Я сновидящая

– Фадеев, если ты не угомонишься, я сама на тебя в суд подам за клевету, понял? – закончила она монолог и швырнула телефон в стену с такой силой, что аппарат разлетелся на запчасти.

– До ботинков не дотянулась? – спокойно осведомился дед Егор, разглядывая разбросанные по полу обломки. – Они покрепче. И подешевле.

Он поставил на лавку под окном корзинку с какими-то грибами, вымыл руки и сел рядом с девушкой, которую трясло от злости так, что она даже ответить на это шутливое замечание не решилась – побоялась обидеть старика ненароком.

– Что стряслось-то?

– М-м-м-м… – помотала головой Вероника и сбежала в ванную, где сунула голову под холодную воду, чтобы остыть.

Чем дальше, тем больше она понимала, что совершенно не знает своего собственного мужа. Он никогда таким не был. Добрый, заботливый, нежный, любящий… Складывалось впечатление, что произошедшая трагедия вывернула его наизнанку. Будь он двуличным, Вероника знала бы об этом, потому что провела рядом почти пять лет и видела в его снах такие вещи, о которых никто и никому не рассказывает никогда. А он рассказывал. Куда делся тот, нормальный Сергей? Чего этот, новый, подлый, от неё хочет? Денег? Да он за полгода зарабатывает больше, чем она по страховке получила! Чего ему надо? Почему не оставит её в покое? Зачем все эти обвинения и травля?

От холодных струй началась головная боль, но душевное равновесие так и не восстановилось. Отжав волосы, Вероника перекинула мокрые пряди на спину и на негнущихся ногах вышла из ванны.

– У вас есть что-нибудь успокоительное?

– На вот, – дед Егор подхватил с пола кошку и сунул ласковое животное в трясущиеся руки девушки.

– Издеваетесь? – Вероника отпустила Муську обратно и буквально рухнула на стул, чувствуя себя безмерно уставшей. – Глеб на речку ушёл.

– Знаю, я встретил его. Помощничек… Второй день уж тут, а помощи что-то не видать…

– За что вы его так не любите?

– А за что его любить? Я от него добра никогда не видел, неприятности одни только. Что? Жаловался на меня?

– Нет. Знаете, я не хочу разбираться, у кого в вашей семье откуда ноги и руки растут.

– А зачем тогда спрашиваешь?

– Потому что вы рычите друг на друга, как два пса, а меня это раздражает. Не знаю, что вы там не поделили, но я такими темпами скоро сбегу отсюда. А от головной боли есть таблетки?

– Не держу я в доме ничего такого. Чабрец с душицей заварить могу. Будешь?

– А сами снять боль можете?

Старик сощурился и пристально всмотрелся в лицо Вероники, будто пытаясь заглянуть дальше, глубже, в самую черепную коробку.

– Нет, не могу, – покачал он головой.

– Почему?

– Она болит не от болезни, а от нервов. Перестанешь психовать, тогда и пройдёт всё. Так заваривать чай или нет?

– Чай так чай…

Девушка сложила руки на столе и уронила на них голову. Не то, чтобы сильно болело… Раздражало очень. Так с ней всегда случалось после сильного приступа злости, а разозлилась она сегодня знатно. Давно такой всепоглощающей ярости не испытывала.

– Бывший муж трезвонит, что я спрятала дочь, чтобы получить страховку, – поделилась она вслух своими переживаниями.

– И четыре года сходишь с ума, изображая, что хочешь её найти? Он у тебя совсем дурной что-ли? – осведомился дед Егор, ставя на стол накрытую блюдечком кружку. – Погоди минут пять, пусть заварится.

– Егор Акимович, что вы ночью видели? Ну, когда я…

– А ты уверена, что в состоянии сейчас слушать и воспринимать то, что тебе говорят?

Вероника подняла на него усталый взгляд и вяло кивнула. Ей нужно было отвлечься от мрачных мыслей и жалости к самой себе, и смена темы сейчас пришлась бы весьма кстати.

– Хотите, я сначала расскажу, что я видела?

– Я с утра соврал Глебу, что он стонал во сне. Он рассказал, что ему снилось, будто он убегает от кого-то по ночному городу. Сначала просто по улицам бегал, а потом оттолкнулся и по воздуху побежал. И всё переживал во сне, что за провода зацепится, и его током шандарахнет. Ты свинушки ешь?

– Я всё ем, – отмахнулась Вероника, не желая заострять внимание на своих гастрономических пристрастиях. – Глеб видел то, что его подсознание сформировало из переживаний и воспоминаний. По поводу снов много всего пишут, но я это понимаю именно так. Есть причины и следствие. Сны, как их все видят – это следствие, а я вижу причины. Чужие и против своей воли. Сейчас я опять начну жаловаться на то, как мне это осточертело…

– Ну так не жалуйся, а рассказывай, чего увидела, – дед Егор высыпал грибы в таз, залил водой и вооружился ножом, чтобы почистить склизкие шляпки и покромсать их на кусочки.

– Да обрывки, как и всегда, – вздохнула девушка. – Сначала алкаш какой-то, который говорит, что менты уже ушли, и можно валить. Потом я проснулась, потому что поняла, что сплю. Я всегда просыпаюсь, когда во сне понимаю, что это сон. Потом я снова уснула… Парк аттракционов, колесо обозрения, девушка высокая с мелкими такими чёрными кудряшками и родинкой возле носа…

– Это Анжелка, – кивнул дед Егор.

– Экзамен по математике в школе, зелёный мячик с синей и белой полосками, цветочная лавка… – продолжала Вероника, загибая пальцы. – Потом кот полосатый, в которого мальчишки из рогатки по очереди стреляли. Ребёнок маленький в кроватке детской, а рядом мишка плюшевый. Розовый. Потом сломанная удочка и фраза «Блин, Виталя, батя меня теперь убьёт…» Документы какие-то, подписи… Лошадь с цветами и лентами в гриве. Метро… У вас в городе же нет метро?

– Нет. Глеб в командировки часто ездит, особенно в Москву. Анжела говорила, что по столичным сделкам прибыль выше, поэтому она не против, что он бросает её с детьми и пропадает неделями чёрт знает где. Да уж, каша у него в голове будь здоров…

– Это не только у него. Все сны такие. Я ещё никогда не видела, чтобы сон целиком одним воспоминанием был продиктован, там всегда каша.

– И ничего интересного…

– Кроме первого вот этого алкаша. Не знаю почему, но мне кажется, что причина где-то там. Слишком уж яркие ощущения были.

– Значит, надо попробовать двигаться в этом направлении.

– Как? – у Вероники глаза полезли на лоб. – Я не могу это контролировать. Я просто зритель, который видит то, что ему показывают.

– Ты говорила, что чувствуешь то же самое, что человек испытывал во время того, что он вспоминает.

– И что?

– А то, что ты в этот момент не зритель, а персонаж. Ну или вроде того. А если ты персонаж, то как-то можешь повлиять на то, что видишь.

– Как? Говорю же – я сразу просыпаюсь, если понимаю, что вижу сон.

– Значит, надо научиться не просыпаться. Ты же хотела понять, как закрыть для себя доступ к чужим снам, вот и тренируйся, разбирайся, пока у тебя подопытный кролик есть.

– Пф-ф-ф… Легко сказать… А вы что видели?

– Я? – дед Егор вытер руки о штаны и потрогал кружку с травяным настоем. – Пей, заварилось уже. Я видел почти всё то же самое, что и до этого, но поинтереснее. Ты заснула, полезли щупальца… Одно дотянулось до головы Глеба, трогало, искало… А потом по одному этому щупальцу искорки пошли мелкие красненькие. Как искорки до тьмы твоей добрались, так все остальные щупальца к Глебу и устремились. А потом замерли и назад потянулись. Все до единого. И через какое-то время всё повторилось – сначала одно, а потом все остальные.

– Щупальце-разведчик подаёт сигнал остальным, сообщая, где лежат вкусняшки… Фильм ужасов снимать можно, – вздохнула Вероника, чувствуя, что голова снова начинает зверски чесаться. – И что? Они потом все искрятся?