Лыбедь (сборник)

Зеленеть бы недоброй зеленью заброшенным полям, зарастать бы руинам, тлеть бы непогребенным костям, когда б не погиб черный Аттила. Повесть о гибели его Лыбедь особенно любила слушать. Еще бы! Ведь главной в этой повести была такая же девочка, как она, именем Хильдеко. На ней вождь полулюдей надумал жениться. Жёны обров послушны, как рабыни, но Аттила захотел получить северную деву со светлыми косами. Перед спальным шатром старые обрянки обыскали Хильдеко, опасаясь найти на ней хоть малый ножик. Да только Хильдеко была сильная девочка. Управилась и без ножа – задушила хмельного Аттилу своей светлой косой. Но больше всего нравилось Лыбеди, что Хильдеко еще и сумела спастись. Почти до утра выжидала она рядом с мертвецом, зная, что в свадебный шатер никто не посмеет войти. А под утро выскользнула наружу, прокралась средь хмельных стражей и бросилась в реку Дунай. Долго плыла она, прежде чем ее, обессилевшую, добрые рыбаки подняли на свой челн.

После смерти Аттилы большое племя распалось на малые, но и они причиняли многие беды и готам, и франкам, и ромеям, и всем прочим народам. Франкский князь Сигиберт оказался слаб – попал к обрам в полон, что само по себе стыд. Но, чтоб воротиться домой, обещался он женить сына своего, княжича Дагоберта, на обрянке Рошели. В честь свадьбы этой франки даже заложили малый городок Рошель. Вот уж не хотелось бы жить в эдаком месте!

Проклятые кочевники! При жизни дедов стали они добираться до русских земель. Но она, Лыбедь, только на двенадцатом году впервые увидала обров с городского вала. Как гадки были темные их лица, на которых борода росла лишь редкими пучками из-за того, что щеки нарочно исполосованы с детских лет каленым железом! Как много их было!..

Братья Хорив и Щек, как отважно вы бились, верховодя каждый своей частью дружины! Честный воевода Сила, что сводил обе рати единым своим разумом… Уже тем мы победили, что не сгинули, как дулебы! Зима-берегиня охранит обескровленный город Кия от новых набегов. Но как набраться новой силы к весне?

– Третий час молчишь ты, княжна, – поравнялся с девочкой Волок. – Я уж озадачился: откуда столько мыслей у тебя в голове? Не сердись на шутку – это негоже. И помни одно: ты сладишь. Сладишь не хуже взрослого мужчины.

* * *

Ночевали без огня, ели строганину с лепешками, успевшими покрыться тонкою ледяной корочкой, грелись брагой. Селения на пути старательно огибали, заметали следы. До последнего места нельзя себя обнаружить, иначе добра не жди.

Последнее место, древлянский Искоростень, явилось к полудню третьего дня.

Теперь приближались уже открыто. Тонкие струйки дымов оборотились избами и частоколами.

– Нас приметили? – спросила Лыбедь подъехавшего Волока.

– Еще нет, мы опередили. – Волок оборотился к Колороду: – Давай.

Колород поднял ко рту резной рог и протрубил во всю силу легких. Переждал, протрубил вновь. Третий раз. Всё, четвертого раза не будет.

Ждать пришлось довольно долго, но такое в обычае. Держат совет, скоро выйдут.

Теперь, под взглядами многих, незримых покуда глаз, надлежало показать себя в своем праве. Лыбедь, Волок и Колород недвижимо стояли отдельно, дружина – шагах в пятнадцати за ними.

Только сейчас Лыбедь в полной мере ощутила, как устали ноги без удобных веревочных подпор. Но сидела покойно, ровно.

Наконец из ворот городка показались три пешие фигуры.

– Старшего зовут Грузило, – тихо, не глядя на Лыбедь, проговорил Волок. – С ним только и говори.

Лыбедь даже не кивнула. Переговорщики налегке – это скверный знак, просто не будет.

– Было думали, в эту зиму не приедете! – приветствовал их Грузило самым дружелюбным голосом.

– Разве ты отдал что-нибудь обрам? – откликнулась Лыбедь.

– Навьи[7 - На?вьи – мертвые. Предки наши верили, что умершие родственники помогают живым.] берегли, обров не было. – Грузило прищурился.

– Берегли вас не только навьи, Грузило, – вас берёг Киев. Раз обров не было, то мы пришли за своим.

– Ты не лезешь за словом за пазуху, княжья сестра. – Одетый в черные соболя чернобородый Грузило с нарочитым весельем переглянулся со своими товарищами.

Те тоже усмехнулись в усы.

– Я не княжья сестра, а княжна Киеву, и ты это знаешь, – спокойно возразила Лыбедь. – Видишь наши сани? Они пусты. Их не наполнить зряшными речами.

– Будь по-твоему. – Грузило обернулся к воротам: – Эгей! Выноси!

Ледок в груди, колючий, как на лепешке, что ела она поутру, даже не подтаял. Лыбедь знала: только сейчас и начнется настоящая трудность.

Недвижимы смотрели с коней Киевы люди, как подданные выкатывают все, что час назад покойно лежало в кладовых. Три дюжины медовых сот, а в придачу к ним два круга чистого воска. Шесть мешков жита. Два малых мешка гречихи. Лен и шерсть. Кожи. Меха куньи, меха беличьи. Мешок гороху. Конопля. Просо. Овёс.

– Шутил я, княжна. – Голос Грузилы сделался добродушен. – Ждали мы вас, как не ждать. Все уж посчитано, забирайте.

– Заберем лучше все сразу, так и считать легче, – приветливо вымолвила Лыбедь, не оборачиваясь, но зная, что никто из людей ее не сделал и шагу к вынесенному. – Это ведь треть будет?

– Не привычен у тебя глаз, княжна! – рассмеялся Грузило. – Тут всё как есть.

– Сдается, и мой глаз обманывает, – в первый раз разрешил себе вступить в разговор Волок. – Тут треть от добра, что мы получали о прошлую зиму.

– Треть. – Грузило глядел теперь на Волока, не на Лыбедь. – Но это все, что вам причитается. Разве Киевы дружинники стали теперь есть один за троих?

Если древлянин ждал ответа от Волока, то обманулся. Волок промолчал.

– К чему ты клонишь, Грузило? – заговорила Лыбедь вновь. Говорить было трудно – так пересохло вдруг во рту. Только б не закашлять! Нельзя. – Я и впрямь молода, не могу взять в толк.

– Так все просто, – с готовностью откликнулся древлянин. – Вас теперь на две трети меньше, стало быть, всяк получит свою долю без обиды.

– Да, нас теперь в городе мало. – Лыбеди вдруг сделалось покойно. Волок и Колород, неподвижные, как боги на погосте, казалось, подпирали ее с обеих сторон – подпирали надежно и крепко. Она словно думала вслух – для них вслух, а для Грузилы – молча. Прежде чем вымолвить слово, она знала уже, что оно одобрено ими обоими. – Многие полегли от обров. Но летом обры придут вновь, Грузило. И до лета мы наберем по родам новых молодых. Мы должны сделать это, как только день пойдет прибывать, не позже. Меньше чем за половину года воина не обучить. Ты сосчитал тех, кто в городе сейчас. А что будут есть те, кто еще не с нами?

Напускное добродушие тотчас сошло с лица древлянина.

– Девчонка требует полной доли, опираясь на город, что слаб, как новорожденное дитя, – сощурился он. – Как же ты накажешь нас, княжна, коли не получишь желаемого?

– Никак, – спокойно ответила Лыбедь и улыбнулась. Улыбалась она тому, что соратники ее на сей раз не услышали, напряглись.

А напрасно, она знает, что говорит. – Никак я, Грузило, тебя не накажу. Не смогу.

– Так не обойдешься ли этим? – Грузило, слегка удивившийся и словам ее, и улыбке, кивнул на выложенную дань.

– Не обойдусь. – Лыбедь продолжала улыбаться. – Ты, Грузило, похоже, недоданный воск себе в уши залил? Второй раз повторю, а третий не стану: обры тебя накажут летом, когда нас вырежут. Зачем мне беспокоиться?

– Горазда спорить! – Грузило усмехнулся. – Ладно, считай, отспорила свое.

Древлянский староста махнул рукой, даже не оборотившись на ворота. Из них, кто б сомневался, наблюдали. Мешки и коробы выкатили споро, поди, держали наготове, не зная, как пойдет торг.

– Медок-то в этом годе, того, нехорош, – поморщилась Лыбедь, оттягивая последнюю схватку. – Бортники[8 - Бо?ртник – лесной пчеловод. В древние времена люди не умели разводить пчел сами. Они искали жилища диких пчел в лесу, в дуплах. В дикий улей опускали борть – специальную снасть, на которой пчелы делали медовые соты, как и на стенках улья. Борть потом извлекали, а сам улей не трогали. Здесь тоже была своя наука. Бортник знал, например, сколько меда можно вынуть из дупла, чтобы пчелы не погибли. Даже когда появились первые домашние ульи, наши предки продолжали заниматься лесным пчеловодством – бортничеством.] жаловались – брали горький, как желчь.

– Мало нынче хорошего меду, – ответил Грузило степенно, тоже выжидая. – А все ж и такой годится. Назад сразу едете или чуток погостите?

– Благодарствуем, нету времени гостить. Как последнюю треть от вас получим, так и тронемся.

– Погоди, погоди, о какой трети ты толкуешь? – переспросил Грузило.

– О третьей трети, вестимо. Вижу здесь только две.