола.

На меня никто не смотрел. Я запросто могла исправить ситуацию, сорвав с себя майку, но на сей раз (редкий случай!) мне не хотелось привлекать к себе внимание.

Я выдернула из сумки кулак с зажатым в нем пучком бурьяна, быстро-быстро покрошила траву на пиццу и спрятала руки под столом, положив ладошки на коленки, как чинная девочка.

Вся операция заняла не больше десяти секунд! Да Вика застегивалась гораздо дольше!

– Не вздумай есть эту пиццу, – помогая ей призвать к порядку взбунтовавшиеся кнопки, негромко предупредила я. – Пусть ее парни едят, а мы будем пить воду, делая вид, что приходим в себя после этого внезапного конфуза.

Вика тут же поникла на стуле, талантливо изображая скромницу, почти раздавленную позором. Я сочувственно обмахивала ее салфеткой и напряженно прислушивалась: скоро ли послышится сдвоенное чавканье?

– Жру-у-у-ут, – простонала полураздавленная скромница, цепко глядя на пиратов из-под ресниц. – Не оборачивайся, не смотри, пусть спокойно едя-а-а-ат….

– За маму, за папу, за всю свою мафиозную семейку! – шепотком приговаривала я. – Ну?!

– По два куска уже съели, – доложила Вика и, видимо, решив, что этого достаточно, выпрямилась.

Неторопливо и тщательно складывая салфетку, я с легким трепетом наблюдала за пиратами.

Интересно, что с ними сделается от пиццы с горицветом и аконитом?

Скоро узнаем!

Санек никогда не относился к числу мужчин, которых преследуют женщины. Тем более удивительным и неожиданным показалось ему ничем не спровоцированное нападение особы в зеленых одеждах!

Дюжая гражданка незаметно подкралась к увлеченному фотосессией Саньку и рухнула ему на спину, как подрубленная елка.

Санек упал на колени и непременно разбил бы о камни не только локти, но и фотоаппарат, если бы «елка» не подхватила его крепкой «веткой».

«Обалдеть, как некстати!» – подумал Санек.

Он слышал немало рассказов о жуликах и бандитах, промышляющих на улицах Рима.

Истории про ловких карманников и нахальных воришек, выхватывающих у зевак сумки, а также страшилки про моторизованных грабителей, способных на полной скорости притиснуться к такси и одним ударом ножа отрубить раззяве, сидящему у окошка, палец с перстнем или кисть руки с дорогими часами, очень любили рассказывать гостям города экскурсоводы и водители туристических автобусов.

Однако ни в одной из известных Саньку популярных историй не фигурировала охочая до фотоаппаратуры двухметровая дылда в традиционных цветах какого-то гэльского клана.

Санек вцепился в ремешок фотокамеры мертвой хваткой и непримиримо прохрипел:

– Отвали на хрен, дура зеленая!

Сказано это было не по-ирландски и даже не по-итальянски, однако зеленая дура неожиданно ответила адекватно:

– А вот хрен тебе, козлина! Живо, дай сюда камеру!

И богатырский рывок вырвал из рук Санька фотоаппарат, оставив взамен легкий вывих.

– Мать, ты че, русская?! – изумился Санек, кое-как разгибаясь и из уважения к богатырской силушке развивая тему русской народной матери злобным шепотом.

– Тамбовский волк тебе мать! – басовито ответил ему зеленый и рослый, как майское дерево, персонаж.

– Твою мать! Мать, да ты мужик?! – смекнул Санек.

– А то! Никто еще не жаловался!

– Слышь, отец!

– Типун тебе на язык!

В гуще мануфактурной зелени, куда канул аппарат, послышался тихий мышиный писк: незнакомец просматривал снимки.

А посмотреть ему было на что! Совсем недавно Санек отщелкал прямо здесь, на Кампо ди Фьори, фотосессию, достойную лучших страниц «Плейбоя». За снимки мужней жены, заголяющейся на площади с бесстыдством записной активистки движения «Фемен», папарацци рассчитывал получить дополнительное вознаграждение.

– Эй, эй, ты только ничего не стирай! – заволновался фотограф. – Эти снимки дорогого стоят!

– Согласен. – Из-под шали вынырнула мускулистая рука и ухватила Санька за горло: – На кого работаешь, гад?!

– На… На…

Из придавленного горла вырывалось только издевательское: «Ха… Ха…»

– Хорошо смеется тот, кто смеется последним! – угрожающе пробасил Зеленый Человечище и второй бугристой лапой прихватил Санька за загривок. – Как говорится – пройдемте, товарищ, в пыточное отделение!

– А если… Они… Помрут? – хрипела Вика на бегу.

Раскрасневшаяся, растрепанная, какая-то перекошенная, с крепко прижатой к боку ладонью, она уже не выглядела холеной красавицей.

Марш-бросок по пересеченной римской местности – это вам не спа-процедура!

– Не помрут! – выдохнула я в ответ. – Ресторатор… Не допустит!..

Вика кивнула, соглашаясь с моей логикой.

Когда мы стартовали с Кампо ди Фьори, как два нигерийских бегуна, пираты, отведавшие пиццы с лекарственными травами, самозабвенно опорожняли желудки в приступе рвоты.

Преследовать нас они не могли и – я уверена – не хотели. В подобный момент у человека может быть только одно желание, и оно никак не связано с подвижными играми в догонялки, прятки и казаки-разбойники.

Пролетая мимо пожилого официанта, я успела выкрикнуть ему прямо в озадаченное усатое лицо недавно выученное полезное итальянское слово: «Кадавре! Кадавре!» Думаю, в сочетании с корчившимися над недоеденной пиццей клиентами этого прозрачного намека ему хватило, чтобы побудить персонал ресторана незамедлительно вызвать медицинскую помощь.