Нерешенная задача

– Я знаю, что ты меня любишь, потому что вижу в твоих глазах напряженное ожидание. Если бы ты была ко мне равнодушна, взгляд был бы совсем другой.

Она забилась в его руках и в её глазах заблестели слезы. Вся её внутренняя борьба, вылилась в эти движения протеста, и она несколько раз в нахлынувших эмоциях ударила кулачками его по груди и освободившись, из неё просто хлынул поток долго прятавшихся претензий к нему, хотя на них она и не имела права, также, как и он на неё.

– Не смейте, никогда больше не смейте мне говорить о любви! Вы самый эгоистичный и расчетливый человек! Всегда уверенны что все про всех знаете! И совершенно всем это говорите всегда!

– Не всем, Анни.

Она хотела, так хотела бросить в лицо ему упрек о той красивой брюнетке, про которую ей сообщила Хелен, но здравый рассудок еще не до конца подчинился эмоциям, хотя его оставалось с каждым мгновением все меньше и она какой-то глубинной женской мудростью понимала, что не нужно выдавать своей ревности. Но как же, как же сохранить в себе здравомыслие, на это не хватало сил. Она постаралась успокоиться и переключить себя на что угодно, только бы не на то, что взрывало чувства.

– Я не желаю говорить на тему о нас! Это чушь! Я замужем. У меня самый лучший муж на свете, у нас ребенок. Я счастлива! Ну откуда в вас столько самомнения?

– Анни, откуда тогда слезы? Ты бьешься в эмоциях. Почему? Да… потому что боишься сама себя и меня, а зачем? Ты даже представить себе не можешь какое это счастье и наслаждение быть близкой со своим любимым человеком! Почему ты не хочешь позволить себе это?

И сейчас со всей своей ответственностью она должна была признать его правоту и её это взбесило! Её взбесило, что как всегда её доводы такие слабые перед его, и, как всегда, он одерживает победу и физическую, и психологическую над ней.

Ошарашенно, она прямо посмотрела ему в лицо, потому что ей даже не верилось в то, что так ясно читаема им. Ведь всегда она прилагает все свои силы, чтобы прятать свои чувства как можно глубже. И о неверии и безнадежности говорили её глаза.

– Это все не важно! Поймите вы наконец. Я живу рядом с человеком, от которого вижу все только самое доброе и честное! Да, честное! А вы, лжец! Вы просто пользуетесь своим обаянием и… …красотой, может еще чем… харизмой и вами движет только эгоизм и жажда удовольствий!

– Анни, это не так!

– Так! Вы на самом деле не любите никого. Той красивой брюнетке из России вы сейчас также изменяете тут, на этом месте, просто я не позволяю. Вы ловелас и больше ничего! Все просто!

Он отступил. Этот довод выстрелил вернее самого мощного снаряда. Ему так же стало мучительно и сердце заныло томительной щемящей болью. Но он должен постараться объяснить ту силу, движущую его поступками. Если он это сейчас не сделает, ему больше этого никогда не удастся. Она постоянно будет его избегать.

– Анни…, позволь только объяснить. Допусти только мысль, что это была моя попытка забыть тебя. Ну, я не идеален, я человек с желаниями, с такими же страхами, чувствами, потребностями. Я …живу в таком же жестоком мире, как и все и защищаюсь от него, как все.

Она машинально, подставила к его губам свою ладонь, стараясь заставить его замолчать. Это она хотела ему все объяснить раз и навсегда и тем самым установить между ними дистанцию. Перебив его, она закричала:

– Забыть меня! А что забывать? Вы же сами отказались от этой любви. Я же первая открыла свое сердце! Не будем малодушны, но вы струсили тогда. Потом та русская… Она очень красива. Вы же слабы, вы слабы в своем желании получать все самое лучшее. И я не знаю, почему сейчас вы здесь, а не с ней, но бедную, безродную девушку вы не приняли. А когда у меня появилось положение и деньги, вы добиваетесь меня. Но я не буду вашей любовницей! Слышите! Я никогда не сделаю подлости своему супругу, он не заслужил этого и я вам не верю. Не верю. И больше ничего! Я ничего не желаю слушать! – и рукой она даже сделала резкое движение, как бы чертя в воздухе между ними линию границы.

Да, она сказала это решительно. И вся её фигурка встала в позу непоколебимости. Но её что-то еще держало на месте и потом, прокручивая сотни раз всю эту встречу с ним, она так и не смогла ответить себе сама, почему она не вскочила сразу в седло и не бежала прочь с того места.

Он нервно почему-то провел рукой у себя по выбившимся сбоку волосам. И медленно приближаясь к ней, говорил.

– Это все слова. Только слова. Жизнь не чёрное и белое, как ты себе представляешь и становясь старше, ты вспомнишь мои слова. И не всегда человек так просто может распоряжаться собой. Но нас притягивает друг к другу с неимоверной силой и это главное! Зачем бежать от этого! Это, только это – самое главное в жизни и мы сейчас можем быть вместе.

– Вы уже готовы оставить графиню?! – изумилась она.

Он отрицательно покачал головой. И она просто словно обезумела от этого.

– Так и есть. Вы снова предлагаете мне роль любовницы!

Он взял её за предплечья и заставил слушать, но говорить было не легко – Я не могу оставить графиню. Никогда! И да …, я хочу только тебя, но жизнь так распорядилась, … только любовницей. Но… Анни, я люблю тебя и только тебя, и ты самое дорогое в моей жизни. Ты любовница, но не в том смысле, который ты вкладываете в это слово. Есть долг, есть чувство благодарности, но и ты есть в моей жизни. И сейчас ты богата и имеешь положение, так разреши себе стать по настоящему счастливой!

Она все так же хотела избавиться от его рук, но он крепко держал её. Но не привлекал к себе. С мольбой в своих больших, глубоких глазах, он словно пропускал через себя каждое её слово, каждое движение. Эмоции не характерны для этого человека, а сейчас он был открыт и уязвим. Он так же не управлял ситуацией. Желания вырвались в мир и обезумев от долго сдерживающей их силы, как собака, сорвавшаяся с цепи, ошалело набирала скорость, но не знала в каком направлении бежать.

Анни все еще делала попытки вернуть хладнокровие.

– Князь, но я не вчерашняя девочка и я доктор, мне более чем кому бы то ни было известно, что женщины рожают. Вы отдаете себе отчет в том, чем для меня может закончиться наша связь в той роли, что вы предлагаете? Вы предлагаете мне ваших детей выдавать за детей графа фон Махеля?!

Какое-то особое действие возымели именно эти её слова. И у него не выдержали нервы. Со всей силы он прижал её к себе, и она даже почувствовала, как он сжал рукой её затылок. Он целовал её лоб, волосы. Его рука перебирала, собранные в прическу пряди и он словно втягивал в себя её запах и было мало и мало. Так хотелось большего. Вихрь необузданной страсти подчинил его себе, и она словно вибрируя в тон ему, стала терять силы, проваливаясь в бездну поглощающего кратера вулкана и все её естество просило разум – уступи, сдайся! Только это сейчас имеет значение! Долгие ночи и дни ты томилась в своих желаниях. Мечтала, звала его, представляла себя с ним рядом и фантазировала всегда близость с ним. Лежа рядом в постели с графом, сожалела о том, что не этот человек прикасается и целует. И вот… неожиданно она расслышала его тихий голос. Почти шепотом.

– Анни, я мечтаю иметь наших детей, мне нужны твои дети. Я уже не мальчик! Хочу детей от тебя.

Она, совсем ослабев и отдавшись его объятьям, только слабо ответила:

– Тогда как же все это возможно?

Его губы жадно и сильно впились в её губы. И она глубоко, всем своим подсознанием ясно осознавала, что на самом деле, с первой же их встречи, еще не осознав это разумом, своим сердцем она всего этого ждала всегда и желала. Она этим жила и это было всегда её настоящей целью. Только объятий этого мужчины она принимала всем своим глубинным человеческим естеством, словно любить этого человека и хотеть его прикосновений, было предрешено ей еще задолго до своего рождения. И вся её нерастраченная страсть сейчас отдавалась ему в её к нему ответном поцелуе. Губы трепетали и неистовствовали. И окружающий мир вокруг терял свои контуры, переставая существовать для неё.

Вдруг, Ангел громко заржал, его укусил конь князя, и она очнулась из небытия, и как протянутую руку помощи над засасывающей бездной, схватилась за неё. Отстранившись, она стала просто молить его, как маленький ребенок, просит о защите от этого жестокого мира.

– Князь, я умоляю вас, отпустите… …Если я вам на самом деле дорога, вы пощадите мои чувства.

И он с непонимающим удивлением стал искать в её глазах причину её просьбы и нашел. И она ощутила, как не сразу, но сила в его руках стала ослабевать и наконец, он отпустил её от себя. В его взгляде было столько сожаления, что она не произвольно стала оправдываться.

– Я возненавижу и себя и вас за эту слабость. У меня болен супруг и он, …его чувства, мне дороги. Не может человек жить лишь страстями, я в этом уверена. И не буду пакостить ему за его спиной, он просто святой человек! Он не мы! Я прошу вас, я просто умоляю вас, князь. Никогда не делайте этого больше! Не проверяйте свою силу на мне…

Сейчас он не стал ничего оспаривать. Он ясно видел, как ей это тяжело и мучительно. Он понял, сейчас он понял, что своей необузданностью, может просто сломать её психологически. Он не хотел этого.

– Я должна уехать. Одна. Не следуйте за мной. Прошу – и она с благодарностью бросилась к своему спасителю. Запрыгнув легко в седло, она постаралась как можно скорее покинуть это место и бежать от Артура Войцеховского. Пока есть силы и здравомыслие. Спасибо Ангелу! А за что, знала только она.

ГЛАВА 54

Через два месяца её супруг стал снова вызывать беспокойство. И она сконцентрировалась только на этой проблеме. Последние дни, тактильным прикосновением, ей стало казаться, что его тело имеет повышенную температуру. Она попросила прощупать Дору, чтобы сравнить свои ощущения и должна была признаться, что её подозрения не беспочвенны. Как и говорил профессор клиники Иофф Вайнберг. Препарат туберкулин скорее действует только профилактически. А болезнь, после лечения в санатории притаилась, но не исчезла. Чтобы они ни делали, как бы не обогащали витаминами рацион питания графа, все оказалось бездейственным. И вот, вскоре кашель вернулся. Он снова изолировал себя ото всех, и марлевая повязка стала неотъемлемым атрибутом его общения с любым человеком. Снова Анни чудилось, что её закрыли в черной комнате, без окон и дверей и она силиться найти выход и не может. Слабостью, женской слабостью, хочется заломить руки и громко, что только есть силы, крикнуть в пространство – «Господи, ты где, услышь меня!», и разум подавляя этот порыв, отвечает– «Ну, кричи, а что измениться?» Граф все чаще выгонял её из своей комнаты, где закрылся почти затворником, но она настырно шла к нему, одевала повязку, садилась на ковер у его ног и клала ему на колени свою голову. Он был для неё всем. Если только это можно понять человеку. Всем. Нет, у неё не было к нему страсти, она не трепетала и не взлетала в верх в парении в его объятьях, у неё даже не было элементарного желания близости с ним, как женщине, но она знала, он открыл для неё целый мир. Его чуткая доброта вызывала в ответ только самые светлые эмоции: благодарность, нежность, заботливость. Как много это значит для абсолютно любой здравомыслящей женщины, всегда ощущать под ногами твердую почву и крепкий тыл. А рядом практическую мудрость и тонкое, ненавязчивое внимание. Ты, словно в мягком, пушистом коконе, сплетенном вокруг тебя, видишь мир, участвуешь в нем, можешь получать все его эмоции и удовольствия, но этим коконом ты защищен и в его надежности, абсолютно уверен. А когда ты еще не знаешь опыта потерь, то качаешься в свое удовольствие на ласковых волнах голубого моря, нежась под лучами нежно убаюкивающего своими лучами солнца. Как поначалу она не хотела замуж без любви, так теперь она не хотела остаться в жизни без него.

Сидя у его ног, у камина, как он всегда любил, она снизу вверх смотрела ему в лицо и видела, что этот мудрый, добрый, но в тоже время волевой человек, проявляет свою слабость только взглядом. Улыбаясь, глаза его оставались печальными. В них проскальзывало чувство потерянности и отчаяния. Он, после стольких лет оголтелого одиночества, тоски и волевой борьбы за жизнь своего старшего сына, который приносил только огорчения и стрессы, обрел долгожданный покой и смысл жизни, с рождением нового наследника, а тут, удар…, удар судьбы… Кармы… Случая… Грехов – чего? И в принципе, совершенно не важно, чего. Ты перед ним оказываешься бессилен. Ты решаешь каждый день вопросы бизнеса. Ты даже распоряжаешься судьбами других людей, а перед болезнью – бессилен. Теперь уже, практически никогда не выезжая из дома, он сам перечитал самые свежие журналы по медицине и не нашел методов борьбы с туберкулезом. В те времена, они были не известны. Понимала это и Анни. Он не паниковал, он не распускался, был собран и всегда подтянут, по-немецки, щепетильно аккуратен, в течении дня очень деятелен, постоянно звонил по телефону, и к нему ежечасно поступали телефонные звонки, но радости жизни уже совершенно не было. Угасла надежда и угнетало мучительное ожидание скорого конца. Мир рухнул.

А еще спустя какое-то время, он стал кашлять с кровью. И истощив все свои силы, похудев практически на половину себя прежнего, превратившись в слабого, бледного, угасающего старика, колоссально устав от надрывающего внутренности кашля, он стал уже скорее призывать смерть.

Все в доме знали. Что Анни приобрела за последние месяцы четкую привычку, посещать церковь. Она взывала к Деве Марии каждый день, но чудес не происходило. Она побывала на приемах у всех зарекомендовавших себя в мире профессоров анатомии и медицины. Ей было стыдно, но даже заботу о своем мальчике Кристиане, она отодвинула на второй план. Сама осунулась и исхудала на нервной почве, стала сосредоточенна и отрешена. Её не радовали ни звонки друзей: Игн и Хелен, доктора Цобика, Миррано, профессора Вайденберга, ни безвредные невинные шалости подрастающего сыночка, ни покупки красивых вещей, ничего. Вместе со своим супругом, угасала и она.

И вот, настал тот день, когда, войдя в комнату своего графа, она услышала его настоятельную просьбу, вечером всем членам его семьи и Томасу фон Махелю, надев предварительно марлевые повязки, прийти на оглашение завещания в гостиной. Граф еще подымался и ходил, хотя уставал слишком быстро. Требовалось оповестить старшего сына, а его отыскать, не так это было и просто. Он себе не изменял. Вечером ждали нотариуса. А Анни была в этом отношении абсолютно спокойна. Её уверенность в том, что воля графа будет заботиться о ней пока она живет, была железной, хотя об этой стороне жизни, у неё с супругом даже не возникало разговора. Но разговор граф по поводу наследства начал задолго до прихода нотариуса. Ему необходимо было объяснить ей много и он сожалел, что не начал этого разговора раньше.

– Анни – медленно начал он. – Мне, вероятно, осталось несколько месяцев. Мы все уже немного свыклись с этой мыслью.

– С какой – спросила она, протягивая ему настой из трав. Она всегда заставляла его принимать эти отвары, они облегчали кашель.

– С мыслью о том, что ты скоро останешься без меня.

У неё задрожали руки и она устало опустилась на край кровати, как бы то ни было, но эти мысли она от себя гнала, потому что страх просто парализовал её члены тела. Руки у неё потеряли силу и она поставила кружку на столик. Потом опустилась на ковер и подползла к графу, сидящему в кресле. Обхватив его колени руками, она уткнулась в них и горько заплакала. Он гладил её по волосам и у него так же текли слезы.

– Анни, говорят, что все что ни делается, все к лучшему.

Она отрицательно закачала головой. Это не может быть к лучшему.

– Анни. Я сам не хотел признаваться себе в этом, но нужно смотреть в глаза реальности жизни. Ты, теперь, даже если ты сама начнешь об этом все время думать, то и тебе и мне станет легче.