Rewind without erase

Перед ними была полутемная камера физиостаза, заполненная аппаратурой жизнеобеспечения, мониторами, сложными медицинскими приборами неизвестного назначения. Повсюду прозрачные и гофрированные трубки, разноцветные огоньки, ритмические рисунки осцилограмм. Посреди помещения на койке кто-то лежал неподвижно. Худшие опасения Алекса сбылись – при всем желании он не смог бы поговорить с этим человеком, потому что тот был в коме. В открытых глазах отражались огоньки аппаратуры, и по рукам и ногам бегали крошечные волны роботов – стимуляторов мышц.

Но самым странным открытием было то, что на кровати лежала девушка. В этом не было ни капли сомнения – под простыней были заметны плавные контуры груди, все пропорции указывали на то, что это не мужчина. Поначалу можно было бы принять ее за мальчика из-за коротко остриженной головы, но внимательный человек быстро понимал, что к чему. К шее от одного из устройств шел толстый кабель и уходил прямо в тело в том месте, где позвоночник переходит в череп. Ни разъема, ни шрамов…

– Овер. Ты как всегда прав изначально, сердце моё… – Алекс выглядел измученным чужой бедой и открывшейся ему нежеланной истиной. – Я не понимаю, почему там он парень, а здесь – девушка? Как он может так долго находиться в транскоде? Чувствую, что все ответы в этом компьютере…

Они скинули всю информацию с компьютера на флешку и в молчании покинули загадочную палату. Стерли с терминала все следы своего присутствия в клинике и в молчании направились домой на Ладогу…

1

Под новый год страницы знакомых и малознакомых Лину людей были до отказа забиты голографическими ёлочными натюрмортами и весёленькой музыкой, в которой то и дело слышался перезвон колокольчиков из упряжки Санты. Парень бездумно проглядывал картинки, зацепившись взглядом за простенькую инфографику: в 6 лет треть детей верит в Деда Мороза, а две трети гадают, хватит ли у него денег на подарки для них. В 18 лет треть детей впервые с полным правом пьют вино за столом с родителями, а две трети – не могут вспомнить, как провели новогоднюю ночь.

«А кто – то будет кодить как проклятый за двоих, – ругнувшись в сторону коллеги – лентяя, подумал Лин. – Конечно, после того, как сходит со свежеиспечённой супругой на каток».

– Лин, ты помнишь, что на катке сегодня будут ребята из литклуба? – голос Киры за раскадровкой гистограммы прозвучал звонком будильника в понедельник. В шесть утра. Ох ты ж ма… – Надо, что ли, стихи какие про Новый год почитать, а?

– «В лесу родилась ёлочка, в лесу и умерла», пойдет? – откликнулся Лин.

А пальцы уже поймали волну памяти, которая прекрасно помнила обрывки фраз одного стихотворения, бывшего негласным лозунгом одного далекого ноября прошлого десятилетия. Пора, мой друг, пора.

– А что-нибудь посерьезней? – уточнила Кира из ванной, пытаясь перекричать шум работающего фена.

Похоже, подготовка полным ходом. Но все-таки мне повезло с тобой, родная. На украшательство себя тратится так мало, что мне приходится прикрывать тебя от твоей матери, говоря истину. Мне ты нравишься такой, какая есть. И, честно говоря, на фоне этой почти аскетичной простоты тонкое обручальное кольцо с тёмно-синей, словно небо транскода, сапфировой искоркой смотрится на тебе величайшим сокровищем мира.

– Ну, если не брать их Фимбулвинтеров и Йолей, то это, – не переставая любоваться женой, ответил Лин и, набрав в грудь побольше воздуха, увеличил зону покрытия, едва не сорвав себе голос. – Пора, мой друг, пора, пора. Все собрано еще вчера, пальто в прихожей жаждет плоти… Нам обещали боль утрат, невозвращений, расставаний, дурдом, больничные палаты[1 - Константин Потапов «Пора, мой друг, пора»]…

> begin

– А давай возьмем этот стих на два голоса? – Ныряя головой в уютный черный свитер, словно в омут реки-под-рекой, предложила Кира.

«Обожаю тебя, – подумал Лин. – Сам хотел попробовать такую идею. Как же легко с тобой, а… И если ты читаешь мысли, прочти сейчас и эту».

Тонкие пальцы сына великого хакера потянулись к худенькой узкой спине Киры, согнувшейся в три погибели над шнуровкой своих сапог. Это была их игра – кто первый успеет выдать другому разряда в добрую дорогу, прикоснувшись к тому месту меж лопаток, откуда растут невидимые для остальных светлые крылья.

***

В транскоде нет времени. В любой момент можно отпраздновать день рождения, отправиться в самый счастливый день или встретиться с человеком, которого уже не встретить в реальной жизни. Поэтому многие и любят транскод и хотели бы подольше пробыть в нем. Он дарит вторые шансы, бесконечную возможность перемотки – rewind without erase. И никогда не надоест входить в переменчивую реку – у нее миллион лиц, для каждого – своё…

Алистер чувствовал новогоднее настроение – аура транскода вспыхивала от ожидания праздников. Кто-то предвкушал подарки, и это нетерпение пробегало багряными всполохами по темно-зеленой хвое сбывшихся надежд и золотым шишкам ожиданий от будущего года. Кто-то с облегчением провожал заканчивающийся год и сжигал мосты, и едкие дымные нотки щекотали чувствительный нос парфюмера.

Если захотеть, то вот такой новый год может наступать каждый день, да хоть каждый час. Алистер, однако, не злоупотреблял этой возможностью. Ему нравилось иметь возможность выбора, и он выбирал не приедающееся праздничное настроение. Чем реже достаешь из коробки любимую вещь, чем реже включаешь любимую музыку, тем сильнее каждый раз радость от случайной встречи с ними…

Мир сам напоминал Алистеру о празднике, просачиваясь извне, и традиционный новогодний глинтвейн впитывал апельсиновый жар, бархатную ласку кардамона, смешок корицы и упругость алого яблока. Мало взять шкурку мандарина, горсть еловых игл и чуть-чуть корицы. Дух праздника не привить на сухое дерево, нужна свежая кровь, ветер извне, давно ожидаемые новости… Кто-то придет на этот раз… Этот праздник будет особенным.

***

За массовым катанием на коньках и стихотворным марафоном последовал коллективный поход в ближайшее антикафе, где посетителям на выбор предлагалось двадцать с лишним сортов чая, а полки были завалены настольными играми. «Транскод транскодом, а живое общение не устареет никогда!» – с таким возгласом предводитель общества недобитых романтиков ввинтился в самую середину игрового склада, выцепляя оттуда узкую коробку, на обложке которой были нарисованы четыре глупых смешных человечка перед грозной фигурой в чёрном одеянии. Лин коротко вздохнул и с размаху плюхнулся в ближайшее кресло – каплю, точно такое, что было в квартире у отца. Следом упала Кира. И снова волна безмолвного коннекта.

«Ты же говорил, Лин, что в доброй половине этих игр надо подставлять ближнего, чтоб выбиться в дамки. Почему сейчас не хочешь уйти?»

– Зверя внутри надо выгуливать хоть на таком вот малом клочке земли, Кира, – закрыв глаза, словно в минутном трансе, тихо произнёс Лин, – убивать понарошку, чтоб не убить взаправду… Хочу посмотреть, кто убьёт меня…

Девушка привстала на локте и с неприкрытой тревогой воззрилась на бледное до зелени лицо Лина, украшенное изломом болезненной улыбки. Таким он бывал очень редко. Таким он её пугал.

– Ты как вообще, а? – осторожно коснувшись его плеча, спросила Кира.

Не открывая глаз, Лин коротко мотнул головой.

– Прости меня, родная, – выдавил он. – Чёртовы наномашины… Забыл их подзарядить. Если хочешь, оставайся с ребятами, я перезаряжусь за ночь и к утру снова буду с вами… Не хочется, знаешь ли, золушку-русалку при всех отыгрывать, мол, в полночь ноги снова хвостом станут…

Хищная тень глухого недовольства на секунду накрыла Киру, склонившуюся над Лином. За прошедшие полгода ребята из клуба стали для неё ещё не второй семьёй, но уже чем-то большим, чем просто тусовкой, куда можно было приходить без чинной карнавальной маски на лице. А сейчас из-за глупой забывчивости Лина ей нужно встать, и, на ходу оправдываясь перед всеми, словно герой из той самой настолки, отчалить с ним в пахнущую праздничным порохом, по-весеннему промозглую новогоднюю ночь. Или не отчаливать. Остаться со всеми, отпустить мужа одного, и… что? Дура ты, Кира. Эгоистка позорная. Да если даже воедино собрать всё тепло и принятие, которое ты можешь получить в своей новообретённой стае, и положить их на одну чашу весов, Лин в одиночку перевесит кучку этих мелких золотых крупиц монолитным слитком своей запредельной любви.

В следующий миг едкий натр, шипящий в горле у Киры фразами типа «Склероз лечить надо, вот и езжай домой», был окончательно нейтрализован коротким судорожным движением руки Лина. Его пальцы сгребли в горсть космическую черноту обшивки кресла, словно пытаясь сорвать покровы со всей Вселенной и дознаться, наконец, у небесного Архитектора, за чьи ошибки он всю жизнь вынужден платить своим недугом, который теперь мешает жить не только ему, но и…

– Пойдем домой, Лин, – тихо сказала Кира. – Я вызову такси. А дома поиграем, во что захотим.

***

Коротко выдохнув куда-то в сторону, дежурный врач залпом опрокинул в себя заветную рюмку под бой курантов и жадно закусил обжигающую отраву солидным куском колбасы. Новогоднее дежурство в клинике нейрореабилитации было скучнейшим занятием на свете: накачал пациентов транквилизаторами – и вся ночь в твоём полном распоряжении.

Едва заметно пошатываясь, врач умудрился спуститься по лестнице на пару пролётов вниз и свернуть в тусклый коридор. Здесь, среди прочих «безнадёжных» лежал крайне любопытный экземпляр, прозванный персоналом «Рапунцель», словно в насмешку над коротко остриженной макушкой девчонки, которая провела в бессознательном состоянии всё детство и отрочество здесь, в этом подвале, но упорно не желала умирать, более того, её мозг умудрился развиться едва ли не лучше, чем у большинства её сверстников.

– Но глухи решётки на окнах в палате буйных[2 - Graurock – Рапунцель], – процитировал врач невесть откуда всплывшую в его затуманенной памяти строку. – Эх, Рапунцель, Рапунцель… Тебе ж восемнадцать недавно стукнуло, да? А знаешь, какой подарок нам с тобой наше чёртово здравоохренение вкатит?

Девушка не знала и знать не могла, но в тот момент врачу померещилось, что она едва заметно вздрогнула, словно прочитав мысли, которые он не в силах был удержать в глубинах своего сознания.

Если через месяц никто не возьмёт на себя расходы по жизнеобеспечению, государственная машина разберёт на части беззащитную тушку Спящей красавицы, чтобы спасти пару-тройку чужих жизней.

Логично? Да, ведь осколками одного недоделанного витража можно закончить сразу десяток.

Гуманно?

Ха. Наверное, да. Иногда «прервать мучения» значит то же самое, что «исцелить».

Врач снова пошатнулся, на этот раз сильнее прежнего, и упёрся ладонями прямо в толстое стекло, за которым в сумраке маячил белый флаг девичьего лица, мягкие очертания которого напомнили доктору картины художников не то позднего Средневековья, не то раннего Возрождения.

Охваченный внезапным чувством стыда – за то, что не может вспомнить в присутствии этой мадонны от высоких технологий ни рифмованного текста, ни фамилий живописцев, да ещё вдобавок разит перегаром, врач нацепил на лицо стерильную маску и, пятясь спиной к двери, покинул холодный зал, чувствуя, как в висках у него бьётся одинокая мысль, на этот раз не чья-нибудь, а собственная.

Гуманизм украшает человека, но не делает его счастливым, чёрт побери всю эту долбанную жизнь.

***

Когда Лин вышел из ванной, Кира уже уснула, свернувшись калачиком вокруг подушки. Хромая, парень добрёл до кровати и, стараясь не потревожить хрупкий сон своей избранницы, примостился на краю. Отлично. Осталось откинуться на спину, закрыть глаза и потерпеть несколько минут, пока ноющая боль в суставах не сменится зудящей щекоткой, а потом, когда наномашины войдут в штатный режим, исчезнет и вовсе.

Теперь можно спустить с потолка кронштейн с закреплённым на нём мягким полукругом монитора – авторское изобретение самого Лина, впервые опробованное ещё в том злосчастном интернате, куда он сбежал, словно волчонок, свято веря голосу своей уязвлённой гордости, которая нашёптывала ему, будто он, гадкий утёнок, пятно на солнечном кругу семьи, не достоин и толики родительской любви. Время расставило точки над «i» и «ё», выпрямились кривые зеркала, и сейчас уже Лин учился у Криса искусству любви без посягательств на свободу того, кого любишь. А кронштейн так и остался служить хозяину, словно верный старый дворецкий.

Не открывая глаз, Кира простонала во сне что-то невнятное и тяжело вскинулась на кровати, словно пытаясь отползти прочь от чего-то страшного и чужого. Девушка ткнулась плечом в ногу Лина и вцепилась пальцами ему в лодыжку.

– Спи, спи, солнце, всё хорошо, – рассеянно пробормотал Лин, одной рукой обнимая Киру, другой – вызывая на экран главное меню системы.