Сыщик, ищи вора!

На этой неделе сдача денег на обед прошла благополучно. Пётр Брониславович, контролировавший этот процесс, передал деньги в столовую и, поскольку его класс теперь в полном составе питался, принося пользу своим организмам, ответственный мужчина смог вздохнуть спокойно. Ведь другие проблемы, более серьезные, заняли его ум и трепетную душу…

А тем временем в его классе в течение недели у нескольких человек вновь пропали деньги. Невозможно было уже терпеть такое, так что ребята возмущались и негодовали.

– Нужно Брониславовичу пожаловаться! – кричал кудрявый Мамед Батыров, потрясая зажатой в кулаке кепкой.

– Пусть полицию вызывает! – пискнула Зоя Редькина.

– Ты что, Редькина, больная? – серьёзно посмотрел на неё Владик Федюшов. – Это же такой позор! Нельзя полицию. Надо самим что-то сделать! Все помнят свои деньги? Какие суммы, какими бумажками? Я, например, свои помню. У меня на одной купюре какие-то цифры карандашом написаны. А на другой – угол надорван.

– А у меня, а у меня… – вылез вперёд Антоша Мыльченко.

– А тебя, Гуманоид, вообще не спрашивают, – оборвал его Костя Шибай. – Что ты суетишься? Подожди.

Антона затёрли в угол.

– Слушайте, а вообще странно… – выступила вперед Даша Спиридонова. – Всё ведь было нормально. Пока в наш класс…

– Новенькая не пришла! – догадался Владик Федюшов, но, точно сказал что-то нехорошее, тут же зажал рот рукой и оглядел своих одноклассников. – Ой…

Все посмотрели на новенькую, которая невозмутимо сидела за партой, попивала минеральную водичку и читала книгу.

– У неё-то небось ничего не пропало, – прошептала Даша Зое Редькиной на ухо. – А так бы сейчас возмущалась бы, бегала.

– Да, – согласилась Зоя и с ненавистью посмотрела на новенькую.

– Надо жаловаться, – решительно проговорил кто-то из ребят.

– А как жаловаться-то? – спросил Владик. – Доказательств-то никаких нет.

– И денежек наших тоже… – всхлипнул Антоша.

– Стало быть, нужно найти эти доказательства, – решительно заявил Костя Шибай, усаживаясь за парту.

Ведь давно шёл урок. Учитель географии Сергей Никитич с опозданием явился в класс, раскрыл журнал, огляделся, отмечая, что сегодня в седьмом «В» ведут себя потише, и принялся одного за другим вызывать учеников к доске и пытать их. Все вспомнили об этом и начали бояться…

Влюблённый Пётр Брониславович тосковал. С удвоенной нагрузкой бегали и прыгали ученики под его руководством. Проходили дни за днями, и однажды Светлана Юрьевна с таинственным видом сама подошла к нему.

– Пётр Брониславович, я и не знала, что вы поэт, – начала она.

– В некотором роде все мы поэты, Светлана Юрьевна, – взбодрился сразу Пётр Брониславович.

– Я обнаружила ваши стихи…

– В каком смысле мои стихи?

– Я понимаю, вы скромный. – Светлана Юрьевна готова была расхохотаться, уж очень Пётр Брониславович был сейчас смешной. И стихи его тем более.

Но прозвенел звонок, и Петру Брониславовичу нужно было спешить на урок. Он удалился, а Светлана Юрьевна, оставшаяся в учительской, принялась показывать какой-то листок своим подружкам, которые долго и весело смеялись над тем, что там было написано.

Антон Мыльченко очень любил поэзию. Он читал множество поэтической литературы – и толстые тома, и тоненькие стихотворные сборнички современных авторов. И мечтал о томике собственных стихов… Чужие строчки не раз приводили его в восхищение. Антон плакал над ними. И не раз он трагически восклицал, наткнувшись на ту или иную строчку:

– Ну как же так?! Меня опять обскакали! Это же моя мысль, моя рифма! Украли, передрали… Эх, и как они об этом догадались у себя в девятнадцатом веке! Ведь это я придумал…

И он, обиженный, но вдохновлённый, бросался сочинять своё очередное произведение. Чужие стихотворные строчки и рифмы переплетались в Антошиной голове с его собственными. Такими стихи и ложились на бумагу – так что даже сам автор не мог уже определить, где он сам написал, а где какая чужая строчка затесалась. Любил Антоша поэзию, очень любил…

И верил, что она всем приносит удовольствие и счастье, да ещё и вершит людские судьбы. Так что обещание помочь Петру Брониславовичу в создании стихов для его возлюбленной, где описывались бы метания и страдания его влюблённой души, не было пустыми словами. Антон Мыльченко не терял времени даром.

И через несколько дней после встречи на ступеньках его сонет был готов. Самым лучшим своим почерком он написал его на двойном тетрадном листе и понарисовал во всех углах букетики цветов для красоты. Вышло замечательно:

Тот день запомню я надолго,
К тебе я подойти не смел.
Моя душа рвалась в осколки,
Но робость я преодолел.
Увидел я твой облик милый —
Стояла ты вокруг девчат,
И плащик твой во тьме унылой
Весь развевался, как наряд.
Тебе готов был книгу дать,
А вместе с книгой своё сердце.
Но тут пришел один другой —
Тебя увез от школьной дверцы.
И я направился домой,
Душа моя завыла волком.
Грустить и плакать мне теперь…
Тот день запомню я надолго.

«Петр Брониславович, Ваш навеки» – так подписал Антон свой сонет, долго и тщательно таился, наконец выбрал момент и запихнул листок, слегка помяв его, в сумку, оставленную Светланой Юрьевной на стуле.

– Ну, теперь у Петра Брониславовича всё хорошо будет! – радостно потирая руки, сообщил Антон своей соседке по парте Зое Редькиной.

– Почему?

– Любовь, Зоя, любовь… – загадочно проговорил он, и Зоя выразительно покрутила пальцем у виска.

Светлана Юрьевна, прочитавшая это стихотворное произведение, естественно, решила, что это дело рук влюблённого физкультурника, и теперь старательно избегала его. Показала безумные стихи своим подружкам, те почитали и выдали резолюцию: с сумасшедшими мужчинами-поэтами связываться опасно. И долго-долго смеялись, цитируя его сонет…

А сам Пётр Брониславович действительно написал стихи, как посоветовал Мыльченко, только не показал их своему предмету любви. Постеснялся. Но услышав о том, что его стихам рады, решил, что Светлана Юрьевна, возможно, умеет читать мысли и даже стихи, которые он пытался в уме складывать, а потому горечь его переживаний стала ещё более концентрированной.

Глава IV

Как вы это терпите?

Сергей Никитич очень любил издеваться над учениками. Этим он попросту мстил за то, что они его не слушались. Чтобы его не тревожили, на перемене перед началом урока он заставлял всех положить свои вещи в кабинет и снова покинуть его – до тех пор, пока не прозвенит звонок. А сам закрывался там один и занимался своими делами. То рисовал на доске какие-то схемы, то заполнял журнал, то читал что-то. А иногда ничего не делал – просто сидел и ждал звонка. А вещички лежали в кабинете – и не все ученики успевали выхватить из своих рюкзаков и сумок учебники, чтобы успеть подготовиться на перемене к уроку. Дома нужно готовиться – отвечал на возмущённые возгласы Сергей Никитич и злорадно потирал ручки. А не успели выучить – вот и получили плохие оценки…

Сегодня он снова заперся в кабинете.

Семиклассники толклись под дверью и обиженно бурчали.

– Опять закрылся там и сидит, – заявил Владик Федюшов.