Страны моей жемчужины

– Никто не может знать о своей звезде, – упрямо выпятив подбородок, сказал юноша. – Светила подвластны только Богу.

– Это верно, но пути их открыты для нас и могут быть изучены и просчитаны. В твоей стране нет ни одного астролога?

– Есть один безумный. Монах Аврелий. Смотрит по ночам в небо, беснуется во время кровавой луны, вопя, что знал об этом. И меня сбивал с толку, говоря, что дано мне увидеть в небе огненного дракона – того, что явился моему деду, предзнаменуя, что род наш будет господарями и царями Дакии. Я поверил; смотрел в небо, а вместо этого стал рехином – заложником.

Улугбек с еще большим интересом посмотрел на юношу и спросил:

– А когда твой прародитель видел в небе дракона?

– В 1380 году от рождества Христова. В вашем исчислении это будет…

– Я умею исчислять время от рождения пророка Исы, – прервал его эмир. – Дракон Гиртаб, прилетающий через поколение. Златохвостый павлин вавилонян. «Небесные метлы», записанные в летописи Чуньцю. Я не уверен… Сейчас… сейчас…

Улугбек подошел к одному из столов, на котором стояло сразу несколько светильников. Что-то записал, зачеркнул, написал снова. Вернувшись к ожидающему его Дамаду Али, он вложил в руку юноши тонкую полоску пергамента.

– Если, как говорит досточтимый паша, твоя дерзость не оставит тебя без головы и ты доживешь до означенного здесь срока, то ты увидишь в небе огненного дракона и вспомнишь старого звездочета, которого к этому времени уже не будет на свете.

Обернувшись к паше и увидев, как помрачнело его лицо, Улугбек весело произнес:

– Не печалься, мой друг. Для общения с тобой времени у меня достаточно. И зиджи[5 - Зиджи  астрономические таблицы, составлявшиеся в средние века во многих странах Востока и включавшие, как правило, каталоги звёзд.], за которыми ты проделал столь долгий путь, уже переписаны и ждут твоего пытливого глаза.

* * *

Одной из самых больших нумизматических ценностей сегодня является серебряный дукат, отчеканенный в 1456 году Владом III Басарабом, больше известным как Дракула. На монете, отчеканенной «набожным» господарем к пасхе, помимо фамильного герба, изображена комета, которая в том году, по свидетельству очевидцев, появилась в небе только в августе. Сам Влад считал «огненного дракона» покровителем и ждал появления кометы с уверенностью, пугающей окружающих.

О том, кто предсказал «колосажателю» появление кометы, истории неизвестно…

Мунира БАБАЯРОВА

Непобедители

«В детстве я папу любила больше, чем маму. Потому что, если мама говорила «нет», это означало нет. А папу можно было уговорить. Когда он ходил на выборы, то всегда приносил шашлык. И я очень долго думала, что выборы – это когда всем раздают шашлык и разные сладости.

На майские праздники все мамы в нашем большом дворе шили новые платья. А из оставшихся кусков материи – сарафаны нам, дочерям. Нередко можно было увидеть: идет глава семьи с женой, а позади – дети в одинаковых нарядах. Некоторые модницы посмеивались между собой: «Инкубаторские!».

От улицы Каблукова вниз к парку Тельмана шла улица Асакинская. До революции здесь находились дома инженеров, врачей и других специалистов. Здесь жила интеллигенция. По потолкам можно было догадаться, что просторные комнаты бывших хозяев, господ, были разделены перегородками, куда плотно заселились товарищи.

Мы жили на Асакинской, ворота номер пять. По примыкающей улице Каблукова с утра проходила демонстрация трудящихся. Нам, детям, строго-настрого было запрещено выходить со двора.

«Там пьяные, хулиганы и разные стиляги», – запугивали нас.

Пьяных – раскачивающихся дяденек – я видела не раз. Стиляги были, как мне казалось, какие-нибудь двоечники-второгодники, которых никто не уважает. А хулиганы… это слово внушало страх.

Самые смелые из нашей детворы открывали двери ворот и смотрели на проходившую мимо шумную толпу. А я с ужасом отмечала, сколько их, хулиганов и стиляг. И еще нас пугали цыганами, которые воруют детей. Это сидело крепко в моем сознании, и я никогда не нарушала запрета.

Праздновать Первомай мы шли после демонстрации. В парк Тельмана. Красный песок вокруг фонтана, играет духовой оркестр…

Когда было немного народа и с нами был папа, он позволял от самых ворот сбегать по крутому спуску – прямо к накрытым праздничным столам, где продавались ореховые трубочки и слоеные язычки с сахарной посыпкой. Можно было свободно бегать и жевать на ходу.

А когда к нам присоединялась мама, мы вели себя «прилично». «Вы же девочки!» произносилось таким тоном, что руки невольно тянулись поправить сползающие белые гольфы, а страх потерять носовой платок омрачал радость праздника.

Не торопясь и не толкаясь, мы чинно спускались по главной лестнице. К празднику она всегда была выкрашена под ковровую дорожку. Проходили мимо белой скульптуры балерины, на которую не пожалели побелки. Края каждого перехода лестницы с обеих сторон украшали львиные головы, выкрашенные в золотой цвет.

Все это вызывало уважение и создавало торжественное настроение. Я со страхом заглядывала в открытые львиные пасти – руками трогать боялась: мама говорила, там водятся ядовитые змеи.

Оказавшись, наконец, внизу, мы с сестрой наперегонки бежали на детскую площадку к качелям. И вздымались к небу наши белые банты на туго заплетенных косах!

– Сильнее, сильнее, – просила я папу, хотя от страха замирало сердце.

Рядом слышались завистливые голоса:

– Я тоже так хочу…

– Нет, нет. Держись крепче.

И я, подталкиваемая самым лучшим папой на свете, вновь взмывала выше всех.

Повсюду мелькали нарядные платья, цветы, надувные шарики. А еще неотъемлемой частью майских праздников были жестяные дудочки, со всех сторон были слышны их пронзительные звуки.

Гулять в парк ходили часто, но майские гуляния были особо радостными. Возвращались уставшие, но довольные. От звука моей дудочки наша соседка Евдокия Федоровна жаловалась маме на головную боль. После чего дудеть мне запрещали. На следующий день инструмент вообще куда-то пропадал, шарики сдувались, лопались… Все, праздник закончился, до следующего мая!»

– Тимур, ты опять копаешься в маминых бумагах?

Полный мужчина в майке и шортах заглянул в комнату и недовольно посмотрел на сына. Мальчик с интересом склонился над разрозненными листами из толстой картонной папки.

– В кого ты у нас? – недовольно качал он головой. – Я в твои годы из интернета не вылезал. Бросай всю эту ерунду, пошли позавтракаем.

– Это не ерунда, пап, интересно.

– Да брось! Не теряй зря времени, сегодня поедем на боулинг.

Не споря с отцом, мальчик послушно сел за стол. Раздался звонок. Взяв трубку, отец тут же громко расхохотался. Зная, что это надолго, мальчик, взяв бутерброд, тихо вернулся в свою комнату и вновь раскрыл старую папку.

«…Но это только начало. Май – предвестник летних каникул. Вот оно – настоящее счастье! Уроки делать не надо, по утрам никто не будит. Свобода!

Выходишь в общий двор, он утопает в тени ветвистых акаций, в середине двора растет старый серебристый тополь, у которого мы всегда играли в куликашки. Около него – водопровод. А чуть подальше – беседка тети Кати. Она всегда в цветах: то обвита фиолетовыми вьюнами, то шиповник зацветет, издавая тонкий аромат.

Сегодня с утра там возится дядя Вадим в старой клетчатой рубашке с засученными рукавами. Мы, детвора, уже знаем, что это означает, и наблюдаем сквозь зеленые прутья беседки.

На старой деревянной тумбочке устанавливается примус. Сначала в отверстие сбоку в него вливается керосин. Закрывается крышечкой. Движения дяди Вадима неторопливы, он аккуратно закручивает крышечку бутылки с остатками горючей жидкости, потом принимается за примус. Спичкой зажигает его, осторожно, не торопясь подкачивает. Когда примус с шумом разгорается, появляется тетя Катя с малиной. Мы оживленно переглядываемся. Она, в отличие от своего степенно-молчаливого мужа, более словоохотлива. Комментирует свои действия, ставя на огонь эмалированный тазик с водой: «Немного, – поясняет, – чтобы сахар растворить». На наших глазах белая горка оседает и превращается в желтоватый сироп. Тетя Катя помешивает его деревянной ложкой с длинной ручкой, приговаривая: «Он должен быть полностью прозрачным, только после этого можно бросать в него ягоды».

Первые малиновые бусинки расплываются по поверхности сиропа, становясь блестящими, словно отполированные. А ложка в руках тети Кати продолжает выгребать из бидончика оставшееся содержимое. И в этот момент по всей беседке разносится дивный малиновый аромат.

– Ну, ребятки, бегите за хлебом, – командует тетя Катя.

Мы бежим врассыпную по домам, но уже через несколько минут вновь собираемся. И, как завороженные, смотрим на самый трепетный момент: из сгрудившихся ягодок закипающего варенья начинает вылезать розовая пена. О! Это кульминация!

Через прутья беседки тянутся детские ладошки с горбушками. Тетя Катя ловко собирает пенку и намазывает хлебушек.