Спаси нас, Господи, от всяких перемен!

– Такой женщине не Цербер нужен, а… – Иванов вытащил из кармана штанов связку ключей и стал подниматься на крыльцо. – Пошли домой, моя дорогая. Детей нам с ними точно не крестить.

Ещё раз оглянувшись на закрытую дверь соседнего подъезда, Катя вздохнула. Новые времена меняли положение и нравы не в лучшую сторону – люди становились расчётливыми и непроницаемыми. Бороться с этим у таких, как Катя, не получалось.

4

2013. Май

Спецполиклиника для ветеранов Великой Отечественной войны была видна с балкона Уховых – сразу за сквериком. Миша и Раиса привезли туда травмированную Настю на такси. С самого начала демократизации страны стало ясно, что медицинское обслуживание не может быть одновременно и народным, и бесплатным. Заплатив нечто, похожее на годовую абонентскую плату, Ухов приписал семью к тому медицинскому учреждению, где качество обслуживания ещё хоть как-то и кто-то мог гарантировать. Понятно, что при постановке на учёт ему пришлось согласиться с уточнением главврача, что в случае чего обслуживать их, неконтингентных пациентов, будут по специальному тарифу. Теперь вот такое «в случае чего» случилось, и Анатолий по телефону одобрил названную сумму за «дополнительные услуги». Её озвучил Раисе всё тот же главврач. Дочь свою Анатолий любил, и на здоровье близких экономить не собирался.

После необходимого обследования, выполненного за стимулирующие наличные без всяких проволочек, выяснилось, что у девушки перелом лодыжки, травма колена с разрывами крестообразной связки и мениска, ушибы и раны на руках с вывихами обоих запястий и подвывихи пятого и шестого шейных позвонков. Когда через час Настю вывезли из процедурного кабинета на кресле-каталке, гипсовые повязки опоясывали её с головы до ног. Катя и Вера, столкнувшись с соседями в сквере, от ужаса синхронно прикрыли рты ладонями. Мари при виде сестры заплакала. Анатолий, вернувшись домой поздно вечером, выразился нецензурно:

– Не, это просто п..дец! Хороший ты мне, Настя, сделала подарок ко дню рождения! ? в конце мая ему исполнялось пятьдесят два.

Мужчина прошёл к шкафу в большой комнате, вытащил оттуда начатую бутылку водки и налил себе рюмку. Сжав одной рукой область левой грудины, другой Ухов опрокинул спиртное в рот, и, снова матерясь, жестом дал понять, что все должны покинуть помещение. Катя и Вера, забежавшие узнать, не нужно ли какой помощи, поторопились уйти: в семье Ивановых никто и никогда не ругался вслух, тем более при детях. Раиса, закрывая за соседками тяжёлую дверь, стыдливо улыбнулась:

– Вы извините его. Это он от стресса.

Ругаться матом с момента смены власти стало делом обыденным. Страну кинули из развитого социализма, при котором брань осуждалась и пресекалась на любом уровне, в зародышевый беспринципный капитализм, где даже люди высокого государственного положения, и даже с общественной трибуны, не считали теперь зазорным ввернуть в разговор скверное словцо. По примеру руководителей страны народ тоже спустил родной разговорный со всех тормозов. И понёсся по стране мат во всех его формах и видах. Матерились изощрённо, зло, целыми придуманными фразами, даже предложениями, в которых из литературного оставались только союзы и междометия. Порой эти выражения звучали так вычурно или нелепо, что для их понимания пришлось издавать фразеологические словари. Матерились мужчины, женщины, подростки и даже дети. Старики, прожившие всю жизнь в почитании языка, вторили молодёжи, изрыгая хулу на правителей, времена и события. Бранились все сословия и социальные прослойки. Богатые матерились особо яро, опровергая аксиому «чем хуже жизнь, тем ниже уровень интеллекта». Люди ругались, окладывая себя крестом и оправдывая мыслью, что если никому не стыдно за тот кошмар, в какой ввергли народ, то почему самому народу должно быть стыдно за слова, какими он характеризует наступившую беду.

Ухов, сын преподавателей вуза, хотя и сохранил в себе привычку читать бывший «правдинский» журнал «Огонёк» с критическими статьями Валентина Коротича и рыскать по книжным рынкам в поисках «Красного колеса» Александра Солженицына, лаялся как последний дворник. Почти двадцать лет в бизнесе наложили неизгладимый отпечаток не только на речь Анатолия ? от былой мускулатуры осталась лишь мощная шея. Жир покрывал тело и лицо мужчины, разменявшего шестой десяток, ровным и толстым слоем. Неохватное пузо торчало из-под майки, натянутой поверх трикотажных просторных шортов. Некогда широкоскулое лицо по форме и цвету стало похожим на дыню. Глаза смотрели напряжённо, на их белках часто выступали красные прожилки, признаки высокого артериального давления. Верхние веки провисли, нижние набухли, отчего взгляд был как бы с прищуром.

Услышав, что входная дверь за гостями закрылась, Анатолий вышел из большой комнаты, которая вот уже двенадцать лет служила ему одновременно спальней, кабинетом и приёмной. Коротко глянув на дочерей, он прошагал на кухню, недовольно выкрикивая на ходу:

– Надо было продолжать заниматься теннисом! Люди из аварий выходят с наименьшими потерями, а тут – с табуретки свалилась! Рухлядь.

От грубости отца Настя втянула голову в ортопедический «хомут». Раиса, чтобы «замолчать» тему о теннисе, напомнила про окрошку.

С тех пор, как в 1998 году Анна Курникова показала, каким может быть заработок спортсмена, теннисом на территории развалившейся страны стали заниматься все, кто мог себе это позволить. Ухов, указывая на экран с блондинкой, «весившей» в свои шестнадцать уже не один миллион долларов, спросил у десятилетней Насти, хочет ли она заниматься теннисом. В ответ на её кивок без улыбки Анатолий сорвался с дивана и поволок ребёнка сначала в спортивный магазин, а затем в теннисную секцию при стадионе «Юг», где сам иногда бегал. Прикидывая на глаз финансовые возможности нового клиента, прикатившего на крутой «бээмвухе» и разодевшего своё чадо сплошь в фирму, тренер неохотно предложил девочке попробовать себя на корте. Но уже через год, вкусив прелести дополнительного заработка от индивидуальных занятий, обозначенных особой тарифной сеткой, тот же тренер уверял семейство Уховых в исключительных способностях Насти. Раиса, словно загипнотизированная, глядя на дочку, ростом едва выше ракетки, повторяла чужие слова с нескрываемым счастьем:

– Ах, как она держит удар!

– А реверс! Реверс ты видела? ? Анатолий чесал едва появившееся тогда пузо и мурлыкал от удовольствия. После спешного бритья перед визитом на корт кожу на лице саднило, и мужчина досадливо морщился, промокая пот приложенными к лицу бумажными салфетками из сумки супруги. Людям, разбирающиеся в спорте, даже издалека могли увидеть, что Насте не удаётся полностью разогнуть колени, да и дышит она тяжело. Однако передвигаться на корте на полусогнутых и выдыхать со стоном считалось нормой и выглядело завораживающе сексуально, отчего радостный папаша пожирал свою будущую звездочку глазами, полными обожания.

– А может, и мне на это подсесть? ? Анатолий широко махал рукой, имитируя подачу с замахом гольфиста.

– Можно, – кивал тренер папаше, не отпуская тему про дочь. – Нужно работать с ней ежедневно. ? Он делал страдальческое лицо, объясняя, что свободного времени у него, конечно же, нет. И тут же, заметив грусть родителей, добавлял уже вовсе патетично: – Но тут… такой талант, что я просто обязан. Просто обязан!

Оценив эти «обязательства» кругленькой месячной суммой, Уховы полностью вверили тренеру своё чадо, твёрдо веря в то, что вкладываемый капитал – это аванс, по которому сулят солидные дивиденды. Мнения девочки не спрашивали. Прикладной к делу философией служила фраза «Все чем-то заняты, и ты будешь заниматься». Школа, теннис, английский и информатика являлись тем «необходимым минимумом», что был определён обществом того времени для будущего жизненного успеха. И десятилетний ребёнок, запряжённый в телегу, повез на себе непосильный груз. От образа счастливой девочки осталась лишь туго заплетённая коса.

5

? Настенька, что это ты такая уставшая? – спросила Катя, встретив девочку в арке дома сразу после новогодних праздников нового, тысяча девятьсот девяносто девятого года. Она брела с тренировки с огромным баулом за плечами. Полнощёкая Вера, глядя на безрадостную подружку, с возмущением помотала головой:

– Мама, ей родичи продохнуть не дают. На твоём месте, Настя, я бы бросила все эти занятия.

– Ты что?! – Ухова съёжилась и подвинулась ближе к своему пятому подъезду – в арке сильно сквозило. – Меня сразу убьют…

– Боже мой, Настенька, ну что ты такое говоришь? Кто же тебя убьёт? Ведь родители в тебе души не чают. ? Катя хотела подбодрить девочку, но та полоснула таким сухим взглядом, что педагог пожалела о сказанном. Вера обняла подругу:

– Не бойся, Настюха! Мама сейчас позвонит тёте Раисе и скажет, что ты у нас, – она оглянулась. Катя, маскируя смущение, улыбнулась:

– Конечно, пошли. Наконец-то будет повод и у твоей мамы зайти посмотреть, как мы сделали ремонт. А то ей всё некогда, всё куда-то торопится… А у нас дома рождественский пирог с яблоками.

Матери девочек периодически встречались в скверике или гуляли по закрытой в выходные Центральной, обменивались кулинарными рецептами, делились впечатлениями после отпуска. Дела у Ивановых медленно шли в гору. Катя продолжала работать учителем в той же школе рядом с домом. Она хоть и была ныне вовсе не престижной, но там сохранился дружный педагогический коллектив, и Катя была на хорошем счету. Здесь же училась Вера. А вот Егор, после того как горсовет переименовали в мэрию, ушёл оттуда и открыл с партнёром компанию «Юридическая консультация по делопроизводству». Специализировалась их фирма в вопросах трудового законодательства.

Занятая приготовлением ужина, Раиса отказалась от пирога, а Насте позволила остаться на часок, не забыв напомнить про диету.

– Сто лет не ела ничего вкуснее, – призналась девочка, уплетая выпечку. – Только маме не говорите, что я так много съела.

Катя, отрезая ей ещё пирога, похвалила:

– Молодец, Настенька. Ешь ещё. Аппетит – признак здоровья.

– Видишь, какая я здоровая, – Вера согнула руку и нажала себе на бугорок; в тринадцать лет она выглядела рослой. Девчонки захохотали.

– Доченька, давай я тебе тоже ещё положу, ? сказала Катя.

Вера протянула матери тарелку и встала, чтобы подлить чаю. Настя посмотрела на Катю с обожанием:

– Тётя Катя, какая вы добрая! А меня мама никогда «доченькой» не зовёт.

Вера пролила заварку на скатерть. Катя спешно схватила бумажную салфетку, стала промокать.

– Ничего, доченька, ничего… ? Ласковое слово было сказано в этот раз от растерянности, но прозвучало как насмешка. Катя осеклась.

– Ненавижу я всех этих великих спортсменов, манекенщиц, актёришек всяких, – вырвалось у Веры. – Понавыдумывают каких-то диет, стандартов, и всех под них подгоняют. Так и до истощения недалеко. Да, мама?

Ответив уклончиво, Катя сослалась на дела и оставила девочек на кухне одних. Вера стала спрашивать про родителей.

Заработав за первые пять лет чистыми три миллиона долларов, в дальнейшем Анатолий был вынужден отказаться от партнёрства под прикрытием: оборотистость и ненасытность «хозяина» могли довести и до тюрьмы. В середине девяносто третьего года Ухов ушёл на вольные хлеба, откупившись половиной заработанных денег от уже не коммуниста при бывших властях, а демократа при нынешних. Наслаждение свободой оказалось для Анатолия недолгим: для ведения дел нужны были не столько ум, сколько связи, а ему теперь вход в кабинет любого из высоких администраторов края был надёжно закрыт. Бывшие партийцы давно поделили рынок между собой и стояли горой за придуманные ими правила. Такие выжимки бизнеса, как Ухов, никому не были нужны.

Потеряв возможность летать два раза в год в Европу на шопинги, и три раза в сезон – на моря, первое время Раиса «держала спину», подбадривала мужа и откровенно гордилась его трудовыми успехами. Но после первого отпуска, проведённого даже не в Турции, а на Чёрном море, её терпение стало заканчиваться. Тогда на семейном совете постановили урезать расходы.

– Жрачка, сервисные услуги и теннис под лимит не попадают, – твёрдо определил Анатолий, прожёвывая бутерброд с филе палтуса горячего копчения. Возраст мужа тогда приближался к сорока годам, лицо его стало лосниться от тонкой, но уже стабильной прослойки жирка, под мощным подбородком провисла кожа, грудные мышцы набрякли, как у женщины. Но в целом Ухов держал форму и вёл достаточно активный образ жизни. Семейный холодильник ломился от деликатесов, и отказывать себе в удовольствии хорошо поесть никто из Уховых не собирался. Молча перенося чавканье и сопение мужа, Раиса размышляла ? в её распоряжении оставался всё же широкий перечень возможностей. Понятие «сервисные услуги» включало обслуживание автомобиля, услуги парикмахера, косметолога, массажиста, телефонной связи, прачечной и уборщицы, шофёра для Раисы и преподавателя по английскому для Насти. Бровь женщина взметнула только по поводу тенниса:

– Может, обойдёмся без него?

– Как это – «без него»?! Ты в своём уме? ? Анатолий едва сдержался, чтобы не выматериться: жена была на третьем месяце, и приходилось с этим считаться. Вспомнив, как несколько месяцев назад Катя выразила сомнение по поводу того, что «Настя обожает теннис», Раиса попробовала разубедить мужа, осторожно и не отрывая его от палтуса:

– По-моему, Насте не очень комфортно на кортах.

Дочь, услышав это, припала к двери спальни и сжала кулачки: «Мама, защити меня!». Плакать или жаловаться Насте разрешалось только тогда, когда в Раисе просыпался материнский инстинкт. Такие периоды возникали во время беременностей женщины, задавшейся целью во что бы то ни стало родить Анатолию сына. Мужчина, на мгновение перестав жевать, посмотрел на жену взглядом тупым и упёртым. Раиса выдержала его, положив руку на пока еще едва заметный живот.

– Даже меня уже от него тошнит… ? она мечтала пустить выторгованную сумму на оборудование спальни для будущего малыша. Не так давно Уховы приобрели в центре города однокомнатную квартиру. Жильё для будущего наследника в старом жилом фонде требовало значительных вложений на ремонт, чем и объяснялся отпуск, проведённый в своих территориальных водах.

– Тебя тошнит от другого… ? равнодушно указал Анатолий на живот; шестая попытка Раисы выносить ребёнка притупила в нём любые ожидания. В этот раз опять что-то шло не так с самого начала, и нужно было беречься, сохраняться, отказываться от солнца, лета, секса, что утомляло мужа больше, чем жену.

– И всё-таки Настя реально устала от твоего тенниса, – порой Раиса умела стоять на своём. Дочь в спальне закусила от волнения косу.