Развороты на 180 градусов. Современная женская проза

– Боже! как с тобой скучно: ты такой умный, – Карина развернулась и позволяла мужу теперь абсолютно всё.

После глубокого поцелуя Марк выдохнул:

– Я же – еврей. – Тут национальный вопрос нашёл на принципиальную независимость от национального вопроса. Карина фыркнула:

– А что же тогда не богатый?

– Зато щедрый.

– А ну да, границы твоей щедрости заканчиваются в аккурат на линии Красной. – Видимо, разговор на тему заводился не впервой, ибо мужчина тут же потерял интерес к тому, что делал.

– Ну извини, что не могу подарить тебе помещение для вашей листовки на главной улице. Ну извини. – Марк развернулся и собрался выйти из комнаты. Карина с усмешкой остановила:

– Куда пошёл? А кто поможет мне вдеть серьги в уши?

– Вдеть – это не ко мне. Я привык вынимать. С биржи. Сразу и помногу.

– Ну, Марик, – теперь голос гнусавил капризом.

Марк вернулся, взял серьги в руки:

– И зачем они тебе в бане? Не понимаю. Лишняя трата времени. И потерять можно.

– Потерять можно всё, – Карина с намёком посмотрела на отражение мужа и сделала театральную паузу. Мужчина вдел серьги одну за другой, едва прикоснулся губами к жениному затылку, молча вышел из комнаты.

Карина покрутилась перед зеркалом. Кроме украшений и волос ничего другого на ней не было. Одна из серёжек тихонько дзынькнула.

– Как такое не надеть? Ведь это – последняя коллекция Мобусана. Светка признает наверняка; зря что ли трётся там с крутыми по Парижу? Да и девчонки ещё не видели. Пусть порадуются за меня, как настоящие подруги. Карина тут же перекинула мысль с боку на бок, перепроверив её на верность и примеривая к себе. «Ох и зануда этот Марик. И когда мне уже в жизни повезёт?» – подумала Карина, спускаясь в лифте через время. Муж ждал её у подъезда уже пятнадцать минут, чтобы отвезти на встречу в «Три медведя». Шикарное платье из шёлка со вставками тончайшей лайки, топазовые серьги и подвеска к ним в гарнитур, последняя модель босоножек от «Армани», сумка от «Дольче и Габана», дорогущий парфюм «Гермеса», свежеподаренная «Мазда» последней модели, заказанная прямо на выставке в Женеве в прошлом сезоне, и, наконец, муж – биржевой брокер, стоимостью в несколько миллионов, по мнению женщины к большому везению, похоже, не относились. Карина недовольно захлопнула дверь и приказно кивнула. Машина плавно двинулась по внутреннему двору резиденции, но, едва за ней опустился шлагбаум и им отсалютовал охранник, как Карина завизжала:

– Сто-о-о-й!!!

Марик, до этого функционирующий на расслабоне, жёстко нажал на тормоз:

– Ты что? Больная?! Так орать!

Голова Карины сильно качнулась вперёд, обмахнув шикарным веником волос лобовое стекло:

– А ты что – нервный? Тогда заведи мне шофёра.

– Что случилась? – по раздутым ноздрям было ясно, что Марк зол или недалёк от того.

– Я забыла журналы для девчонок.

– Какие журналы?

– Конечно же прессу конкурентов.

Марк смотрел на жену, не зная, что делать: ехать, идти, бежать или стоять. Причуды женщины в бешенстве могли поменяться радикально. Понимая, что он не сдвинется с места без её указания, Карина вытянула губы в поцелуе:

– Ну, Марик, ну Марусечка, ну Марюсёночек. Ну, слетай за ними. А? Три журнальчика. В прихожке. У зеркала. Дорогой мой!!!

– Кому нужны твои прокламации? – злобно пробубнил Марк, разглядывая в лифте при спуске не то платье, не то ночную рубашку на теле манекенщицы на обложке. Но, всев в машину, решил не продолжать накал страстей, – По-моему Олег неплохо её снял, – он указал на обложку.

– Снял – тоже неплохо. А сфотографировал – просто здорово. Избавляйся от генной зависимости. Спасибо. Поехали! – Карина вертела журналы в руках, – но Аллусик всегда найдёт какой-нибудь эстетический промах. И я её советы, между прочим, ценю. А Ритке интересно будет посмотреть, что теперь носят. Себе не купит, зато других покритикует. И критика у неё объективная: если плохо – никогда не скажет, что хорошо.

– А Светке?

– Светлане! – Карина подняла указательный палец вверх, – она с детства просит называть её только так. – Марк понятливо оттопырил нижнюю губу и завёл машину. Сзади, вот уже пять минут как, пристроился сосед, но не то, чтобы обогнать, даже приблизиться к «Ламборджини» боялся.

– Так и что Светлане? – Марк улыбнулся соседу в зеркало и махнул рукой, благодарный за терпеливость.

– Не знаю. Пусть полистает. Может в ресторан какой хороший сходит… Надо же как-то просветить нашу иностранку по поводу того, что у нас тут достопримечать.

– Ну да, конечно. У них-то там в Париже с этим напряжёнка…

Карина подозрительно кинула взгляд, но муж держался – сама серьёзность.

«Ох и зануда», – грусти женщины не было предела…

…Алла ехала от мамы из Горячего Ключа. Шестьдесят километров трассы в обратном направлении к Краснодару стали утомлять. Алла думала о младшей дочери, оставшуюся у бабушки. Пусть побегает на природе, выпустит пары. А то школа и комп. Будто никаких других радостей нет. «Впрочем слово «радость» современным детям знакомо только по словарю, – расстроилась Алла, – они никогда не смогут прочувствовать ощущения счастливого удушья от вида кулька со сладостями под новогодней ёлкой, как это было у нас». Дорога за городом обвивала поля с маками и незрелыми подсолнухами плавно и гладко, как отутюженная лента. Подобное единение скорости и красивых пейзажей за стеклом её, и только её автомобиля, Алла обожала. Год назад, сев за руль впервые, захотелось решительно смахнуть дворниками прошлую жизнь с лобового стекла своего сознания. «С лобового стекла сознания…». Эту фразу Каверина услышала от младшей дочери и она, как нельзя лучше, подходила к ситуации после развода. Да… Лизка была та ещё мастерица по части афоризмов. Откуда она эти выражения вытаскивала? «Наверное, из мультиков нахваталась. Они теперь не про трогательного ёжика в тумане, а прямо иллюстрированные энциклопедии жизни. Причём совсем недетской. Смотреть противно, а слушать – тем более, – Алла пыталась сориентироваться на въезде в Краснодар. Новые развязки этой части города были незнакомы. Мысли о дочери вернулись после того, как женщина поняла где находится, – а может друзья Лизухи так говорят? У них, подрастающих, такой сленг – ничё не понятно. У нас было «ништяк», «ба-бай», а у них «отпад», «чмоки-чмоки». Алла включила радио. Полилась липкая музыка с неплохим текстом. Женщина почувствовала, как чешется нос: наша попса почему-то всегда пробивала на слезу. Особенно ретро. Воспоминания пришли сами собой. Даже ещё десять лет назад счастье маячило впереди, как и уверенность в том, что начало жизни удалось: сама с дипломом искусствоведа, муж с учёной степенью инженера, квартира в центре города в наследство от бабушки, всегда радующие девочки, перспектива хорошей работы, неплохие деньги, всегда друзья в доме и масса позитива. От этого остались только девочки, которые радуют. Институт мужа упразднили. Квартира за десять лет без ремонта превратилась из уютного гнёздышка в коробку под крышей с опадающей штукатуркой. Хорошая работа стала бесперспективной, и пришлось ужимать семью во всём, чтобы открыть свой малюсенький косметический салон. Деньги, сколько бы их не было сэкономлено, все растратились в период, когда они с Толиком оба сидели без работы. Ремонтировать квартиру никто не собирался: Алле было не на что, а Кабанов ни на что не обращал внимания. Он мог есть всю жизнь из консервной банки, утираясь рукавом и вытирая пальцы о штаны или накидку дивана. Из-за экономических трудностей стал сначала непереносимым, а теперь и вовсе асоциальным. Позитив в нём тоже давно закончился; да и речь Толика часто сквозила приговором: «если не сдохну». Выносить подобную энергетику рядом Алла не смогла и подала на развод. Благо квартира ещё в молодости была оформлена только не неё – это позволило избежать долгих тягот раздела. Муж ушёл в однокомнатную клетушку на Гидрострой, купленную когда-то «на будущее». Будущее для Толика наступило теперь. И теперь он жил один. Но с мыслью, что она, жена, ему больше не принадлежит, а, значит, неподотчётна, смириться не мог и по сей день, потому почти ежедневно закатывал сцены по поводу и без.