– Не то чтобы совсем нечем… – начала она таким тоном, что не оставалось пространства для сомнений: ее сын – неудачник, пустое место. – Нет, ты молодец, правда. Мы с папой очень тобой гордимся.
Последняя фраза окончательно ушла в минор.
Илья начал краснеть.
– Я не встречаюсь с одноклассниками, мама, потому что мне не о чем с ними разговаривать. Меня травили с шестого класса по девятый, при полном попустительстве учителей. Мои, как выражается папа, товарищи – законченные говнюки…
– Илья!
– При детях!..
– …и я ни секунды не верю, что они изменились за последние пятнадцать лет. Да и у меня была возможность в этом убедиться десять лет назад. Вот почему я не хожу на встречи, мама! А не потому, что стыжусь того, что я программист. Мне нечего стесняться.
– Ой-ой-ой, травили его… – пробормотал Виктор Петрович. – Из мухи слона…
– Из мухи слона? – взвился Илья. – Когда меня головой в унитаз макали, это был слон, по-твоему? Или муха?
Снова наступило молчание. Сестры сочувственно посматривали на Илью. Дети, синхронно отодвинув тарелки и пробормотав заученно «спасибо-бабушка-все-было-очень-вкусно», незаметно исчезли. Они умные львята: знают, когда нужно прятаться в саванне, а когда можно лежать на ветке, лениво качая лапой у всех на виду.
Илья перевел дух. Он полагал, что последнее слово осталось за ним. Что, вызвав к жизни эти ранящие воспоминания, упомянув о них вслух, он закрыл тему.
Бедный мой, любимый, бесконечно наивный муж!
Ульяна придвинула к себе солонку.
– В вашем классе было двадцать пять человек, – невозмутимо сказала она. – А макали только тебя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Ничего-ничего!
– Нет, серьезно! На что ты намекаешь? Что я был сам виноват?
– Ну, ты заикался…
– И это, по-твоему, повод?!
– Ты не вписывался в коллектив…
– Господи, мама!
– В самом деле, Илюша, вспомни: ты ни с кем не дружил, мы с папой вечно подыскивали тебе приятелей среди детей наших друзей, и даже они воротили от тебя нос.
– Как и я от них! Из принудительной дружбы никогда ничего хорошего не выходит! И что значит – «воротили нос»? – Он горячился все сильнее, не понимая, что приоткрытые ворота бойни неумолимо приближаются.
– Раз уж ты об этом заговорил: тебе стоило…
– Я заговорил?!
– …научиться давать сдачи!
– Мама, ты когда-нибудь пыталась дать сдачи десяти здоровым парням?
– Ну, это не аргумент!
– А что тогда аргумент?
– Оправдывать собственную трусость численным превосходством противника низко! – вмешался Виктор Петрович.
– Прекрасно! Вот я уже и трус!
– Илюша, я не говорю, что те мальчики, твои одноклассники, были правы…
– Вообще-то, мама, ты именно это и говоришь!
Кристина поднялась из-за стола:
– Так, все, меня это достало! Ссорьтесь без меня!
– А НУ СЯДЬ!
Мгновенный переход от фальшивой умильности к ярости в голосе матери испугал Кристину.
Вот оно, то главное, ради чего все затевалось. Можно отказаться от жирного мяса, но нельзя по своей воле выйти из-за стола, если мамочка еще не закончила экзекуцию.
Побледневшая Кристина молча опустилась на место.
Бунт на корабле был подавлен.
– А мне нравится вид на Кремль, – пробормотала Варвара.
Илья молчал, глядя перед собой застывшим взглядом. Виктор Петрович чавкал.
Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять: у некоторых семья – это не место, где можно быть самим собой рядом с теми, кто тебя любит. Это поле боя. Всегда. Каждую минуту. Чем дольше и безмятежнее затишье, тем мощнее будет взрыв.
В некотором смысле Ульяне Степановне не позавидуешь. Она – главнокомандующий, у которого один солдат то и дело пытается дезертировать, другой способен случайно подорвать себя вместо противника, а третий не оправдал возложенных на него надежд и остался пешкой, вместо того чтобы выйти в ферзи. Он мог стать знаменитым фигуристом! Великим математиком! В него столько вкладывали, его так упорно толкали в нужную сторону! Не думаю, что Харламовы когда-либо способны были рассмотреть своего настоящего сына: тихого заикающегося мальчика, любителя сложных конструкторов и книжек по физике.
Этого крушения надежд Ульяна Степановна так и не простила Илье. Заурядный программист, довольный своей участью! Трудно не презирать человека с такими мелкими устремлениями.
Звонок в дверь нарушил тягостное молчание.
Ева с криком «Тетя Галя, тетя Галя!» промчалась по коридору к двери, за ней протопал Антошка.
Дети любят нашу соседку. У Галины Андреевны Ежовой легкий характер, а главное, всегда наготове для них пара конфет.
– Дорогие мои, я буквально на секунду! Не буду вас отвлекать!
Я всегда любуюсь Ежовой. Галя то и дело примеряет образ «горожанка в сельской местности» с упоением девочки, обнаружившей в бабушкином шкафу сарафан и кокошник.