Дикими тропами. Дружба

Линёна металась в бреду. Заваренное по особому рецепту снадобье не дало абсолютно никакого результата. Становилось хуже.

Что делать?

До ближайшего гениального врачевателя, способного кого угодно достать хоть с того света, седмица пути. И с каждой минутой расстояние увеличивается. Аристарх и Ухмарь, леший их дери, уж наверняка не стоят на месте. А они, Бродяжница и Линёна, уже пол утра провели в ночном лагере.

Что делать?

Они не догонят, ни за что не догонят Аристарха. Но оставаться на месте, бездействовать и смотреть, как Линёна быстро угасает, Бродяжница тоже не могла. Оставить её здесь и идти за помощью? Неуверенный взгляд на ученицу заставил сердце в который раз болезненно сжаться от жалости и чувства вины: закутанная в два одеяла (своё и Бродяжницы), со спутанными чёрными волосами, облепившими невероятно бледное лицо, Линёна слабо постанывала:

– Мама… мама, не трогай… отпусти… мама…

Что делать?

Остаться и надеяться на неожиданную подмогу? Откуда, кикиморы отымейте этот лес? Откуда? Оставаться нельзя. Бродяжница приняла решение:

– Линёна, девочка, потерпи. Я знаю, ты меня слышишь. Сейчас соберёмся и поедем. Понимаешь? Нагоним этих мерзавцев.

Меньше часа ушло на сооружение нарт. Ещё полчаса – чтобы уложить на них Линёну и кое-что из вещей. Лишнее пришлось оставить. Солнце стояло в зените, когда девушки, наконец, двинулись в путь. Надежда была на то, что мужчины тратят достаточно времени на отдых и ночной сон. А ещё на то, что Бродяжнице хватит сил не только сдвинуть эти проклятые нарты с места, но и тащить их за собой столько, сколько потребуется.

Я говорил тебе, что без спутников меньше проблем в дороге?

Бродяжница невесело усмехнулась.

Они все, все были правы… Какое ребячество… Бродяжница снова отмахнулась от непрошенных мыслей, но на этом трудном пути они постоянно возвращались. Девушка старалась тратить меньше драгоценного времени впустую и останавливалась только в случае крайней необходимости. Так на исходе дня Линёну требовалось накормить и заодно подкрепить свои силы. Ближе к середине ночи Линёна слабым голосом попросила Бродяжницу помочь ей справить нужду. Казалось, разум её немного прояснился, но мимолётная передышка оказалась обманчива. На девушку с новой силой навалилась хворь, и она не смогла самостоятельно стоять.

На рассвете Бродяжница уже представляла собой жалкое зрелище. Запряжённая в тяжёлые нарты, по временам проваливаясь в глубокие сугробы, она упрямо хромала вперёд. Было похоже, что ей удалось сократить расстояние. Вот только сколько её искалеченная нога сможет выдерживать этот бешеный ритм?

Вначале казалось, что Линёна только спит, но потом стало ясно, что она не собирается приходить в себя. Бродяжница устроила небольшой привал, понимая, что иначе ей не справиться. Она влила в свою ученицу наскоро сваренный бульон из солонины и немного поела сама. Всё ещё надеясь на чудо, Бродяжница заставила Линёну выпить травяной отвар, чтобы сбить жар.

Новый день прошёл в той же дикой гонке. Следы пребывания здесь людей стали как будто немного отчётливее. При хорошем раскладе расстояние до Ухмаря и Аристарха уменьшилось на день, а это означало, что между ними шесть дней пути. Шесть треклятых дней!

Если Аристарх сказал правду, Линёна погибнет раньше. Угаснет, потухнет, сгорит… Если Бродяжница истолковала слова ученицы верно, то не сразу призналась в своём плохом самочувствии. И как она могла ничего не заметить? Линёна заболела ещё накануне того дня, когда Бродяжница нашла её с раненой птицей. Странница стиснула кулаки и постаралась шагать быстрее. За два дня они смогут сократить расстояние до спасительных лекарских рук Аристарха на день. Хорошо, если на два. Останется ещё четыре дня пути, которые им никак не преодолеть за короткий срок. Даже если бы Бродяжница была абсолютно здорова. Чёрт бы побрал её гордость, скорее смахивающую на заносчивость! Она не могла двигаться быстрее!

Сдаться? Никогда!

Линёна была очень слаба. Лицо осунулось и обрело болезненно-зеленоватый оттенок. Жизнь словно едва теплилась в ней. В обед и вечером Бродяжнице опять пришлось кормить девочку самой. Ночью жар спал, но это оказалось ещё страшнее, чем осаждавшая Линёну прежде лихорадка. Руки, щёки, лоб и виски – всё стало вдруг холодным как лёд и никак не желало хоть немного согреться. Ни горячая настойка, ни даже несколько глотков припасённого для таких случаев рома, не смогли помочь. Бродяжница закутала ученицу в свою шерстяную накидку, которую зимой носила под плащом, рассудив, что, двигаясь, она не должна сильно замёрзнуть.

Она ошиблась. Мороз пробирал до костей её разгорячённое от многочасовой ходьбы тело. Бороться с накатывающей волнами усталостью становилось всё труднее. Глаза закрывались и не желали открыться. Один раз она почти заснула на полном ходу и с силой ударилась о дерево. После этого Бродяжница ещё несколько минут приходила в себя, пыталась обрести утраченное равновесие. Съела несколько горстей снега и потёрла им лицо. Сильно обветренная на морозе кожа отозвалась болью, но Бродяжница не заметила досадной мелочи.

Светало. Понадобилось немало сил, чтобы вспомнить: наступил лишь третий день сумасшедшей погони. Бродяжница сверилась со следами, оставленными опережающими их теперь на четверо суток путниками. На этом хорошие вести заканчивались. Глядя на Линёну, Бродяжница поймала себя на мысли, что присутствие жизни в мертвенно-белом, крошечном в накрученных на него одеялах существе кажется странным. Хотя сама Бродяжница неимоверно продрогла, ладонь девушки обожгла её пальцы холодом.

– Линёна. Ты должна держаться. Вместе мы справимся. Только вместе. Я ни за что не брошу тебя, – после непродолжительной паузы Бродяжница заставила себя посмотреть прямо в лицо Линёне и добавила чуть дрогнувшим голосом, – Ты меня тоже не бросай.

Линёна ничем не показала, услышана ли просьба её учителя. Бродяжница ещё раз умылась снегом, безуспешно пытаясь восстановить какую-никакую ясность мыслей. Даже догони они мужчин прямо сейчас, сколько времени понадобилось бы Аристарху на замедление развития болезни? На какой стадии ещё возможно победить хворь?

Бродяжница бросила последний тревожный взгляд на ученицу и заставила себя вернуться к насущным делам: развести костёр, заварить целебный отвар… Она чувствовала, что вот-вот заснёт, но никак не могла этого допустить. Всё тело, и в особенности левая нога, молило о пощаде, о хотя бы минутном отдыхе… Нет.

Они опять были в пути. Постоянно идти, переставлять ноги одну за другой, двигаться – лучшее средство от сонливости, которое Бродяжница смогла придумать. Она грезила о своих прекрасных лошадях. Представляла, как горделиво Крахт гарцует в лучах тёплого летнего солнца, как Лана вместе с их крошечным жеребёнком спешит к водопою, опускает свою тёплую и такую мягкую нежную морду в ледяную родниковую воду… В ледяную воду… Бродяжница тряхнула головой и с усилием открыла глаза. Видно, какое-то время она продолжала идти в полузабытьи. Лямки, сооружённые ею дабы проще тянуть нарты, повешенные на плечи, растёрли кожу под грубым дорожным плащом и двумя домоткаными рубашками в кровь. Бродяжница не могла потерять Линёну. Не теперь, когда эта девочка помогла старым ранам от смерти Учителя начать затягиваться. Не сейчас, когда Бродяжница, посторонняя, дала отцу этой юной девушки слово вернуть его дочь в полной сохранности.

Бродяжница отчётливо поняла: теперь она будет двигаться только вперёд и вперёд так долго, как только сможет. Остановиться сейчас означало бы сдаться, потому что малейшее промедление усыпит её. Сил заставить себя подняться и вновь идти дальше не хватит.

На улице немного потеплело, и снег услужливо подтаял. Идти по нему стало ещё труднее. Ноги проваливались сквозь застывшую твёрдую ледяную корку, и застревали намертво. Скорость, с которой передвигались нарты следом за впряжённой в них девушкой, заметно снизилась.

Когда Бродяжница опять упала, она сильно порезала руки о наст. Это не имело значения. Она безучастно отметила, что следы, служившие ей ориентиром, читались всё лучше, даже в опускавшихся сумерках. Не больше трёх дней пути. Но Линёна была уже отмечена печатью смерти. Как и предупреждал Аристарх: язык, дёсны, щёки – всё покрывали тёмные пятна. Их ни с чем нельзя было перепутать.

Ночной лес сегодня казался тише обычного. В голове каждый раз гулко отзывался звук от малейшей хрустнувшей ветки, ненароком попавшейся под руку. Незачем было заботиться о бесшумности передвижения. Вряд ли случайный свидетель, заметив их, изменил бы бытность в худшую сторону.

Бродяжница боролась отчаянно. Чувство безысходности даже прибавило ей сил, но потом её шаги снова замедлились. Кого она снова обманывает? Три дня пути… Линёна может не дожить до рассвета.

– Бродяжница! Бродяжница! Это Вы! Да стойте же!

Бродяжница растянула рот в странной нервной улыбке и поправила лямки на плечах. Боль, которую они ей причиняли, она давно перестала чувствовать. Не хватало ещё, чтобы ей докучали голоса. Аристарх должен быть впереди – в трёх днях пути отсюда – она это точно знала – но никак не сзади.

Аристарх тихо выругался про себя и, не сбавляя шага, опять крикнул:

– Да остановитесь же, наконец! Мне Вас никак не нагнать!

Голос звучал уже громко и отчётливо. Это неприятно удивило Бродяжницу. Она невольно обернулась в поисках источника шума, каким бы он ни был: воображаемым или реальным, и замерла. Если Аристарх, надёжно укутанный от мороза в утеплённый сюртук, с обмотанным вокруг шеи шерстяным шарфом, не был реальностью, то ей оставалось только провалиться сквозь землю.

– Бродяжница! Вы слышите меня? Что с вами стряслось?

Бродяжница почувствовала, как подкашиваются колени в ослабевших ногах, но заставила себя собраться. Теперь, когда она больше не торопилась нагнать его, Аристарх приближался очень быстро. Бродяжница высвободилась от опостылевших лямок и отдала всё своё внимание Линёне. Та была по-прежнему страшно бледна и совсем не шевелилась. Только бы ещё не было слишком поздно!

Но теперь всё будет хорошо, не может не быть. Бремя ответственности, тяжким грузом давившее на Бродяжницу, будто переместилось на сильного опытного и так похожего на её Учителя врачевателя.

– Что с ней? – деловито спросил он, опускаясь на колени подле лежащей на нартах Линёны. Аристарх сумел сразу оценить обстановку и прояснить для себя, кто нуждается в его помощи в большей степени. Однако вид изрезанных льдом рук Бродяжницы, со следами запёкшейся крови, не мог не привлечь его внимания, когда она неловко опустилась на снег в ногах своей ученицы:

– Великий, что с Вами?

Впрочем, второй вопрос был задан скорее мимолётно, пока длинные пальцы Аристарха с мастерской точностью прощупывали только одному ему известные точки на теле Линёны.

– Аристарх, – голос у Бродяжницы сильно охрип, и слова почему-то давались с трудом, – Аристарх, я знаю, это та хворь. Всё, как Вы и говорили. Тёмные пятна. Всюду…

Только понимание того, насколько неуместно это сейчас прозвучит, не позволило Бродяжнице высказать вслух вертевшееся на языке признание, подтачивающее и язвящее её гордость все прошедшие дни. Она была не права. Она ошиблась, случившееся – её вина. Самонадеянная, глупая, жалкая. За её промах Линёна может заплатить жизнью.

Аристарх внимательно вгляделся в лицо Бродяжницы – на нём сейчас наверняка явно читались все её мысли, и, спустя несколько бесконечно долгих мгновений, мягко улыбнулся:

– Теперь не тревожьтесь. Всё будет прекрасно.

Его твёрдого уверенного тона было недостаточно, чтобы развеять все страхи и сомнения:

– Вы… в этом уверены?

– Абсолютно.

Бродяжница до боли прикусила губу и, отвернувшись, спросила в сторону:

– Вам потребуется помощь?