Политическая наука № 1 / 2010 г. Формирование государства в условиях этнокультурной разнородности

Политическая наука № 1 / 2010 г. Формирование государства в условиях этнокультурной разнородности
Елена Юрьевна Мелешкина

Алексей Ильич Миллер

Журнал «Политическая наука»
В номере анализируются различные стратегии формирования и развития государства и нации в мультиэтнических и мультикультурных обществах. Обсуждаются политика интеграции и исключения этнокультурных меньшинств и ее роль в государственном строительстве в посткоммунистических странах. Рассматривается влияние иммиграции и глобализации на перспективы развития западных моделей национального государства. Предназначено для политологов, историков, социологов и всех, кто интересуется проблемами формирования и развития государств и наций.

Елена Мелешкина

Политическая наука № 1 / 2010 г. Формирование государства в условиях этнокультурной разнородности

ОТ РЕДАКЦИИ

Когда номер готовился к сдаче в печать, практически одновременно произошло два события: V Всероссийский конгресс политологов и XI съезд партии «Единая Россия». В работе первого форума приняли участие специалисты в области политической науки, во втором мероприятии – государственные чиновники, партийные функционеры, связанные с «Единой Россией» политики и приглашенные гости. Совпадение дат было отмечено в приветственном письме партии V Всероссийскому конгрессу политологов, подписанном руководителем Центрального исполнительного комитета А.Ю. Воробьевым: «Знаменательно, что профессиональное политологическое сообщество собралось для обсуждения актуальных вопросов в дни проведения XI съезда партии “Единая Россия”… Уверен, что конгресс даст возможность увидеть перспективы политологической науки… а проведение конгресса в дни обсуждения Послания Президента Федеральному Собранию и XI съезда партии “Единой Россия” обогатит его новым содержанием».

В последние годы заметен рост внимания политиков к политическим исследованиям и преподаванию. Политики все чаще примеряют на себя одежды политологов. Все больше становится приветственных писем, направляемых в адрес конгрессов представителями государственных структур и политических организаций. Вот только свидетельствует ли это о том, что голоса исследователя-политолога, профессионального эксперта стали громче, что к ним действительно прислушиваются в коридорах власти? Или это свидетельствует о других тенденциях?

Похоже, в структурах власти начинают осознавать необходимость «умной политики», использование научной и экспертной составляющих как необходимой ее составной части. Однако политические элиты и даже многие обслуживающие власть аналитики плохо представляют себе, что происходит в мировой и российской политической науке, каковы ее возможности, как отличить профессиональную работу от звонких, но неквалифицированных деклараций.

Одна из причин этой проблемы – значительный разрыв между политикой и политической наукой, существующий в нашей стране. Для преодоления этого разрыва необходимы посредники, которые обеспечивали бы связь между научной и политической деятельностью, разъясняли бы политикам и публике современные научные достижения и состояние дисциплины. Именно одним из таких посредников является «Политическая наука», которая вместе с другими политологическими журналами представляет дискуссионную площадку, где вырабатываются и утверждаются критерии профессиональной деятельности.

Именно в направлении развития этих возможностей заду-мана дальнейшая эволюция нашего журнала. Развивая традиции ИНИОН РАН, связанные с обзором и анализом новейшей исследовательской литературы и современных научных достижений, мы планируем в дальнейшем на страницах издания уделять больше внимания состоянию политической науки, ее отдельных субдисциплин и тематических направлений. Журнал ставит перед собой амбициозные цели, связанные с формированием научно-информационной и дискуссионной площадки для всех политологов, владеющих русским языком, в том числе и проживающих в странах ближнего зарубежья. Перед специалистами из стран бывшего СССР стоит очень много общих исследовательских задач. Объединение усилий в их решении позволит продвинуться дальше в понимании не только специфики партийных документов и посланий руководителей политических партий, но и политической жизни наших стран в целом, будет способствовать повышению авторитета позиции профессионального сообщества политологов.

Теперь несколько слов о тематике номера. Она актуальна для всех государств так называемого постсоветского пространства, которые после распада СССР вынуждены были решать одновременно задачи трансформации политического режима, рыночных реформ, государственного и национального строительства в условиях этнокультурной разнородности. Развитие некоторых конфликтных ситуаций, возникших на этой основе, сопровождалось кровавыми столкновениями. Но и когда их удавалось избежать, урегулирование конфликтов и разногласий по поводу представлений о путях формирования государств и наций достигалось нелегко. Многие проблемы не решены и по сей день. В настоящем номере анализируются различные стратегии в отношении этнокультурных меньшинств, их роль в государственном строительстве в новых независимых государствах. Кроме того, в номере рассматривается влияние иммиграции и глобализации на западные модели национального государства, варианты их ответов на новые вызовы. Надеемся, что обсуждение данных проблем на страницах нашего академического издания послужит развитию обмена мнениями между учеными, аналитиками и политиками по поводу возможностей, перспектив и направлений развития государства и нации в России и других странах.

    Е.Ю. Мелешкина

РАЗДЕЛ 1. СОСТОЯНИЕ ДИСЦИПЛИНЫ: ЭТНОПОЛИТИЧЕСКОЕ ИЗМЕРЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО И НАЦИОНАЛЬНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА

ФОРМИРОВАНИЕ ГОСУДАРСТВ И НАЦИЙ В УСЛОВИЯХ ЭТНОКУЛЬТУРНОЙ РАЗНОРОДНОСТИ: ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ И ИСТОРИЧЕСКАЯ ПРАКТИКА

    Е.Ю. МЕЛЕШКИНА

Сложные процессы становления государств и наций, происходящие в посткоммунистических странах в последние десятилетия, волна сецессий и национального самоопределения, проблемы существования европейских национальных государств в условиях массированной иммиграции представителей инокультурных сообществ, европейской интеграции и ряд других событий актуализировали вопросы оснований легитимности и организации публичной власти в территориальных политиях. Если, согласно нормативному принципу народного суверенитета, источником легитимности государственной власти является народ, то каков объем прав этнокультурных меньшинств как частей этого народа? Ведь в каждом конкретном случае народ представляет собой уникальную комбинацию политических, религиозных, расовых, языковых, этнических и других идентичностей, а «общая воля», о которой писал Ж. – Ж. Руссо, неизбежно предполагает подчинение меньшинства большинству. История знает немного примеров моноэтничных наций. В современной Европе (и то с оговорками) к ним можно отнести Армению, Данию, Исландию, Норвегию, Польшу, Португалию, Венгрию. В случае же выраженного этнического разнообразия, предполагающего наличие значительных меньшинств, возникает немало противоречий, которые неизбежно обостряются при определении содержания национального проекта.

1. Типы стратегий государственного строительства

Как показывает политическая практика, исторически сформировались и ныне реализуются различные, порой противоположные варианты стратегий государственного и национального строительства, специфика которых зависела от ответа на поставленный выше вопрос. Если упрощать многообразие этих стратегий, то можно свести их как минимум к трем идеальным типам. Первый предполагает преимущественно гражданско-территориальный, надэтнический и надконфессиональный взгляд на формируемое государство – нацию и ее границы, соответствующие стратегии государственного строительства, предполагающие участие граждан в управлении государством вне зависимости от их этнокультурных особенностей. Второй тип включает формирование нации на основе интеграции в политическое тело относительно самодостаточных этнокультурных сообществ, консенсусные практики государственного строительства и политическое участие в управлении с учетом членства в отдельных этнокультурных сообществах. Третий тип характеризуется примордиалистким взглядом на критерии членства в нации, отсутствием консенсусных практик в национальном и государственном строительстве, политику исключения этнических и (или) конфессиональных меньшинств из процесса управления государством. Данные типы достаточно хорошо описаны в научной литературе.

Представления о первом типе сформировались преимущественно на основе исследования результатов государственного и национального строительства в ряде стран Западной Европы и в США[1 - C. Роккан называл данный тип монокефальным [Rokkan, 1987].]. «Гражданские» нации-государства сложились не только в результате войн, закрепления территориальных границ, насилия, связанного с мобилизацией ресурсов внутри страны [см., например: Tilly, 1983; Tilly, 1993]. Важную роль в их формировании играли ассимиляторская политика в отношении этнических и конфессиональных меньшинств в области языка, культуры, образования, провозглашение принципа равенства индивидуальных прав при отсутствии признания коллективного права меньшинств на политическую институционализацию их воздействия на процесс управления. Как отмечал Ч. Тилли, «практически все европейские правительства в конечном счете предпринимали шаги по гомогенизации своего населения» для установления контроля [Tilly, 1975]. Такая политика облегчала задачу формирования государственного суверенитета и государственной идентичности, поскольку сужала круг потенциальных участников дискуссии о верховенстве власти, ослабляла шансы соперников центра на легитимное оспаривание его прав, упрощала разработку критериев членства в политическом сообществе.

При осуществлении политики культурной и политической стандартизации часто также использовалось насилие. Ярким примером этого является Франция, в которой важную роль в процессе культурной и политической унификации и стандартизации сыграли Великая французская революция и последующее правление Наполеона Бонапарта[2 - См. об этом, например: Ле Руа Ладюри, 2005, Bell D., 2001, Guillorel, 1981, Tilly, 2004. – С. 95–132.]. Однако войны и принуждение были ведущими силами формирования и раннего развития государств, но по мере того как эти государства стабилизировались и росли, они становились менее принуждающими: институты развивались и способствовали заключению гражданских сделок [Tilly, 1990].

По мере развития «гражданских» государств и снижения значимости насилия все большее значение начинают приобретать вопросы внутренней политической организации, включающей развитие институтов политического представительства и политических размежеваний, структурирующих нацию. Получают развитие институты представительной демократии. В качестве основного принципа принятия решений закрепляется принцип большинства.

Представления о втором типе[3 - С. Роккан называл данный тип поликефальным [Rokkan, 1987].] во многом сложились на основе исследования практики формирования государств в многосоставных обществах, включающих в себя различные сегменты, обладающие собственной культурной идентичностью, социальными и даже политическими институтами. Задача интеграции этих сообществ в единое политическое целое не предполагала уничтожения собственной идентичности (в том числе политической) как первоочередной задачи, а, напротив, допускала формирование сложного комплекса идентичностей, горизонтальной или вертикальной системы разделения властей, обеспечивающей участие в принятии политических решений представителей сегментов. Данная задача предполагала соответствующую форму организации власти: консоциативную или (и) федеративную.

Федеративный способ организации власти в условиях этнокультурной разнородности предполагает наличие компактного проживания меньшинства или меньшинств на определенных территориях, получивших статус государственных образований и, соответственно, автономию в решении вопросов своего исключительного ведения, а также институциональные каналы влияния на общефедеральную политику.

Консоциации складываются в условиях многосоставных обществ [Лейпхарт, 1997] или «сегментарного плюрализма» [Lehmbruch, 1993], который характеризуется наличием комплексной организационной структуры у лингвистических, конфессиональных или идеологических меньшинств. Эта структура состоит из разнородных общественных и политических организаций, централизованное управление которыми осуществляют социально-политические элиты групп меньшинств. Консоциативная демократия возникает в период объединения и интеграции этих вертикальных сегментов в рамках одной системы управления, развивающейся на общенациональном уровне. Консоциация предполагает обязательное участие институционализированных сегментов в правительстве и – шире – в процессе принятия политических решений, принцип пропорциональности в отношении сегментов при назначении на ключевые государственные посты и распределении ресурсов [Лейпхарт, 1997, с. 60].

При всем различии между этими формами разделения власти между ними есть определенные важные сходства: автономия субъектов федерации или сегментов консоциации при решении их внутренних вопросов и использование консенсусных практик при принятии политических решений. В федеративном государстве консенсусные принципы выражаются в нормативно закрепленных правилах изменения конституции, в обязательном согласии всех или отдельных субъектов федерации при принятии ряда политических решений[4 - Об этом см., например: [Elazar, 1998].]. В консоциации консенсусные принципы проявляются еще более отчетливо при принятии решений на правительственном уровне. Консоциация предполагает осуществление власти большой коалицией, включающей в себя партии или лидеров, представляющих все значимые сегменты общества, взаимное право вето при принятии общественно важных решений как гарантии учета интересов меньшинств [Лейпхарт 1997, с. 60]. Данные сходства обусловливают тот факт, что консоциативный принцип организации на практике довольно часто дополняется федеративным, а в федерациях, предполагающих национальный принцип формирования, присутствуют элементы консоциации.

Третий тип характеризуется ограничением культурных прав национальных меньшинств и их исключением из политической жизни. Данная стратегия была названа «национализаторской» [Linz, Stepan, 1996] или «патологической» [Rae, 2002], а проводящее подобную политику государство – «национализирующим» [Brubaker, 1995].

По мнению Х. Линца и А. Степана, национализаторской политике присущ ряд характерных черт: ограничения негосударственного языка в гражданском обществе, образовании и СМИ; эксклюзивное законодательство о гражданстве, приводящее к преобладанию титульной нации в выборных органах власти; фактическое ограничение доступа к государственной службе национальных меньшинств в связи с распространением одного официального языка; особые права государствообразующего этноса в перераспределении земли и иной собственности; законодательно закрепленное привилегированное положение всех обычаев, практик и институтов титульной нации [Linz, Stepan, 1996][5 - Две различные стратегии (доминирования или консенсуса) при формировании нации и государства, по мнению А. Степана, приводят к формированию государств разных типов: «нация-государство» и «государство-нация» [Stepan, 2008]. Р. Брубекер также указывает на различия типов государств в зависимости от стратегии по отношению к меньшинствам. «Национализирующие» государства в отличие от гражданских, где этничность не является фактором государственной политики, а государство и гражданство определяются в терминах либеральной демократии и гражданских прав, по его мнению, характеризуется следующими особенностями. Оно является преимущественно этнически гетерогенным, но при этом воспринимается как нация-государство, доминирующая элита которой продвигает язык, культуру, демографические, экономические и политические позиции титульной нации. Организованные и обладающие самосознанием национальные меньшинства выступают за автономию и сопротивляются ассимиляции. Внешние «родины» национальных меньшинств стремятся защитить их от ассимиляции, руководствуясь желанием распространить формальный статус нации поверх политических границ [Brubaker, 1995].].

Эта политика описывалась авторами преимущественно на примере посткоммунистических стран. Однако подобная стратегия формирования государств и наций, как отмечают различные исследователи, присуща и другим политиям. В частности, существует довольно солидный пласт научной литературы, посвященной анализу политических отношений и организации власти в Израиле, на основе исследования опыта которого получили развитие концепции «этнической», «этнократической», «ограниченной демократии» [Ghanem, 1998, Peled, 1992]. Эти концепции описывали режим, сложившийся в этнически и конфессионально разделенных обществах, в которых права гарантировались всем жителям, однако культурное, экономическое и политическое доминирование одной этнической или конфессиональной группы было закреплено с помощью институционального дизайна. Этот режим предполагал систему компенсаций для меньшинства. Большинство использовало механизмы сегментации меньшинства, зависимости и кооптации представителей группы меньшинства для закрепления своих доминирующих позиций [Lustick, 1980]. Впоследствии эти концепции были использованы также для анализа стратегии этнического большинства в некоторых посткоммунистических странах [Pettai, Hallik, 2002].

Конечно, выделенные идеальные типы трудно обнаружить на практике в чистом виде. В действительности они причудливо смешиваются в каждом конкретном случае. Ряд форм, образованных в результате такого смешения, описаны в научной литературе. В частности, израильский исследователь С. Смооха выделяет такой тип организации власти, как «мультикультурная демократия» [Smooha, 2002], который можно расположить между классической либеральной моделью и консоциативной демократией. В основе этого типа лежит признание этнических различий сегментов многосоставного общества без официального оформления данного признания и институционального закрепления механизмов консоциативной демократии. Государство поддерживает самоорганизующиеся группы, однако не наделяет их коллективными правами и не предоставляет им автономии (например, ЮАР после падения режима апартеида).

Преобладание одного типа могло исторически сменяться другим. Например, некоторые исследователи в настоящее время говорят о том, что институты консоциации в Нидерландах утратили свое значение в связи с распадом исторических сегментов[6 - См., например: [Pennings, Keman, 2008].]. Вместе с тем в конкретный исторический момент в той или иной стране или группе стран можно наблюдать преобладание одного из трех типов. Сама по себе констатация факта преобладания того или иного типа, той или иной стратегии национального или государственного строительства на основе дескриптивного анализа имеет преимущественно нормативную ценность. Это знание не поможет нам понять причинно-следственные закономерности, например, в ответе на вопрос, от каких факторов зависит преобладание того или иного типа.

2. Факторы выбора стратегии государственного строительства

Все факторы можно условно разбить на две группы: агентивные и структурные.

Сторонники важности агентивных факторов полагают, что выбор той или иной стратегии зависит от ориентаций и определенных действий политических элит. В частности, на готовность элит, представляющих отдельные сегменты общества, к сотрудничеству на основе консенсуса в качестве одной из основных предпосылок консоциации указывал А. Лейпхарт [Лейпхарт, 1997]. На значение этого фактора обращали внимание и некоторые другие исследователи, использовавшие концепцию консоциативной демократии. В частности, Дж. Макгэрри и Б. О’Лири отмечали значимость отсутствия в повестке дня конфликтующих этнических групп задач интеграции или ассимиляции друг друга, а также важность мотивации элит на сохранение консоциативных договоренностей, достаточной автономии элитных групп внутри своих сообществ, позволяющей им идти на уступки и компромиссы [McGarry, O’Leary, 2008].

Роль агентивных факторов не вызывает сомнения. Очевидно, что выбор той или иной стратегии национального и государственного строительства в конкретный исторический момент во многом зависит от характеристик элитных групп, отдельных лидеров и их действий. Вместе с тем, как свидетельствует историческая практика, сами эти возможности небезграничны, а особенности политических ориентаций и поведения элит во многом объясняются структурными факторами.

На это указывают и сами авторы, подчеркивающие значимость агентивных факторов. Так, например, А. Лейпхарт, исследуя консоциации, пришел к выводу, что для их успеха необходимы не только готовность элит к взаимодействию, но и наличие у них соответствующих возможностей. Во фрагментированных обществах процесс принятия решений, включающий в себя взаимодействие сегментов, довольно сложен. Важным аспектом здесь выступает степень нагрузки на аппарат принятия решений [Lijphart, 2007, c. 34]. В одной из своих поздних работ А. Лейпхарт сформулировал развернутый список благоприятных условий для консоциации: баланс сил, социально-экономическое равенство сегментов, ограниченное количество сегментов, примерное равенство их по размеру, небольшой размер страны и ее населения, наличие внешних угроз, пересекающиеся размежевания, географическая концентрация сегментов, традиции компромисса и согласования интересов [Lijphart, 1996]. Влияние структурных факторов на поведение элит отмечает и другой исследователь многосоставных обществ Х. Хэйл. На основе анализа государств с федеративной структурой, в которых территориальные границы субъектов федерации определяются проживанием в них этнических сообществ, он пришел к выводу, что региональные лидеры склонны «разыгрывать этническую карту», стремясь завоевать поддержку и удовлетворить собственные властные амбиции [Hale, 2004]. В зависимости от ситуации они подчеркивают либо значимость меньшинства, либо его невыгодное положение по сравнению с другими сообществами. Формирование федерации при наличии серьезных этнических размежеваний в обществе может в конечном итоге привести к распаду государства в результате реализации сецессионистских устремлений сегментов, обладающих внутренней автономией и ресурсами[7 - Важность наличия внутренней автономии сегментов и обладания собственными ресурсами как предпосылки сецессии и формирования самостоятельного государства отмечает также Ф. Редер [Roeder, 2007].].

Среди структурных факторов особое место занимают проблемы, связанные со становлением современных государств как территориальных политий и членских организаций[8 - Как справедливо отмечает Р. Брубекер, современное государство – это не только территориальная, но и членская организация [Brubaker, 1992].]. Сама логика формирования и консолидации границ государств предполагает реализацию определенных действий по консолидации не только территориальных, но и других границ сообщества (социокультурных, политических и экономических) и определенную степень унификации и стандартизации отношений внутри государства.

Анализ данной проблематики нашел свое отражение в работах С. Роккана, его коллег и последователей. Используя концепцию известного экономиста А. Хиршмана, описывающую стратегии индивидуального поведения в отношении формальных правил («лояльность» правилам, «выход» как невыполнение правил, «голос» как стремление опротестовать и изменить правила) и представляющую «атрофию голоса» как результат наличия возможностей для выхода [Hirschman, 1970], они объясняли различные типы и стратегии формирования нации и государства эффектом существующих границ и возможностями «выхода» за их пределы.

Границы государства определяют конфигурацию акторов и публичных ресурсов (т.е. обязательных для потребления), «закрытых» на определенной территории. В ситуации «закрытости» возможности для выхода отсутствуют, что толкает акторов на укрывательство ресурсов, которыми они временно обладают, или реализацию голоса. Закрытость, по мнению сторонников роккановской традиции, определяется контролем центра не только за территориальными, но и за социокультурными границами, устанавливаемыми социокультурными нормами и правилами членства. Отсюда следует, что сам выход может иметь различный характер. Он может быть территориальным (сецессия и пр.) и функциональным, или членским (эмиграция, отказ от уплаты налогов, службы в армии и пр.) [Finer, 1974]. Разным периодам формирования государства были свойственны различные варианты «выхода». Например, для ранних этапов была характерна сецессия: многие территориальные государства были подвержены угрозе распада [Finer, 1974]. По мнению Д. Карамани, «функциональный “выход” (эмиграция) замещает территориальный (сецессию), когда контроль над территорией и границами, степень национальной интеграции возрастают до такой степени, что географический сепаратизм становится немыслимым» [Caramani, 2004].

Контроль над выходом и входом посредством консолидации границ различного рода, как показали исследования, приводит к возрастанию возможностей политического контроля. Чем выше контроль над границами, тем больше возможностей у иерархических структур стабилизировать и легитимировать свои доминирующие позиции, и наоборот. Степень контроля над границами во многом определяет и возможности развития не только национального государства, но и демократических институтов, являющихся результатом исторического компромисса политических акторов и баланса их контроля над ресурсами. В связи с этим С. Бартолини выделяет две идеалтипические ситуации, демонстрирующие возможные последствия полного совпадения и «закрытия» границ или их существенного несовпадения. Полное «закрытие» границ влечет за собой усиление контроля центра над различными перифериями и акторами. Такая ситуация требует значительной концентрации ресурсов в руках центра или одного политического актора и неизбежно влечет за собой создание неравных условий для политических субъектов, благоприятствуя доминированию одного из них. Значительное несовпадение и неопределенность границ усиливают возможности «выхода», снижают стимулы к структурированию каналов «голоса», ограничивают сферу политического производства центра и делают государство зависимым от отдельных групп интересов (например, крупных экономических игроков – выгодных налогоплательщиков) [Bartolini, 2005].

Использование данной логики помогает нам прийти к выводу, что выбор стратегии государственного и национального строительства, предполагающий политику интеграции меньшинств в процесс принятия политических решений, вероятнее всего может осуществляться в ситуации относительной консолидации границ при отсутствии их полной закрытости. Полная закрытость может привести к жесткой политике ассимиляции или исключения. Однако данная логика не позволяет ответить на вопрос, какую стратегию предпочтут элиты в условиях неконсолидированных границ. Да и вывод о том, что политика интеграции меньшинств предполагает определенную степень консолидации границ, позволяет судить о стратегиях, выбираемых и реализуемых не на стадиях возникновения государств и наций, а на более поздних этапах их консолидации.

Таким образом, сама по себе универсальная логика формирования территориальных политий не является исчерпывающим объяснением выбора той или иной стратегии национального и государственного строительства.

Как продемонстрировали С. Роккан и его коллеги, важные структурные факторы – конфигурации центров и периферий, сообществ и элитных групп, различных исторических традиций их взаимодействия. В частности, исследуя опыт формирования государств в Западной Европе, С. Роккан обнаружил, что степень контроля и совпадения границ во многом определялась концентрацией, совпадением или конкуренцией центров различных типов: административных / военных, экономических и культурных. При высокой концентрации центров на определенной территории возрастали возможности «выхода» и осложнялся процесс формирования государства. Подобная ситуация наблюдалась в трансграничных перифериях династических центров, конкурирующих за влияние на эти территории. Такие периферии сложно было интегрировать в рамках единого государства. Проблема обострялась в тех случаях, когда различные региональные интересы дополнялись культурными, этническими или конфессиональными особенностями и противоречиями. Эти противоречия подкрепляли и усиливали друг друга, создавая основу для альтернативной центру политической идентичности.

Учет конфигурации центров и периферий различных типов лег в основу концептуальной карты Европы, в рамках которой С. Роккан и выделил монокефальный и поликефальный типы формирования государства и нации. Монокефальный возникал там, где наблюдалось сосредоточение различных центров на небольшой территории, «все элиты и держатели ресурсов на которой склонны концентрироваться недалеко друг от друга и, соответственно, совместно использовать различные возможности» [Rokkan, 1987, p. 21]. Этот тип отличался доминированием в процессе строительства государства одного из политических акторов и был свойственен европейским династическим центрам.

Поликефальный тип характеризовался дисперсией центров, «пространственной сегментацией различных типов владельцев ресурсов, цепочкой отдельных центров, в каждой из которых существует особая элита» [Rokkan, 1987, p. 21]. Этому типу было свойственно преобладание консенсусных практик над практиками доминирования, в том числе и в отношении национальных меньшинств. Подобная полицентрическая модель преобладала в Западной Европе на территории «пояса городов», от Адриатики до Северного моря. Этот «пояс городов» представлял собой трансграничную периферию династических центров, высокоразвитую в культурном, экономическом и организационном отношениях. Существование на данной территории множества развитых центров и наличие многочисленных возможностей для «выхода» чрезвычайно затруднило возвышение одного из них над другими. Не было географически определенной центральной области, вокруг которой могла бы сформироваться устойчивая территориальная система. На этой территории в меньшей степени, чем в европейских фрагментированных государствах типа Испании, была выражена поляризация между экономическими и административными центрами. Как отмечает С. Роккан, «модель, которая лежит в основе этой системы, – это лига городов, открытая договорная организация для защиты торговых привилегий и контроля над рынками» [Rokkan, 1973, p. 83]. Именно на территории пояса городов сформировались европейские консоциации: Швейцария, Нидерланды и Бельгия.

Конфигурация центров, элитных групп во многом определила специфику исторического опыта, постепенно получившего закрепление в той или иной конфигурации власти и органов государственного управления. На важность этого опыта обращали внимание многие исследователи. В частности, Лембрух подчеркивал большое значение исторического опыта формирования консоциации, которую он рассматривал как длительную практику, уходящую корнями в историю. По его мнению, консоциация возникает как результат действий меньшинств по формированию социально-политических сетей для защиты своих интересов и постепенной интеграции этих сетей в общенациональную институциональную структуру [Lehmbruch, 1993].

Учет конфигурации различных центров оказывается важен и при анализе влияния внешнеполитических акторов на выбор той или иной стратегии формирования государства и нации. Исследования влияния внешних акторов на внутриполитический процесс в отдельных странах выявили неоднозначные эффекты этого явления.

С одной стороны, наличие внешнего центра, к которому ранее принадлежала территория или часть территории новой политии, увеличивает возможности для выхода и осложняет формирование государства и нации. Влияние внешнего центра оказывается особенно ощутимым в том случае, если на территории нового независимого государства проживает значительное этническое или конфессиональное меньшинство, «материнская» родина которого является внешним центром. В особенности это актуально для стран, возникших при распаде имперских образований. В частности, как показал Д. Ливен, потеря империями территорий происходит легче и относительно бескровно при отсутствии их колонизации. Колонизационные полумеры, в результате которых имперское население оказывается угнетающим меньшинством, при распаде империй вызывают самые худшие проблемы для самих колонизаторов [Lievan, 2002].

С другой стороны, внешние центры могут оказывать обратное влияние: приводить к корректировке стратегии в отношении этнических и конфессиональных меньшинств и способствовать снижению конфликтов. Так, например, Дж. Макгэрри и Б. О’Лири на основе анализа конфликта в Северной Ирландии пришли к выводу, что внешние силы могут сыграть важную роль в развитии консоциативных практик и механизмов в многосоставных обществах. Вмешательство государств-посредников, международных организаций, как отмечают ученые, зачастую оказывает благоприятное воздействие на разрешение конфликтных ситуаций в разделенных обществах [McGarry, O'Leary, 2008]. К схожим выводам о положительном воздействии международных структур приходят и исследователи, анализирующие политические процессы в бывших колониях, а также странах постсоветского пространства[9 - О влиянии международных структур на ситуацию в странах постсоветского пространства см., например: [Galbreath, 2005; Bernier, 2001].].