Спаси нас, Господи, от всяких перемен!

– Чего ты орёшь? Дай! – котёнок перекочевал в женские руки. – Это Настин.

– Откуда «настин»? ? Анатолий держал котёнка в руке как гранату-лимонку – за спинку. Раиса забрала «трофей» ласковым жестом.

– От верблюда. Она подобрала их три дня назад в Автономии, на озере. Хотела пристроить, а этого никто не берёт. Видишь же, он инвалид… ? Раиса нежно подула котёнку в мордочку. Он пискнул и стал жмурить единственный глазик.

– А этих берут? – Анатолий оглянулся, но котят в коридоре уже не было. Мужчине стало не по себе: он снова подумал, что пора снижать порции спиртного.

– Хорош басить, говорю, ? приказала жена. ? Двух мы уже почти определили. Остался только вот этот. Ну и пусть остаётся у Глазастика в друзьях. У одного левый глаз не видит, у другого правого нет. А что? ? Раиса смотрела в мордочку котёнка с прежним умилением, поэтому от очередного вскрика мужа вздрогнула.

– Да ничего! Собрали тут команду Флинтов…

– Чего-о? – незнакомое имя показалось женщине оскорбительным. Кота она на всякий случай спрятала за спину.

– Вот ты дура! Стивенсона нужно было в молодости читать! ? От нового незнакомого словечка Раиса сузила глаза. Анатолий понял, что лучше сбавить тон. – Развели тут приют, ? проворчал он, ? не дом, а богоугодное заведение.

– При чём тут церковь? – Раиса покрутила пальцем у виска и махнула мужу к двери зала: – Иди проспись. Завтра поговорим.

Про то, что такое богоугодное заведение, супруга была тоже не в курсе. Почёсывая то пузо, то шею, Ухов вразвалку скрылся в своей комнате. Во сне ему в эту ночь мерещились то одноглазый кот, то жена в ошейнике, а под утро он и вовсе увидел всех своих родных и близких, включая и умерших родителей, в гипсе и на колясках.

– Шобы вечером этого урода в доме не было! Иначе я скину его с последнего этажа, – потребовал Анатолий утром, как компенсацию за «моральный ущерб». – И Насте скажи, чтобы не задерживалась у нас.

Не желая обострять и без того непростую ситуацию, Раиса обещала подумать, куда пристроить животное. И про то, как помирить Настю с супругом – ей тоже стоило поразмыслить, иначе тем «непредвиденным случаем», для которого мать старательно откладывала деньги, станут нужды дочери, а не её. В результате месяц спустя, всё в тот же пасмурный день двадцать второго июня, маленький одноглазик с энтузиазмом прыгал по женской спальне, соревнуясь в резвости со старшим товарищем. Да и о возвращении Насти к мужу тоже речь не шла…

– Отдай мне его, пожалуйста, – забрала Настя котёнка. Мари, вернувшись из кухни, всё же спросила у Веры про отпуск. Иванова стала рассказывать про Азов.

– У нас там такая компашка весёлая! Жаль, Настя, что ты не сможешь с нами поехать. Отвлеклась бы.

– Ты что? Я не пью, не курю, рыбу не люблю, про лошадей вообще молчу… А у тебя кто-то есть?

Переход на столь личный вопрос был неожиданным. Вера покосилась на Мари, уже усевшуюся за компьютер, и неопределённо пожала плечами:

– Это зависит от ситуации… ? Полнота её с возрастом ушла, но волосы, заколотые наверх, открывали совсем не тонкую шею. Крупные руки и ноги тоже не стройнили. Одевалась Вера так, чтобы выглядеть «независимой и деловой». – Зачем мне кто-то, если я сама себя способна обеспечить? Лучше одной, ? ответила она.

– Одной – трудно, – Настя вздохнула.

Котёнок раскрыл пасть и зевнул.

– Как назвали-то это чудо?

– Флинт. Папашка придумал.

– Дядя Толя? Ну да, прикольно, ? родители Веры не соглашались на животных в доме: у Кати была аллергия даже на рыбий корм, а с неаллергенной собакой возня ещё та: гуляй, лапы мой, таскай на тренинги… Девушка почесала малышу спинку. Котёнок развернулся на коленях Насти и, подставив живот, вытянулся, позёвывая. Вера рассмеялась.

На глазах Насти выступили слёзы:

– Вот видишь, даже ему нужна компания.

– Такая компания, как у тебя, – даром не нужна. И вообще: если бы не твои родители…? Вера смотрела, требуя продолжения. Щёки Насти порозовели. Было во взгляде подруги что-то совсем не женское. Так смотрят порой мужчины, которые ждут откровенного признания.

– Не знаю.

– Всё ты, Настя, знаешь. Просто говорить об этом не хочешь. Я-то прекрасно помню, как тебя выдавали замуж.

– Я тоже помню, – вдруг подала голос Мари, уже усевшись за компьютер.

Собеседницы удивлённо повернули головы.

– Не придумывай, мелочь!

– Тебе тогда всего ничего было…

Но Мари смотрела уверенным взглядом:

– Настя, мне было пять лет, и я прекрасно помню, как Вера тебе говорила: «Ты ещё жизни не видела. Поживи для себя».

И без того широко раскрытые глаза Ивановой превратились в блюдца:

– Да ладно! Ты помнишь это?!!

14

2006. Лето

Первые признаки психосоматических болей появились у Насти ещё весной две тысячи второго. Обычные циклические проявления начались тогда у четырнадцатилетней девушки в необычной форме. Обильные выделения и боли, отрывающие нижнюю часть тела от верхней, заталкивали глубже под одеяло. Какой тут теннис! Если бы ещё такое понимали все… Страх перед отцом, заявлявшим, что «все бабы с «этим» живут», заставлял дрожать перед каждым объяснением по поводу пропущенных тренировок. Ускользающая мечта видеть дочь на знаменитых турнирах была для Ухова не менее трагична, чем утекающие из кармана деньги. К четырнадцати годам Настя, несмотря на прогнозы тренера, не выиграла ни одного матча. Тренер имел на это свои объяснения:

– Анатолий Михайлович, если бы она на спаррингах хоть раз сыграла так, как играет на тренировках… Эх, да что там говорить! ? Про то, что в своей возрастной категории Настя была едва ли не самой слабой по всем скоростно-силовым показателям, Саня даже не заикался.

Завлекая детей и родителей перспективами большого спорта, мало кто из современных тренеров заботился о развитии тех самых базовых качеств спортсмена, что составляли основу любого движения. Старая советская школа, в которой любого начинающего спортсмена по году, а то и больше, держали на ОФП, ушла. На смену ей пришли театральные мизансцены с просмотрами для родителей. Вряд ли можно впечатлить богатенького папашку обычным кувырком вперёд или даже назад, полным шпагатом, хорошо выполненным тройным прыжком в длину. Зато как загорались глаза предков, осчастливленных видом своих чад в эффектных позах на приёме мяча, в броске в ворота, в поддержке или, скажем, в удачно исполненном пируэте на льду! Да и молодые спортсмены, надёргав знаний из компьютеров, хотели всего и сразу, и лучше под сумасшедший контракт. Разрушительная власть денег неумолимо и надолго проникла и в спорт. Тренеры советской спортивной школы, не умевшие «шельмовать», уходили работать грузчиками, продавцами, кем угодно, лишь бы заработать побольше. А на стадионах, в залах, в клубах и на кортах приживались молодые и шустрые дельцы от спорта, понявшие одну, но простую истину: движение – это жизнь. И чтобы жизнь была обеспеченной, нужно обеспечить движение таким образом, чтобы оно спонсировалось.

Вот почему Саня, в принципе неплохой тренер и даже неплохой педагог, продал душу тому дьяволу, что зовётся «Мамона», и вместо того, чтобы тренировать молодёжь, «натаскивал» её. Кое-как поставив Насте удар и объяснив основы техники приёма, дальше он занимался обычным тренингом, разница которого с полноценной тренировкой была как раз-таки в отсутствии основных упражнений по физвоспитанию. Оставалось непонятным, за счёт чего хрупкая и малоподвижная Настя могла перекидывать через сетку мячи, крутить реверсы и отбивать мощные подачи, но именно эти её способности внушали родителям доверие. Про гибкость, выносливость и взрывные качества ни Анатолий, ни тем более Раиса никакого понятия не имели. По их мнению, у их девочки было всё, чтобы нравиться и быть замеченной: красивое лицо, роскошная коса, прекрасная фигурка, дорогая форма, фирменная ракетка, привлекательные жесты и позы, усвоенные быстрее всего, а главное – желание их, родителей, довести её до уровня звезды. А психологический фон – что про него вообще говорить? «Баба есть баба. Истерит. Безусловно, тренеру виднее, в чём проблема». Так думал Ухов и орал на соревнованиях на весь корт:

– Что у тебя, Настя, говно течёт по ляхам?

– Соберись! Двигайся по площадке! Чего стоишь как мумия? – требовала и Раиса. Ей тоже давно уже снились престижные турниры, трибуны V.I.P., и она, в шляпе с полями и больших солнцезащитных очках, под прицелом телекамер. Девочка, стыдясь за такое «спортивное» поведение родителей, бросала ракетку и убегала со слезами. Раиса неслась в раздевалку утешать дочь. Анатолий спешил на корт подбирать дорогой спортинвентарь. По дороге домой Уховы, невзирая на спящую в колыбельке Мари, орали в машине, обвиняя друг друга в мужском деспотизме и женской тупости.

Чувствуя себя виноватой в происходящем, Настя хотела даже изуродовать себя, чтобы больше не ходить на теннис. Однажды, от отчаяния, она призналась в этом матери. От ужаса Раиса бросила стряпню в кухне и уставилась на дочь, словно увидела впервые. Только теперь женщине, закрученной с годовалой младшей и переставшей обращать внимание на старшую, стали заметны непроходящие синяки под глазами ребёнка, дрожащие губы, руки, нервно крутящие волосы, обкусанные ногти, быстро появляющиеся слёзы на глазах.

– Настенька, у тебя что-то болит? – материнский инстинкт брал верх над всяким другим. Настя беспомощно положила ладони на шею и подняла на мать полные слёз глаза. – Шея? Давно? Так почему же ты ничего не говоришь? Этого же нельзя запускать!

Поток материнской заботы полился каскадом, и Раиса бросилась в пучину обследований, консультаций с ортопедами, ревматологами, нейрохирургами. Настя была согласна на что угодно, лишь бы не ходить на тренировки. Выплакав у очередного врача справку, Раиса приказным тоном объявила мужу о том, что дочь бросает теннис. Окончательно! Навсегда! Из-за… «дископатии межпозвоночных дисков». Для убедительности жена подсунула мужу под нос снимки магнитно-резонансной томографии и рентгена сомнительного качества, на которых врачи, по просьбе Раисы, что-то отметили цветными ручками. Мало что понимая в медицине, Ухов поорал в первый день, пошумел во второй, повздыхал ещё неделю, после чего о теннисе как о перспективе капиталовложения в пенсионное страхование было забыто.

– Ладно… Не можешь играть – учись. Но только чтобы никаких проблем с поступлением на технологический факультет не было! ? предупредил он. Он уже в две тысячи втором знал, куда отправить дочь учиться через три года. Настя покорно кивнула и удалилась в спальню. С той поры она поняла, что на материнской жалости можно «прокатить» всегда.

Поступив в университет в две тысячи пятом году, ближе к зиме Настя втянулась в учебный процесс. Раиса только радовалась, что глаза дочери поблёскивают и ей нравится один мальчик старше её.

– Это прекрасно! – искренне восхищалась мать. – Может, и он на тебя обратит внимание. Ты ведь у нас такая красавица!

Настя и в самом деле была хороша собой: тоненькая, глазастая, с нежной кожей и миниатюрными запястьями и щиколотками. Внимание ребят привлекали длинные распущенные волосы, прихваченные заколками по бокам. Научившись в теннисе грации, девушка умела так изящно мотнуть головой, что окружающих обдавало исходящими от неё ароматами хороших духов и девичьей свежести. Раиса одевала девочек себе под стать: дорого, со вкусом, неизбито. Информация о родителях Миши явилась для неё мёдом, и в этой связи пришлось «сделать мужу значительное внушение»: