Фотосессия в жанре ню. Бонд, мисс Бонд!

Оля развела руками:

– Именно так и было! Знаете, однажды я встречала ее в аэропорту после перелета из Таиланда. Летели они очень долго, Елка с кем-то там бурно прощалась, в процессе до полубеспамятства напилась и в итоге вышла из самолета без юбки, но зато с полным кулаком аэрофлотовских карамелек!

– Это показательный пример, – оценил Малинин. – Значит, мы можем предположить, что, напившись до полного беспамятства, Елка отправилась на прогулку в неглиже, но на автопилоте взяла на дорожку что попалось. А попался ей апельсин.

– Где он? – требовательно спросила Оля и огляделась.

– Не знаю, – честно ответил Андрей. – Думаю, его съел Ванька.

– Вы позволили своему медведю съесть нашу единственную улику?! – возмутилась Оля.

– Не улику, а апельсин, – невозмутимо поправил ее Малинин. – Или вы думаете, на кожуре была наклейка с точным почтовым адресом хозяина фруктовой корзины?

– Какая-то наклейка там вполне могла быть, – уперлась Оля. – С названием фирмы-импортера, скорее всего. И мы бы узнали, какой именно это был апельсин – марокканский, алжирский, турецкий или израильский, какого именно сорта, тонкокорый или толстокорый, с семечками или без, гибридный или нет…

– Как много вы знаете об апельсинах! – восхитился Малинин. – Как настоящий ботаник!

Оля нахмурилась. В лексиконе ее младшего братца и учеников слово «ботаник» было ругательным. Оно сокращалось до совсем уж пренебрежительного «ботан» и обозначало человека, предпочитающего абстрактные знания конкретным и до смешного не приспособленного к реальной жизни.

– Я не ботаник, я русичка! – напомнила Оля.

– Руси-и?и?ичка! – расплылся в умиленной улыбке Малинин. – Какое прелестное забытое слово! Вот, помню, у нас была русичка…

– Кгхм, кгхм!

Ольга Павловна строго кашлянула, как это часто делала на уроках, возвращая на грешную землю замечтавшегося или заигравшегося оболтуса Овчинникова на «камчатке». Для полноты эффекта хорошо было бы еще постучать по доске указкой, но доска – хоть и приборная – поблизости была, а вот указки под рукой никакой не имелось.

– Давайте вернемся к делу, – сказала Ольга Павловна строгим учительским голосом.

– К телу! – внес существенную поправочку бестрепетный Малинин, закладывая крутой вираж, в результате которого «копейка» чуть не ткнулась носом в кирпичный забор. – Приехали уже, вот она – поселковая больница. Во двор нас не пустят, так что вылезайте, дальше пойдем пешком. Нам надо в морг, а он на задворках.

– Откуда вы знаете?

При упоминании ужасного слова «морг» Оля снова струхнула.

– Обычно так и бывает, – пожал плечами Андрей.

И вновь ей не захотелось продолжать расспросы.

Малинин оказался прав: морг нашелся в дальнем углу двора. От чахлого больничного парка его на манер ширмы отделяло подобие дощатого сарая с крышей на столбах. Сквозь щели виднелись сваленные в кучу панцирные сетки и железные кроватные спинки, неприятно похожие на кладбищенские оградки. В сарае кто-то возился, оттуда доносился унылый металлический скрежет, наводящий на мысль, будто это сама Смерть точит свою косу.

Оля совсем приуныла.

– Может, вы сами? Без меня? – Она кивнула на крыльцо.

При этом, скользя взглядом по стене, она старательно обошла зарешеченное окно, чтобы, не дай бог, не увидеть за мутными стеклами чего-нибудь ужасного.

– Хотите, я сам пойду? – угадав настроение спутницы, великодушно предложил Малинин.

– О да! Да! – вскричала Оля с пылом счастливой новобрачной у алтаря.

– Оставайтесь здесь, – предупредил Малинин и решительно взошел на крыльцо.

Оля повернулась спиной к окну, а правым боком к сараю, из которого по-прежнему доносился размеренный и печальный скрежет загадочного происхождения. Она втянула голову в плечи и скосила глаза влево – на ржавые ворота запасного выезда. Из-под ворот во двор задувал искристый снежок.

«То адский ветер, отдыха не зная, мчит сонмы душ среди окрестной мглы!» – с подобающим зловещим завыванием припомнил внутренний голос незабываемые строки Данте.

– Цыц, – хриплым шепотом сказала Оля. – И так страшно!

– Девушка, сигареткой не угостите? – донесся вдруг ломкий голос из сарая.

– Нет у меня сигаретки! – машинально откликнулась Оля.

«Только окурков полкило», – ехидно пробормотал обиженный внутренний голос.

– Извините, я не курю, – построже сказала Оля, всматриваясь в хаотическое нагромождение металлических кроватных скелетов. – И вам не советую!

– Нам никто не советует, – печально хохотнули в сарае. – А мы все равно тут курили, курим и будем курить, пока не вырастем!

– А потом что? Бросите? – заинтересовалась Ольга Павловна.

Она подошла к сараю, заглянула сквозь сетку и увидела сидевших на штабеле панцирей пацанов лет двенадцати-тринадцати. В полумраке настороженно сверкали три пары глаз.

– Не-е?ет! Потом мы будем курить везде где захочется!

В ломком голосе прорезался вызов, но мудрая Ольга Павловна его дипломатично не заметила.

– А вы тут хорошо устроились! – похвалила она. – Как настоящие трапперы!

Угол за штабелем был утеплен аккуратно разобранными картонными коробками, скрипучее ложе из металлических сеток накрыто больничным одеялом. У ног настоящих трапперов дымила старая алюминиевая кастрюля, наполненная щепками.

– Как кто? – насторожился ломкий голос.

– Как охотники и следопыты, – объяснила Ольга Павловна. – Вы Фенимора Купера читали?

– Феню – как? Феню Морду? – заржали в сарае.

– Купер Фенимор – знаменитый писатель, – терпеливо объяснила Ольга Павловна. – Это он сочинил истории про Чингачгука.

– Чингачгук – это круто, – потолкавшись локтями и поскрипев панцирной сеткой, постановили в сарае. – Ну да, мы тоже следопыты-разведчики! Все видим, все знаем, ничего не пропустим!

Ольга Павловна оглянулась на корпус с моргом и тоже почувствовала себя отчасти траппером: педагогический зуд уступил место охотничьему азарту.

– Вчера вечером сюда девушку привезли. Вы и это видели?

– Санька видел, – сообщил ломкий голос.

– Видел! – подтвердил писклявый. – Часов в десять примерно приехала «Скорая», а сразу за ней менты на «Ниве». Носилки занесли, сами зашли, потом вышли, по телефону поговорили и обрадовались.