Нерешенная задача

– Нет. Я во второй! Это только поначалу, кажется, дико и не уместно, но при отсутствии дурных мыслей это никому не кажется ни неприличным, ни странным… Все дело в своих же собственных мыслях!

Не всегда женщины разговаривали на французском. После выпитых горячительных напитков, им проще было изъясняться на своем родном, русском и поэтому графиня не все могла воспринимать, что слышала. Но услышанное только что, и сказанное так уверенно, показалось ей снова странным, то есть наделенным какой-то странной логикой. Осилить её она все так же не могла. Если целиком принять эту логику, то люди вообще могли позволить себе все. Все, что надумается. Даже самое извращенное и оправдать с этой легкой, ироничной философией! И главное, как быстро здесь все дружатся и уже вскоре общаются как самые старые приятели.

И медовуха графине понравилась! Это было божественно! Сладкий, легкий напиток, просто здоровой силой вливал в тебя крепость и энергию!

– Надо уже идти в баню – поторопила Серафима и отошла от графини. Принцесса Милица позвала уже у дверей и помахала рукой, но, видимо, торопилась. Графиня думала она сможет. Но не могла. Ей все больше становилось дико это все! И даже стали появляться мысли быстро отсюда уехать! «О, дева Мария! Как жизнь неожиданна! Как странна в своих проявлениях! Пребывая в Турции, она очень быстро смирилась с их идеологией и традицией, что у мужчины может быть несколько жен! Сама она была не очень строгих нравственных устоев, игнорировав сплетни о её молодом супруге. Ведь её брак был неравным и по возрасту, и по положению в обществе. Она все это отрезала и игнорировала, когда захотела. Здесь её долго и кропотливо обрабатывала своей ненавязчивой идеологией черногорка Милица, да и в конце концов, она уже не ранимая, юная дева, смущающаяся всего необычного! Так почему ей так сложно сделать этот последний шаг и позволить обстановке диктовать свои условия? Ведь этот чудный старец, вне всякого сомнения, обладал некоей силой воздействия и читал её мысли, как с белого листа, хотя и был безграмотным!

Милица вернулась, понимая состояние своей новоиспеченной приятельницы и решив её поддержать и слегка подтолкнуть. Она так же была в легкой длинной сорочке, оттенявшей её смуглую кожу. Распущенные, густые волосы, она просто прихватила резиночкой и сейчас была простой, обнаженной женщиной, совершенно без лоска светского шика!

– Пойдем, милый мой друг – тихо позвала она. – Это все наносное, не настоящее. Твой стыд понятен, твоя боязнь понятна, но все трудно когда-то первый раз. Зато потом, у себя на Родине, ты будешь с такой благодарностью вспоминать, как переступала свою гордыню! И легонько подвинула к ней большую чашу с недопитой медовухой. – Это на первый раз, потом не понадобиться.

Графиня взяла чашу и произнесла:

– Я думаю, мне и одного раза хватит. – И только потом, задней мыслью вспомнила, что здесь все общаются без условностей, как близкие подруги, на «ты» и в любом другом месте её это шокировало бы. А здесь все так естественно!

– Ну, этого никто не знает! Знаешь, как взлелеянная с самого детства наша гордыня крепко держится! Ее даже ремнем трудно из нас выгнать – и уловив испуг в выражении глаз графини, подумала. Что ей, немке, трудно понять эти русскоязычные обороты речи и зря она так не продуманно это сказала!

Графиня уже даже уставать стала постоянно удивляться русским словам и их смыслу. Надо решаться. И она стала расшнуровывать спереди свое платье. Разделась и почувствовала теплую руку Милицы, взявшую её для подкрепления духа, и поддавшись, пошла из избы, туда, где, якобы находилась баня! Открыв дверь, они услышали громкое песнопение и горячую вслед молитву. В кругу женщин стоял тот самый отец Григорий, только голый, совершенно голый! Графиня отпрянула, но стоящая сзади Милица обняла её за плечи.

– Не пугайся, неужели голого мужчину никогда не видела!? Проходи, дорогая, проходи, тебе вначале обвыкнуться надо, войти в тон, ну а потом надо все делать, как скажет наш старец.

То, что там увидела графиня, описывать не поднимается рука. Последствия этого мытья в бане были для этой женщины плачевными. Усмирилась ли её гордыня, неизвестно. Она сама себя потом спрашивала об этом несколько раз и не знала! Только она заболела. И заболела надолго. А ведь даже не дождавшись конца того начатого «священнодействия», она упала в обморок и надолго, даже испортив этим весь смак участвующих в нем людей. Обморок был толи от жарко натопленной бани и разгоряченных тел, которые то и дело задевали её своей теплотой и мягкостью, то ли не выдержав гипнотического воздействия сил Григория Распутина, то ли опять выпив лишнего для своего не привыкшего к этому организма, этих странных на вкус напитков, которые она начала пробовать в России? Только очнулась она у себя в арендуемой квартире и над ней сидела её горничная, а, поодаль, в комнате еще было несколько людей, которых она потом быстро узнала: это принцесса Милица, Серафима Гирчич и её секретарша Зинаида.

Нервное потрясение, для изнеженной немки оказалось выше её сил. Потом еще целую неделю, всю целую неделю она приходила в себя. У неё не было сил и чувство глубокой меланхолии овладело ею. В течении её непонятной болезни, не подымаясь с кровати, совершенно обессиленная, а на самом деле, просто еще ко всему подцепившая где-то детскую болезнь «ветрянку», графиня слегка не «в себе» продиктовала письмо своему супругу, воспользовавшись временным отсутствием своих новоявленных подруг, которые, оказывается, приклеились к ней своим чутким участием, и она уже редко находилась в одиночестве.

«Любимый, дорогой моему сердцу супруг! Я в этой неадекватной стране, столкнулась с настолько неадекватными людьми, которые совершают в безумствах совершенно неадекватные поступки! Я попала в руки совершенно темных сил, и они лишили меня и воли, и разума, и я прошу тебя срочно приехать за мной и увезти, потому что, я чувствую, что моя воля парализована самым непонятным способом, и еще чуть-чуть моего пребывания здесь, уничтожит и меня и мое сердце и мой разум и мою душу! А остановилась я на Греческом проспекте».

На завтра, Зинаида, никому, не рассказывая об этом письме, отправила его по месту жительства графини.

ГЛАВА 43

Там, в Будапеште, Войцеховский только-только вернулся из Австрии, не попав в Америку, так как задержали финансовые вопросы и спешно принялся за дела, так как в его отсутствие накопилось много вопросов и проблем, которые в его отсутствие не решались претворять в действие его приближенные по производству. Он включил всю свою энергию сразу и после утомительного путешествия, быстро уставал. Так как дома он не появлялся в течении нескольких дней, письмо графини ему принесли прямо в офис на производстве. Он сидел в кабинете вместе со своим инженером Истваном. Прочитав письмо, он даже перевернул его другой стороной, словно надеясь найти на обратной стороне расшифровку. Потом прочитал его снова. Положил и долго молчал с озадаченным видом. Потом неожиданно спросил, у занимающегося чертежом Иствана.

– Скажи, а во сколько лет люди начинают впадать в маразм?

Истван удивился и как бы из-под лба, с интересом посмотрел на своего нанимателя, но подумав, ответил:

– По-разному. Кто-то с 60 лет начинает, а кто-то в 70 лет. Ну… а кого-то просто не затрагивает.

Войцеховский опять задумался и тихо произнес:

– Рано что-то. – чего совершенно не понял Истван.

Ну… рано, ни рано. А самое важное здесь было то, что на протяжении всей их совместной жизни, графиня не любила шутить, это не в её стиле. Письмо не понялось ни с какой стороны, но понятно было только одно, что ему придется ехать. Потому что, даже если это и шутка, супруга вправе будет обижаться на столь равнодушное к ней отношение. И это нарушало все его планы и это разозлило и расстроило. А ехать было нужно!

Он приехал в Санкт-Петербург, когда графиня уже вставала с постели и её так называемые подруги пытались врачевать тибетскими травами, купленными у таинственнейшего человека северной столицы – Бадмаева. Она потихоньку привыкла к своей ставшей шумной квартире и своим посетительницам. «А может так и надо? Уже смирившись, думала она и даже где-то начинала сожалеть о том, что так поспешно вызвала сюда Войцеховского. Передумав все свои приключения за последнее время, она решила утаить о знакомстве с таинственным старцем, лечившим изгнанием грехов в бане всех прибегающих к нему особ женского пола. Она и не знала как об этом преподнести и её охватывал ужас при мысли, что она поддалась влиянию темных сил, потеряла над собой контроль и поехала в баню, к голому провидцу! «О, дева Мария! И это на старости лет!»: повторяла она про себя. К ней всегда кто-то приезжал, столица жила весело, роскошно и беспокойно! Она даже уже, оставаясь в одиночестве, ощущала некую непривычность и дискомфорт. И чаще всего к ней заезжала именно принцесса Милица, Стана, «генеральша Лохтина», Серафима Гирчич и певица Бабич, близкая подружка Серафимы и с такой же сомнительной репутацией. Но сомнительная репутация их касалась не морального аспекта жизни, а политического. Ходили слухи, что в своем салоне, где оказывались не только услуги косметические, массажа, но и интимные, они принимали у себя и даже укрывали от полиции революционеров и разночинцев. И опять, слушая подробные комментарии о роде деятельности всех этих женщин от своей секретарши Зинаиды, хоть и будучи совершенно далекой от политики, графиня никак не могла соединить не соединяемое и понять, как могут быть даже просто знакомыми такие совершенно разные женщины?! Ну, взять, хотя бы принцессу Милицу и Серафиму Гирчич. А дело было проще «пареной репы», как опять-таки, говорят в русском языке. Эти женщины и познакомились, и соединились только лишь на одной почве – Григорий Распутин, так как стали яростными его поклонницами и любительницами походов в баню. Их соединила огромная тайна, которую они скрывали от всех других непосвященных. И только если в их круг отец Григорий приводил новую пассию, они дружелюбно делили эту тайну и на неё. Они и не планировали надолго заводить тесные приятельские отношения с хладнокровной немкой, но как только узнали о том, что она вызвала в Санкт-Петербург своего супруга, писанного красавца, их визиты стали частыми и навязчивыми под предлогом беспокойства за здоровье приятельницы, ведь конкретный день приезда князя Войцеховского никто не знал. Еще в прошлый приезд этой интересной и яркой четы в столицу, красота, статность и высокий интеллект молодого Артура пленил очень многих особ высшего общества. И хотя эти вздохи, по их отъезду, быстро улеглись, воспоминания о молодом князе, как принце из сказки, жгучем брюнете, полувосточной, полуевропейской внешности, остались.

ГЛАВА 44

Когда Войцеховский прибыл в Санкт-Петербург, он планировал только на несколько дней. Погода стояла теплая, Санкт-Петербург дышал волнительно и всегда в нем ощущалась некая нервозность, таинственность, непредсказуемость. Еще в поезде он слушал разговоры о революции, всколыхнувшей этот город и о том, что, якобы император с императрицей готовятся совсем покинуть Россию, спасая свою свободу. Это была Первая рабоче-крестьянская революция, подавленная царизмом в крови. Бунтовал народ открыто, вплоть до драк, выказывал свое недовольство. Весь накал её пришелся на зиму и весну, а сейчас только везде шли пересуды. Артур Войцеховский почувствовал, сколько гнева то таит в себе сердце простого народа, при словах о революции ярко блестели глаза, повышались эмоциональные нотки в голосе, народ уже не хочет смиряться, народ уже почуял, что можно и должно как-то по-другому. Чья в этом была вина, Войцеховский не знал, для этого необходимо было здесь жить, впитать в себя этот дух, проникнуться создавшейся обстановкой. Он только ехал и в голову ему пришла мысль: «Если император с императрицей решились бежать из страны, то сильной такую власть уже никак не назовешь, бегство – вечный удел слабых! Но, если ударит во всю мощь в одном месте, вибрации прокатятся на большие расстояния».

Графиню он застал не дома. Его встретила только горничная. И когда графиня не вернулась домой и к восьми часам вечера, его это не стало сильно тревожить, но легкая озадаченность появилась. Он прожил с ней бок о бок больше двадцати лет, так как в её семью попал еще ребенком и очень хорошо знал привычки, характер, стиль жизни этой женщины. Вот с ней то, если бы не её миллионы, в первую очередь и можно было умереть со скуки, до такой степени она была выдержана, педантична и вся её жизнь регламентирована, она чистокровная немка и этим все сказано. А озадачило его еще и то, что горничная, абсолютно не ведала, куда планировала отправиться её хозяйка.

Но, вскоре, буквально через пол часа, на лестничной площадке послышался легкий шумок, из чего можно было сделать вывод, что графиня не одна и многоголосье ворвалось в квартиру, а горничная поспешила навстречу. Войцеховский посмотрел из окна, сколько возле дома остановилось экипажей! Экипаж был один, а в комнату вошли две женщины: графиня и Серафима Гричич.

Графиня от неожиданности, даже всплеснула руками и бросилась к своему супругу. Он четко принял и прочувствовал исходившие от неё флюиды, она сильно скучала! В её глазах появились слезы и она, словно с облегчением отдалась в его сильные руки!

– Князь, спасибо тебе что приехал, мне это так нужно, очень! – вымолвила она.

– Лиза, – проговорил он, ему важно было рассмотреть её глаза, – такое странное послание! Что случилось?

И вот тут она смешалась. Причин было так много и первая из них, что она совершенно передумала рассказывать Войцеховскому свои приключения.

Привстав на цыпочки, так как была намного ниже его, она прильнула к его щеке своей, ей так этого хотелось, ей так хотелось простой нежности и тактильной ласковости! Она так давно, давно нуждается в этом, а эта страна всколыхнула все запрятанные женские чувства ею же самой в самую глубину её сердца! Он дал ей возможность повисеть на его руках и потом отстранился. Его взгляд быстро скользнул по другой женщине, которая смущенно отошла подальше и отвернулась к окну.

Он не мог не отметить, что внешность этой незнакомки была, конечно же, уникальна. Она была удивительно хороша и очень броская, яркая! Темные одежды только придавали ей таинственность, но в данный момент, он многое отдал бы, за только хороший, спокойный сон.

Графиня представила незнакомку и очень сама надеялась, что гостья поймет свою здесь ненужность и покинет их. Но, но…этого не произошло, и графиня в сердцах даже рассердилась на такую навязчивость – «вот никакой сознательности и цивилизованности!» – подумала она. И ей пришлось звать её к ужину.

За ужином Войцеховский очень лениво рассказал о своих делах, ибо знал, что это совершенно никому не интересно и из-за необходимости заполнить время беседой, сам спросил о революции, которая, якобы здесь, чуть не произошла.

Вот теперь то Серафима Гричич и выступила во всей своей красе. Она рассказывала увлеченно и со знанием дела. У Войцеховского даже прошел сон, а графиня стала печальна, так как её напугало отношение подданных к своему же собственному императору. А, оказывается, вероятно, что императору Николаю второму придется принять Конституцию, которая уже была своего рода, ограничением его прав. В оттенках эмоционального рассказа, в выражении глаз и даже в некоторых замечаниях, они угадали и то, что сама Серафима Гричич, не сильно была в восторге от правления данного императора. Но плохо отзываться об этом было чревато тюрьмой, а она слишком любила жизнь, чтобы рисковать, высказывая прямо свой негатив.

Войцеховский провел ночь со соскучившейся женщиной, но на утро у него возникли какие-то дела, что не понравилось графине. Он сообщил, что хочет посетить Академию наук в столице, её мнения по поводу этого даже не спрашивал и исчез с их арендованной квартиры. А графиня стала думать, что ей делать дальше. Уезжать домой, она теперь уже так скоро не хотела, ей хотелось еще раз увидеться с Распутиным, слишком мучил её один вопрос. Но, и она понимала, что Войцеховского долго здесь не удержит. Думала, думала, что делать!?

Артур Войцеховский имел в северной столице одну для себя важную задачу, познакомиться с Дмитрием Ивановичем Менделеевым. Имя этого ученого и его труды публиковались во многих научных изданиях и привлекали к себе внимание всей научной элиты тех лет. Это был уникально-универсальный деятель, одна из самых ярких звезд научного мира и тех лет. Желание увидеть умные глаза этого человека, поговорить с ним, было сильно. Только он ошибся, в Академии наук этот ученый не работал, его не было и в Петербургском университете. Он сильно болел, был очень слаб и стар и никого не принимал. Туберкулез уносил жизни многих людей в те времена, он не лечился. Но прочитав текст поступившего к нему письма, добродушный Менделеев сделал исключение.

И с ним беседовать можно было часами. Войцеховский знал русский язык, хотя и мало в нем в последние годы практиковался. В детстве, так случилось, одним из учителей по Ушу его был украинец, давно осевший в Турции, но корнями из славян и любивший русский язык. Войцеховский лучше понимал русскую речь, и с большим трудом сам выражал свои мысли на русском, а поговорить так о многом хотелось. И только лишь из сострадания к больному, он сильно ограничил себя временем своего посещения. Грудной кашель надрывал все силы ученого. И самое ценное, только что он мог дать человеку, и этот подарок через много лет, подписанный рукой самого Менделеева будет цениться в сотни тысяч долларов, это учебник «Органическая химия» им же самим составленный и бесценный труд, собрание всех его статей, тщательно редактируемых «Библиотека промышленности» Только лишь за этим можно было поехать в Россию и Войцеховский возблагодарил в сердце своем Аллаха, за предоставленную ему так неожиданно такую возможность. Потому что, помимо чистой химии, вообще чистой науки, Менделеева всегда интересовала и область химии прикладной, химической промышленности. Он глубоко верил в творческие силы науки на практическом поприще, он был убежден, что настанет время, когда «посев научный взойдет для жатвы народной». Будучи поборником идеи единения между наукой и техникой, Дмитрий Менделеев считал такое единение и тесно связанное с ним широкое развитие промышленности настоятельно необходимыми для нашего отечества, а потому всюду, где мог, горячо о том проповедовал, не только словом, но и делом, на собственном примере показывая, к каким блестящим практическим результатам может привести наука в союзе с промышленностью.

Переполненный мыслями, князь не стал нанимать экипаж. Необходимо переварить в себе всю беседу с великим ученым и не соприкасаться ни с кем, иначе информация, не важная и не нужная, поступившая от кого-то бы ни было размоет, заглушит четкие наполненные глубоким смыслом слова, произнесенные ценным человеком для Артура Войцеховского. Он понимал, как далеко многим и ему самому до уровня таких титанов науки.

Он пошел пешком и уже наступал вечер. Как-то все динамичнее было в северной столице, по сравнению с Будапештом. В портфеле у него лежал бесценный подарок старого русского ученого. Он старался найти выход к набережной и, наконец, пройтись себе в удовольствие вдоль Невы и посмотреть на её корабли. Он долго шел, не спеша. Он вышел на Петровскую площадь и мимо Сената пошел к набережной. Здесь динамика ощущалась еще сильнее, центр города и количество мимо проезжавших экипажей увеличилось.

Он остановился перед мраморным ограждением и стал смотреть на воду, редкими чешуйками перекатывающуюся одна за другой, убегающую в неизвестность. Он последние несколько лет, стал торопиться жить. Он сам вогнал себя в тяжелую, такую динамичную обстановку и словно впрягся в решительный забег, только куда и зачем? Он раньше жил такой веселой, разгульной жизнью, но свободной от обязательств и ответственности, раскрепощенной. А вот пришло время, и она повернулась другой стороной, серьезной, ответственной, целеустремленной. Ему так нестерпимо захотелось своей жизни. Не подчиненной ничьей прихоти и ничьим устоям, не зависящей от чужих финансов и интересов, желаний. Нельзя сказать, что он ощущал гнет своей старой жизни, но как бывает, ты перерастаешь какие-то институты, в которых ты жил, в которые ты врос и их законы вынужден был соблюдать, потому что они давали тебе силы и жизнь, но потом эти границы тебя начинают сковывать, и ты их стремишься преодолеть, ты увидел новые просторы и горизонты и тебе хочется проводить время с другими людьми и по другим правилам, и в выборе ты уже стал знатоком, потому что поднабрался жизненного опыта. Вот как бывает. У кого-то горизонты широкие в силу их положения, данного семьей, богом. А кто-то вездесущ. Очень деятелен, активен, любознателен в этой жизни и необъятность горизонтов постигает тем, что во все стремиться проникнуть, все попробовать, все изведать, пройдя многое и видя многое, во многое окунувшись, он перерастает ту инертность бытия состоятельного человека, которому многое дано с рождения, а значит он и задействует в этой жизни только маленький процент всех своих сил для того, чтобы жить и жить с избытком. Его силы так не развиваются интенсивно и не возрастает мудрость.

Сзади за спиной остановился экипаж, из него выпорхнула Серафима Гричич и он услышал её тонкий, хрустальный голос и обернулся. Ее слегка раскосые, карие глаза весело улыбались и сразу же она умела установить между собой и собеседником атмосферу доверительности и легкости. Это всегда удобно и притягательно. Да, и весь род её деятельности был связан с тем, чтобы суметь создать для любого собеседника комфортную, легкую обстановку.

– Я мимо проезжала, узнала вас. Не могла не остановиться! Можно нарушить ваше уединение? Я могла бы вас более близко познакомить с городом, если желаете?

– Нет. Я уже был здесь раньше. Моя сфера интересов, не будет интересна вам и я, уверен, вы её обходили стороной.

– Да – мило улыбнулась она – может быть. Но, неужели вы уверены, что знаете про этот город на Неве много? Это самый таинственный и неожиданный город в мире!

Артур слегка качнул головой в знак согласия, но в его взгляде угадывалась не договоренность.

– Согласен. Город прекрасен и интересен. А еще он просто собрал в себя самых красивых женщин со всего мира. Но мне интересна Америка. В ней совершенно другой дух, и мне он импонирует больше.

Они медленно пошли вперед. И она принялась просто грузить его информацией, которая к его ошибочному представлению, не оказалась скучной и не нужной.