Спаси нас, Господи, от всяких перемен!

– Ничего, привыкнет, – решил Анатолий, дожевав бутерброд и вытирая руки о кухонное полотенце. – Саня сказал, шо как только она начнёт выигрывать, у неё вспыхнет спортивный интерес. ? Он как-то странно засмеялся и добавил: – Болезнь красных глаз ? есть много, хочется ещё большего…Разве ты не знаешь, что люди завистливы и ненасытны от природы?

Раиса вздохнула, понимая, что Анатолий говорит уже о чём-то, их не касающемся. Забрав у мужа полотенце, она понюхала его и понесла в стирку. Разговор между родителями завершился не в пользу ребёнка. Настя сползла по двери. «Саней» теперь звали того самого тренера, к которому двумя годами ранее могли обращаться только по имени-отчеству. Прикорм в течение столь долгого периода устранил все формальности, и тренер теперь против «Сани» ничего не имел.

На этом проблема «тенниса» была закрыта. Решения в семье принимал Анатолий. Что думала по этому поводу жена, его мало волновало. Настю никто ни о чём не спрашивал. Девочка осталась в теннисной секции ещё на несколько лет. А та беременность Раисы тоже завершилась выкидышем.

6

Ивановы давно мечтали побывать в Барселоне. Катю привлекали архитектурно-исторические достопримечательности столицы Каталонии, Егору же не терпелось попытать счастья в игровых залах Коста Бравы. Было уже почти два года, как он пристрастился к играм. Сначала захаживал в магазинчик на пересечении улиц Казачьей и Мира, побрасывая монетки в «однорукого бандита». Потом, после двух крупных выигрышей, каждый примерно в сорок тысяч монет, решил попробовать себя в настоящем игровом зале. Чего-чего, а уж развлекательных учреждений подобного рода в Южном в перестройку хватало. Выиграв в первый раз в казино, открытом в одном крыле Оперного театра на Центральной, напротив их дома, Иванов поверил в счастливую карту и зачастил туда с опасной для семьи регулярностью. Скрывать своё расточительство мужчине удавалось без особых трудов: за расходы перед женой он никогда не отчитывался, зарплату приносил вовремя, на казино спускал побочно заработанное. А то, что вечерами возвращаться стал позже, так, во-первых, он мог сослаться на подработки (с развитием разных предприятий специальность юриста по производственным делам стала довольно востребованной), а во-вторых, у Кати тоже теперь были приработки от частных уроков. Вступая во взрослую жизнь, молодёжь отчётливо осознавала свою лингвистическую ограниченность, отчего на рубеже нового века, как-то вдруг и сразу, вырос интерес к частным урокам родного языка.

Поскольку Катя задерживалась на подработках допоздна, ей некогда было задавать мужу лишние вопросы. Вере же было вовсе неинтересно, где пропадает папа. В стране появилось так много развлечений, ранее недоступных! Чаще всего подростки собирались для просмотра фильмов, в том числе и запрещённых им по возрасту. Иногда ходили в кафе, чаще играли около дома в баскетбол. В бывшем детском скверике под окнами Уховых навсегда снесли бесприбыльные карусели и построили спортивные площадки. На центральной аллее местные художники выставляли картины. Прогуливаясь там, Катя и Раиса осматривали обновлённый сквер и откровенно сожалели о былой жизни, когда при зарплате в сто советских рублей любой аттракцион стоил всего-то десять копеек. В начале 2001-го денежные знаки поменялись в стране уже дважды и оба раза не в пользу простых людей. Сожалея о былом, подруги вспоминали, как их дочки в детстве любили кататься на паровозике и каруселях. Вместе с примитивными развлечениями ушло из жизни что-то наивное, но такое доброе. Дети особенно остро чувствовали социальное неравенство ? у одних было всего в избытке, другим не хватало элементарного.

Соседки остановились у одного из полотен со средиземноморским пейзажем.

– Так хочется в Испанию! Но нет денег, – призналась Катя.

– У нас тоже нет. Купили ему однокомнатную квартиру, – Раиса указала на округлившийся живот; очередная беременность на этот раз не особо её беспокоила. Женщины дошли до дальней части сквера. Единственную уцелевшую здесь детскую площадку кое-как отремонтировали, смазав скрипучие качели и наполнив песочницы, поставив горки и несколько турников, свежеокрашенных, но убогих. Ребятишки из бедных семей и этому были рады ? носились группами, сражаясь за свободные места.

– Да, мало что им осталось в наследство… ? вздохнула Раиса, морщась. «Всё-таки перекроил её Анатолий под себя», – подумала Катя. По мере ухудшения дел Ухова презрение к бедным появилось и у его жены.

– А может, это и не так страшно, Раиса, если чего-то не хватает? Зато есть стимул. – Ухова, кивнув, поправила на себе дорогущее платье и наспех вытерла нос тонко пахнущим, тоже недешёвым, носовым платком. Дорогостоящее изящество являлось для красивой брюнетки обязательной составляющей счастья. Иванова попробовала заговорить о Насте; её до сих пор мучили теннисом: – Детям общение нужно больше, чем подарки…

Раиса, кивнув на фонтан, заваленный мусором, сбила её с мысли:

– Пошли отсюда!

Вечерами на этих же лавках и качелях собирались маргинальные компании и творились страшные вещи.

– Не поверишь, я иногда ночью хочу выйти подышать на балкон и боюсь. Крики, стоны, ругань из сквера… ? Раиса скривилась от ужаса.

– Да я сама в спальне форточку уже не открываю, ? призналась Катя. Их с Егором спальня выходила окнами во внутренний двор дома, где в разбитом палисаднике стояло несколько лавочек. – Там такое творится! Сначала пьют вместе, потом девицы кричат, просят о помощи. Егор как-то позвонил в милицию, так потом одна из девиц нас же и обвинила. А недавно какому-то живот вспороли… Жуть даже днём! Первого сентября утром старшеклассники шли в школы в бантах и с цветами – гордость страны, любо-дорого поглядеть. А уже в три часа дня устроили под окнами массовую драку. И знаешь, что самое страшное? Дерутся ведь насмерть. И даже девчонки. Столько крови было! Милиция приехала через сорок минут после вызова, когда скорая уже увезла пострадавших.

– Да, что там говорить? Беда… Давно надо снести этот ваш палисадник.

– Всё не снесёшь, Раечка. Тут как-то по-другому действовать надо. Авторитет милиции поднимать, что ли… Не знаю. Понятно только одно: беспредел вокруг. Так хочется куда-то улететь и ничего этого не видеть, ? рассуждая про беды страны, про несчастье в её доме Катя не ведала. Как-то апрельским вечером этого же две тысячи первого года Егор проиграл всю зарплату. Домой он шёл с пустыми карманами и желанием во всём признаться жене, но в арке встретил выходящего из подъезда Анатолия. Вид у него был страшный: глаза горели в бешенстве, с губ срывался отборный мат, ширинка штанов была застёгнута не до конца, тенниска сзади вылезла из-за пояса. На соседа Анатолий накинулся, как жаждущий на воду.

– О, Егор… Пошли ко мне в гараж: поговорить надо – край.

У Иванова у самого был край. Поняв по темному кухонному окну, что жены дома ещё нет, Егор согласно махнул головой.

Откупоривая пиво, купленное по дороге, Анатолий принялся жаловаться на то, что Раиса требует отвезти её рожать в Испанию. Ей было безразлично, что дела у мужа идут отвратительно. Политики душили конкурентов налогами так, что ему пришлось избавиться от купленных под сдачу складов и паркингов. Когда Ухов замолчал, Иванов неожиданно стал делиться своими проблемами.

– А знаешь, что, Егор, ? вдруг предложил Анатолий, ? давайте-ка приезжайте на месячишко к нам в Барселону. За такой срок можно запросто отвыкнуть от любой привязанности. Я вон, помню, месяц не курил, так потом начинать не хотелось. Правда, все равно начал…

– В какую Барселону? Ты же сказал –денег нет, ? Иванов даже дышать стал тише – представил, как обрадуется Катя; им так и не удалось до сих пор побывать за границей. Ухов потёр носком мокасины от «Хьюго Босса» железное перекрытие смотровой ямы, у которой они сидели за столиком. Тут же была прилажена этажерка для инструментов, но они валялись повсюду.

– С бабой мне, Егор, никак не сладить: с утра до ночи твердит: «Рожу испанца, рожу испанца» … Дура. Что с неё взять? ? Иванов согласно покивал, поднял с утоптанной земли отвёртку, аккуратно положил на полку. Анатолий на такую аккуратность только рукой махнул – заботы у него были явно не те. – Всё равно придётся продавать однокомнатную. Врачи по УЗИ сказали – сын, – теперь Ухов говорил гордо и даже улыбался. Пиво начало потихоньку пробирать, и речь его полилась ровнее, без стрессовых ноток: – Так что дом под Барселоной я уже заказал. Да-да. А ты думал? – Увидев широко раскрывшиеся глаза соседа, Анатолий захохотал, довольный собой. – В Калейе. Деревня такая на побережье Коста Бравы. В доме два этажа, пять комнат, во всех кондиционеры; бассейн, терраса, а на ней есть вот такой мангал, – он очертил руками внушительный прямоугольник. – Ты мясо как, уважаешь? Молоток! Значит, по вечерам будем жарить. И под красное испанское винцо, да? М-м-м…

Егору даже почудилось, что он слышит запах дыма и шипение жирной свинины на углях. Вокруг была расхлябанная весна: то дуло, то парило, то заливало, то потом пекло нещадно… «А на Средиземноморском побережье наверняка тёплый бриз, крики чаек, золотистый, обжигающий ноги песок, как показывают по телику…» – Егор пошевелил пальцами в туфлях и оттянул угол воротника рубашки.

– А море далеко от дома?

– Не-а, пешком двадцать минут. И прислуга задёшево: убирать там, харчи варить. Мы летим через месяц. Раисе рожать в середине июня, и месяц она там долежит, а вы к родам прилетайте. Заодно будет кому тут за Настей присмотреть.

– Как – за Настей? А ты её с собой не берёшь?

Анатолий помотал головой:

– Нет. Тренер так надолго её не отпустит. Короче, с деньгами я тебе помогу, а ты за дочерью последишь. А потом её с собой привезёте – пусть братику порадуется.

Очень скоро Анатолий действительно принёс Егору тысячу долларов и билеты на самолёт. В стране все, кто мог, держали сбережения в иностранной валюте, доверия к которой было больше. Иванов отдал часть зелёных бумажек Кате, а часть припрятал; знающие люди рассказывали, что за границей в казино всегда в первый раз «прёт». Егор очень надеялся на крупный выигрыш, чтобы расплатиться со всеми долгами и навсегда завязать.

7

Вылетая в Барселону девятнадцатого июня, трое Ивановых из суеверия держали кулачки сомкнутыми. Настя, глядя на бледную Веру, успокаивала подругу, у которой этот полёт был первым, довольно своеобразно:

– Я вот моря боюсь. А самолёт – что? Если сломается, ничего не поймёшь и сразу бухнешься. ? Заметив, что от таких слов Катя до белизны сжимает ручки сиденья, Настя расслабленно откидывалась на спинку кресла.

За месяц, что она жила у Ивановых и её берегли как хрупкую фарфоровую куклу, отчего-то созрела в девочке неприязнь к отношениям в чужой семье. Там всё было не так, как у них. Например, когда тётя Катя накладывала девочкам в тарелки оладьи или жареную картошку, она не прикусывала от досады губу и не стучала ложкой о край сковородки до звона в ушах. А мужчины, оказывается, тоже умеют пылесосить, мыть раковину в ванной, вешать бельё на верёвку и переживать за жену, когда у неё стреляет в пояснице. И жене не нужно прогибаться перед мужем, вымяукивая деньги на дорогой крем. Ещё было странным, что итальянскими полусапожками со «стеклянными» голенищами из синтетики никто из Ивановых не «болел», а в прихожей Уховых на полке их стояло три пары – две маминых и одна её, двенадцатилетней девочки. И не нужно было бегать по всему дому в поисках куска салфетки, чтобы оттереть недельную грязь с того же итальянского сапога, а, не найдя её, плевать на палец, тереть, а потом нестись в кухню мыть руку; коробочки с ваксой и тряпки для чистки обуви лежали у Ивановых в аккуратно поставленном ящичке у входа.

Девочка злилась на соседей, потому что отношения в их семье заставляли её усомниться в том, что её родители – самые лучшие. «Но ведь это именно так, хотя бы потому, что это они пригласили Ивановых, а не наоборот! И, конечно же, они скучают по ней также сильно, как она по ним», ? верила она.

Отец встретил дочь спешным «Привет!». Сообщая Егору, что жену уже увезли в частную клинику, где койко-место в сутки стоило, как месячная заработная плата половины персонала районного родильного дома в Южном, Ухов матерился, не сдерживаясь. В их городе за четверть того, что ему предстояло заплатить за роды в Испании, можно было купить не только врача-гинеколога, а даже его душу. Про расходы на перелёт, дом, питание и арендованную машину он вообще молчал.

– Да, мужик… Ты тут, смотрю, совсем покой потерял, ? заметил Егор, когда Ухов резко дёрнул руль, не зная, куда свернуть. Анатолий, оправдываясь, показал на дорогу:

– Задолбали своими вывесками! Хоть бы где-то по-русски написали, ? проворчал он через время, снова свернув не туда. Но уже когда вырулили из Барселоны на нужную трассу, улыбнулся: ? Не, ну ты видел? Где по мировой экономике эта Испания, а дороги – масло на горячем тостере! И это мы ещё не во Франции. Там автобан хоть и платный, но зато ? просто зашибись. А у нас за городскую черту выехать нельзя: колдоёбина на колдоёбине…

Последнее слово, видимо, уже не считалось грубым, поэтому произнёс его Ухов смачно, врастяжку, не отказывая себе в удовольствии. Настя на заднем сидении хихикнула. Вера посмотрела на отца, надеясь на замечание. Но Егор на сказанное даже не отреагировал: картинки из журналов проплывали мимо, как мираж. Очень хотелось выйти и потрогать руками толстые стволы пальм, посаженных зачем-то в странные кадушки. А ещё не терпелось выпить неразбавленной «сервезы», попробовать незамороженных креветок, поесть салата из помидоров, сладкого лука и прозрачно-зелёного, нежного базилика, залитых вязким бальзамическим соусом и оливковым маслом холодного отжима, тоже настоящим, а не с привкусом подсолнечника. Простые желания неизбалованного Иванова, почти уже ставшие реальностью, грели его изнутри.

Закинув Катю с девочками в дом, мужчины отправились на маленький местный базар. Егора удивляло всё: цены ниже их рыночных, русскоговорящие туристы, встречающиеся повсюду, приятная, негнетущая жара, неразборчивый говор испанцев, вернее, каталонцев. По поводу национального вопроса они с Анатолем, как стал Егор звать друга, проржались после первого же обращения к ним. Бородатый толстячок, продавший им мясистый сладкий перец, походил то ли на грузина, то ли на абхазца.

– А ещё про наших соседей говорят, что они разобраться в своих корнях не могут: да тут пол-Европы перепахано бывшим османским государством! Так что турки вы все, граждане, турки и есть, – разъяснил Ухов очередному торговцу. Испанец, не поняв ни слова, заулыбался и стал расхваливать свой товар.

– О, куплю Кате лавандового мыла! – Егор отсчитал мелочь и сунул в мгновенно протянутую руку.

– Зачем? – не понял Анатолий.

– Чтобы моли не было в шкафу. Ну, и для запаха.

– Зачем?

– Как – зачем? Представляешь, достаёшь зимой дома полотенце, а оно у тебя лавандой пахнет. И сразу вспоминаешь, как классно ты отдыхал летом в Калейе. ? Мужчины уже тяпнули по бутылочке пивка. Анатолий задумчиво потёр щёку горлышком бутылки:

– Ну да… – на его трёх полках в шкафу лежали две пары джинсов, несколько маек, старые, уже узкие в плечах рубахи, обмотанные ненужными теперь галстуками, зимние свитера, ондатровая шапка, носить которую было не с чем, так как ходил он теперь в спортивной куртке и шапке-«петушке». Натягивая её, он видел в зеркале быка с хохолком. Но это было лучше, чем полуистлевшая меховая ушанка. В отдельный ящик шкафа жена складывала его носки и трусы. Мыла, да ещё лавандового, там точно не было.

С тех пор как Раиса задалась целью любой ценой родить второго ребёнка, про свои обязанности хозяйки она вспоминала только тогда, когда в шкафу заканчивалась чистая одежда, пыль под креслами начинала летать по всему залу, а в кухне орал голодный Анатолий. Для себя женщина не готовила. И от кухарки, бывшей у них когда-то, не могла отвыкнуть, и метаболизм, замедленный возрастом, вылезал на боках жировыми складками. В две тысячи первом Уховой было уже критических тридцать восемь лет, и после родов она планировала незамедлительно заняться диетами и спортом, не теряя времени на вскармливание будущего ребёнка грудью. Любые напоминания о необходимости готовить обед вызывали у беременной если не рвоту, то точно тошноту. Раисе, чтобы выжить, хватало то ложечки тёртого с сахаром фейхоа, то глотка соевого молока, то черенка от сельдерея. А вот Насте, растущему организму, чтобы заглушить голод, ничего не оставалось, как покупать на карманные деньги сладости или выпечку. В Испании без дочери Раиса терроризировала мужа, предлагая то диетический завтрак, то слишком легкий обед, а ужин зачастую и вовсе не готовила.

– Короче, достала она своими капризами. Быстрее бы уже родила, – признался Анатолий. За прошедший месяц он подурнел. Втихаря от Раисы он уходил из дома и лопал в городке без разбора шаурму, знаменитые хамон и тапасы – хлебцы, намазанные перетёртыми помидорами с чесноком или перетёртыми же авокадо и острым соусом табаско, паприкой и ещё какими-то приправами, и запивал их пивом или вином, запрещёнными супругой из-за калорий. Поскольку на супружеский секс был наложен запрет, мужчина, засматривался на раскрепощённых югом девиц и женщин всех национальностей.