Однажды в коммуналке. Рассказы

Лиля рассказывала, что с Андреем они должны были встретиться уже на территории другой страны, с новыми паспортами. И новая жизнь должна была записываться поверх старой, как на кассетной пленке… План побега исключал всякую возможность возвращения. Но это не казалось им слишком высокой платой. За любовь никакая плата не кажется слишком высокой.

Лиля испугалась в последний момент. Когда почти приблизилась к границе. В тяжёлой чёрной машине с темнобородым попутчиком с тяжёлым взглядом. «Передайте, что я не смогла»…

Лиля замолчала.

Шурочка подошла к окну и дотронулась до батареи. Включили отопление. Шурочка обрадовалась, как радовалась этому событию уже двадцать пять лет. Захотелось сообщить об этом всем – Лёне, Андрею, Агвану, Лиле…

А на часах, превращая цифры в нули, завершался этот странный день. Один из многих дней странной чужой жизни. «Или не странной?» – подумала Шурочка и совсем не испугалась этой мысли…

Вместо эпилога

Андрей Маркошанский узнал о том, что Лиля «не смогла», после двух дней ожидания на границе. Вернуться он не мог – по паспорту это был уже совсем другой человек, и таково было условие людей, которые помогали организовать побег. «Не сейчас» – сказал темнобородый человек.

Сначала Андрей двигался по новой, как будто купленной по ошибке, жизни с ожиданием, когда наступит «сейчас». А потом… Потом жизнь перестала быть новой, разносилась, как разнашиваются даже самые неудобные ботинки. И в ней сначала появилась работа, потом жена – с гладкой кожей и с глазами-половинками солнца, а потом и темноволосая дочка с коротким именем Ли.

Но прошлое не стиралось. Со временем даже какие-то моменты вспоминались ярче. А, может, не вспоминались, а придумывались. Женщина с прищуренными глазами. Мальчик, который почти не говорит, но много улыбается. И чёрные косы поверх острых, будто готовых к бою, лопаток.

Сверить воспоминания Андрею было не с кем. И он решился на эту поездку. Для чего? Ответ на этот вопрос для него был также непрост, как и для тех, кто его задавал. Не вслух, но обязательно задавал. Может быть, для того, чтобы удостовериться, что всё, действительно, было. Или для того, чтобы понять, что всё, действительно, в прошлом…

КОГДА УМЕР МОНАХ

Вчера на Анзере умер монах. Валентине сообщил об этом местный водитель дядя Коля. Дядя Коля был из тех, кто на Соловках родился и жил всю жизнь, никуда не выезжая. Ездил на старенькой, ловко подлатанной газели. И возил только «своих», туристов не брал. Валентина гордилась, что уже третий год попадает под категорию «своих». На Соловки она приезжала с первой навигацией. Брала накопленные за год отпуска и уезжала работать гидом «на острова».

Газелька зашуршала по гравийке, и год, проведённый на материке, как будто стёрся. «А здесь всё, как прежде», – сказала Валентина, чтобы вслух произнести свою радость и начать разговор с дядей Колей. А дядя Коля, вместо того чтобы важно кивнуть, вдруг сообщил: «Вчера на Анзере умер монах». И это сообщение весь день сидело у Валентины в голове. Она заполняла карточку в общежитии и вспоминала глаза монаха – цвета воды Белого моря. Вода может повторять цвет неба. А глаза монаха смогли повторить цвет моря, на котором он жил.

Валентина любила водить экскурсии на Анзер. С единственным на острове монахом она ни разу не общалась. Кивала, когда вела мимо его скита группу туристов. Он кивал в ответ. Но для Валентины Анзер существовал только с ним. С ним и его собакой. Худой, голубоглазой, безымянной, неизменно провожающей туристов на пристань.

Именно от мысли про собаку Валентина проснулась среди ночи. «Её же, наверняка, забрали с острова» – подумала Валентина, но уснуть больше не смогла. Поднялась, надела первое, что попалось в шкафу – пёстрое платье и белый кардиган толстой вязки – и вышла на улицу. Ночью посёлок Соловецкий застывает. Валентина – дипломированный лингвист – точно знала, что слова застывшесть в русском языке нет. Но состояние ночного Соловецкого никаким другим словом описать не получалось. Застывали проверенные временем стены монастыря и наспех сколоченные поселковые бараки. Застывала бухта с гордым названием Царская, и корабли у местного причала. До причала Валентина дошла быстро, поднырнула под чугунную цепь, прошла по неожиданно тихому деревянному настилу, и остановилась у воды. Вспомнилось дяди-Колино: «На горе умер. Верно, как почуял смерть, так на гору и взобрался, поближе к Самому». Валентина понимала, почему монах отправился на гору. Он карабкался на верхушку не для того, чтобы встретить смерть, а для того, чтобы убежать от неё. Верхняя площадка Анзерской горы – единственное место на острове, где берёт спутниковая связь.

Валентина внимательно посмотрела вниз, на тёмную, в цвет чугунной цепи, воду. Собственное отражение показалось ей незнакомым. Как будто кто-то там, на глубине, перепутал и выдал по ошибке чужое. Кольцо на среднем пальце левой руки выглядело неправдоподобно огромным. Так выглядит луна в глазах близоруких. «А как умру я?» – подумала Валентина, и вдруг услышал всплеск. В полной тишине он прозвучал выстрелом – коротким, глухим, с той остротой угрозы, которая бывает только ночью и только в безлюдном месте. «Это не рыба» – успела подумать Валентина, и услышала пронзительный, в такт чьих-то шагов, скрип деревянного настила. Кто-то сзади тронул её за плечо. Валентине показалось, что она оборачивается долго. Очень долго. Так долго, как только может. С надеждой, что за спиной никого нет. Но он был. Мужчина в зелёной куртке. Лицо в темноте разглядеть было сложно. Взгляд останавливался на куртке. Слишком зелёной даже в темноте.

– Добрый вечер, – выговорила Валентина, удивившись, что может говорить, и испугавшись, что сейчас совсем не вечер. Мужчина взял её за руку и повернул так, как будто хотел рассмотреть на свету. Но света нигде не было. И мужская рука была холодной и мокрой. «Надо закричать». Мысли двигались, как ноги во сне, когда надо бежать, а не получается. И кричать тоже не получалось. Мужчина отпустил руку и пошёл прочь. По деревянному настилу, который вдруг замолчал.

***

В ту ночь Валентина так и не уснула. Надеялась поспать днём. Тем более что экскурсий в этот день у неё не было. А поспать нужно было обязательно. Переспать ночной страх. Валентина знала, что после сна всё надуманное из страха уйдёт. И очень надеялась, что надуманным окажется всё. И чужая дрожащая тень, и глухой всплеск, и зелёная куртка, и холодная рука, и скрип настила – отчаянный, как мольба о помощи. Но сон неожиданно отложился. Вера Борисовна, заведующая экскурсионным бюро, позвонила в 9.30 и с интонацией автоответчика сообщила: «У тебя через час Анзер, один турист, заплатил за группу».

В 10.30 Валентина была на Тамариновой пристани с табличкой «Остров Анзер». Пристань была пустой. Только что убыла группа на Заяцкий остров. «Может, Борисовна перепутала» – подумала Валентина, и в этот момент её тронули за плечо. Она быстро обернулась и сразу увидела куртку. Зелёную.

– Я на Анзер. Здравствуйте, – мужчина средних лет и такой же средней внешности смотрел на Валентину так, как смотрят туристы, которые на Соловках впервые: смесь изумления «я, правда, сюда добрался?» и нетерпеливости «скорее, удивляйте меня». Валентина молча пошла к катеру, мужчина поспешил за ней. Пока плыли до острова, турист рассказал, что его зовут Вадим, он из Брянска, него всего два дня на Соловках, и он очень рад, что попал сегодня на экскурсию. «И зелёная куртка, – сказала про себя Валентина, и добавила, – надо было всё-таки поспать».

Только ступив на Анзерский берег, Валентина поняла, что сегодня не увидит монаха. На острове она будет одна. С мужчиной в зелёной куртке, но всё-таки одна. Монах тоже всегда был один. И этим оправдывал одиночество Валентины. Конечно, её скит – совсем другой. Не в избе на уединённом острове, а в густонаселённом бараке на окраине Кеми. Но её отшельничество тоже добровольное. Мама три года назад вышла замуж и уехала в Питер. Хотела забрать и Валентину. И теперь хочет. Но Валентина даже в гости не ездит. Мама обижается, Валентина отговаривается занятостью. Не может же она сказать, что боится поссориться с собственным одиночеством.

Экскурсия шла легко. Вадим оказался любознательным, но не дотошным. От страха Валентина избавилась. Мало ли зелёных курток? Обязательную программу отработали быстро. И Валентина решила показать Вадиму достопримечательность, про которую знали немногие. Могилу неизвестной игуменьи. Она была в самой глубине острова, в почти непроходимых зарослях. Добираться по узким тропинкам уже было приключением. Остановились на пригорке у ветхого надгробия с маленьким медальоном. Изображение на медальоне почти стёрлось. Осталось только выражение строгости в размытых очертаниях женского профиля. Валентина начала рассказ, в котором было больше версий, чем фактов. Вадим слушал внимательно, что-то задумчиво крутил в руках. Это что-то не давало Валентине покоя. Она подошла как будто ближе к надгробию, и опустила глаза на руки Вадима. «Не может быть!» Валентина от ужаса закрыла рот руками и побежала. Вниз с пригорка, по зарослям, по тропинке, скорей, скорей к пристани! Она бежала и держалась за средний палец левой руки. Как она забыла про кольцо! Кольцо, которое купила в свой первый год на Соловках и носила, почти не снимая. Кольцо, которое было на ней ночью, и отражалось в тёмной воде Царской бухты. Это кольцо теперь было в руках у Вадима. У мужчины в зелёной куртке. Валентина бежала и слышала за собой быстрые, нечеловеческие шаги. И такое же быстрое, прерывистое дыхание. Она уже видела море, катер, оставалось совсем чуть-чуть… И она упала. Валентине казалось, что она падает медленно, и слышит горячее дыхание, и чувствует на своей руке что-то мокрое, и видит глаза. Голубые глаза собаки.

Очнулась Валентина на берегу. Рядом – перепуганные Вадим и водитель катера. И худая безымянная собака.

– Откуда у вас кольцо?

– Кольцо? – Вадим удивлённо посмотрел на пустые пальцы.

– У вас в руках было кольцо.

– Это? – Вадим вынул из кармана керамический перстень и улыбнулся. – Утром на крючок попалось. Нравится?

Валентина встала и пошла к катеру. Это было не её кольцо.

***

До Соловецкого домчали за сорок минут. Валентина быстро попрощалась с Вадимом, поморщилась на его искреннее «Поправляйтесь» и побежала в общежитие. Она бежала и надеялась, что всё сон. Что кольцо лежит на тумбочке, как доказательство того, что всё, действительно, сон.

Кольца на тумбочке не было. Как не было его и в дорожной сумке. И на хлипкой полочке в ванной тоже не было.

В Царскую бухту Валентина пришла, когда солнце уже село, но темнота ещё не наступила. Она осторожно ступила на настил. Деревянные доски не издали ни звука. Валентина сделала несколько шагов и замерла. В метре от неё стоял мужчина. «Почему я решила, что на Вадиме зелёная куртка?» – подумала Валентина. Куртка Вадима была оливкового, ну или болотного цвета. Ветровка цвета свежей травы была на мужчине, который стоял у края причала и смотрел в воду. Валентина отступила назад. Мужчина резко обернулся и посмотрел на неё неожиданно светлыми, почти прозрачными глазами. Потом коротко кивнул и подошёл ближе.

– Вы обронили, – незнакомец протянул раскрытую ладонь, на которой лежало кольцо. Сейчас оно не казалось огромным. Так – керамический сувенир со строгим женским профилем.

– Спасибо, – Валентина взяла кольцо. Рука мужчины была сухой и тёплой.

Незнакомец снова кивнул и пошёл к концу причала.

– Постойте! – окликнула Валентина и испуганно замолчала.

Мужчина обернулся. В глазах – ни капли удивления. Только внимание.

– А вы… впервые на Соловках? – Валентина старалась говорить бодро, и от этого получалось неестественно громко.

– Да.

– Я могу показать вам остров, – Валентина почти перешла на скороговорку. – Вас что больше интересует – монастырь, лагерная история, или, может быть, юнги? Не все знают, что на острове была школа юнг, а ещё – острова – Заяцкий, Анзер, на Анзере – скит с одним монахом, но монах умер, осталась только собака…

– Одна?

– Простите?..

– Собака одна осталась? – мужчина смотрел на Валентину так, как будто от её ответа зависело что-то важное.

– Её гиды кормят. Когда с группами приезжают. У туристов еду не берёт.

– Это правильно, – мужчина снова кивнул. Серьёзно и с удовлетворением.

– Что правильно?

– Что у туристов не берёт. А про экскурсию я подумаю. До свидания.

Незнакомец зашагал по настилу, который неожиданно издал стон. Глухой и короткий. Как жалоба, на которую всё равно никто не откликается.

– Меня Валентиной зовут, в экскурсионном бюро спросите!