– Так и мы теперь тоже не чужие.
Нет, вы чужие, хотелось сказать мне, убирайтесь, откуда явились, не смейте вторгаться в наш мир и начинать с угроз, кто вы такие, чтобы убивать моих друзей? Да, черт бы вас побрал, я одинокая старуха, у меня их наперечет, так оставьте мне мою жизнь с теми, кого я сама выбрала в спутники!
Когда Мансуровы уходили, я смотрела на них из окна. Он шел твердо, как человек, всегда знающий, куда ступать. Она шла за ним след в след.
3
На следующий день я собиралась в магазин, повторяя в уме перечень покупок. Сахар, корица, кефир, подсолнечное масло и свекла для винегрета. Существует мнемонический способ запоминания подобных списков, и я пользуюсь им с тех пор, как обнаружила, что память начинает меня подводить. Итак, я мысленно легла в ванну, наполненную теплым подсолнечным маслом. Искупавшись, намазала щеки свеклой, повалялась в корице, чтобы выглядеть загорелой, лихо втянула носом с кухонного стола две дорожки сахара («Криминальное чтиво» – вот мой неисчерпаемый источник знаний) и поплыла по кефирной реке в сторону магазина. Чем абсурднее визуальный ряд, тем крепче он запоминается.
Я распахнула дверь. Раздался чей-то вскрик, и сразу ударил выстрел.
Потревоженная воронья стая снялась с тополя и принялась, каркая, кружить над поселком.
Лиса!
Я побежала очень быстро – о, только попыталась! Один рывок, и лодыжку пронзила боль. Я схватилась за перила, чтобы не упасть, добралась до калитки, подволакивая ногу, и поковыляла к коттеджу напротив. Выстрел был один – вот о чем я думала. Антон Мансуров – не тот человек, чтобы удержаться от второго, если зверь бежит прочь. Это означало, что ему хватило и одного.
– Анна Сергеевна!
Я обернулась, чуть не плача, и увидела Яна Прудникова.
– Что с вашей ногой? Вы знаете, кто стрелял?
– Мансуров… лису…
Ян Валерьевич не из тех людей, которым приходится объяснять дважды. Он подхватил меня под руку и усадил на скамейку перед палисадником.
– Ждите здесь. Я все выясню.
У дороги растет пышный куст жимолости. Он закрывал мне обзор, и пришлось полагаться на слух.
Шелест травы, трель звонка, испуганный женский голос и неожиданно жесткий – Прудникова.
Невдалеке из песчаного смерча возникла Ирина Тетерина. Она – рой разъяренных пчел в обличье невзрачной полноватой женщины средних лет, бывшего преподавателя по игре на фортепиано, растерявшего всех учеников. Если мир фальшивит, Тетерина лупит его линейкой по пальцам, пока тот не возьмется за ум. Не люблю ее: она криклива, чудовищно самодовольна и по большому счету неумна, однако сейчас я была рада ей как никогда.
– Это вы стреляли? – накинулась она на меня.
– Побойтесь бога, Ирина Юрьевна. Стреляли у Мансуровых. Кажется, в лису.
Она ринулась к коттеджу, и пронзительный голос разнесся над улицей, перекрывая вороний грай.
– …как вы смеете… нарушение режима… обеспечение тишины силами всех жителей…
– А чего вы мне выговариваете, как мальчишке! – Это уже Мансуров.
Я невольно усмехнулась. Вот перед нами человек, выпустивший наружу ядовитых пчел! Старожил не сделал бы такой ошибки.
– Вы и есть мальчишка! Не смейте перебивать меня, я не договорила! Вы знаете, с кем разговариваете? Вы здесь никто… как влетели, так и вылетите! …добьемся на собрании… прецеденты… невероятная наглость…
Перекричать или переспорить Тетерину невозможно. Каждое слово ее ввинчивается в вас и жалит, пока вы бестолково отмахиваетесь и пытаетесь найти способ остановить это безумие.
– …четыре почетных грамоты от мэрии! – ярилась Тетерина. – Благодарность от родителей…
О, перешла к заслугам перед отечеством. Бегите, господин Мансуров, бегите.
Рядом со мной опустился на скамейку Прудников.
– Живая, – сказал он, отвечая на невысказанный вопрос. – Я отведу вас в дом, Анна Сергеевна.
– Ерунда!
– Если не жалеете себя, пожалейте мои уши.
Даже сквозь закрытые окна было слышно, как Ирина Юрьевна отчитывает супружескую чету.
– Вы уверены, что лиса спаслась? – спросила я.
– Абсолютно. Его жена закричала и спугнула зверя. Стрелок был очень недоволен.
– Что вы ему сказали?
Прудников махнул рукой.
– Пустое! На ногу наступать можете?
– Могу. Мне уже лучше, честное слово.
Это была правда. Как только я услышала, что выстрел не поразил цель, боль ослабла.
– Какой отвратительный человек! – вырвалось у меня.
– Но чем ему досадила лисица?
– В том-то и дело, что ничем. Мансурову взбрело в голову, что она бешеная.
– Если смотреть на вещи непредвзято, в этом есть зерно истины, – согласился Прудников. – Здоровые лисы крайне редко выходят к людям, наша – удивительное исключение. Откровенно говоря, я подозреваю, что это не лесной зверь. Возможно, она жила в клетке у кого-то на даче, а потом сбежала и теперь бродит неподалеку от человеческого жилья.
– Надеюсь, он не начнет снова палить в нее, – пробормотала я, думая о своем. – А вдруг она больше не придет?
– Придет, – успокоил Прудников.
4
Он оказался прав. Лиса появилась на третий день. Будто услышав мою тревогу, вышла из леса с нашей стороны, постояла с полминуты – и вновь исчезла в зарослях.
Радость от ее возвращения меркла при мысли, что Мансуров не оставит ее в покое. Такие люди не терпят поражения. Меня не лишили моего маленького друга, но теперь все наше общение было отравлено страхом.
Я говорю «наше общение», прекрасно сознавая, как комично звучат мои слова. Лиса знать не знает о моем существовании.