Не ищите песок в Антарктиде

«Он умер?»

«Два дня назад.»

Кристина не сразу поняла, что боль в руке возникла от судорожно сжатого телефона. Пальцы крючило даже когда она откинула гаджет. Её не хватило даже на простое спасибо. Надежда хоть что—то понять умерла вслед за Лазарусом. С отстраненностью лунатика Кристина посчитала тех, кто должен пострадать и умереть из-за ее рассказов. Семеро людей, собака, котёнок и говорящий попугай с каждым ударом сердца приближаются к трагедии, а их персональный вершитель судеб сидит в пледе и пьёт коньяк с горя. Смутная, не оформившаяся мысль причиняла почти физическую боль. Или это на самом деле заболела голова, Кристина не поняла. Почему всё написанное стало сбываться только сейчас, хотя первому рассказу больше года? Ответ напрашивался только один – пока Лазарус был жив, блокнот не имел магической силы!

Кристина вырвала несколько страниц, описывающих случай со слепой девушкой и остервенело измельчала их, пока весь пол не покрылся бумажной перхотью. А потом пришла новая мысль, простая и гениальная. Только ничего, способного разжечь пламя, в котором погибнет старинная бумага, в современной квартире Кристины не было.

Она взяла блокнот и обула первые попавшиеся шлёпанцы – ближайший магазин был прямо во дворе. И выходя из подъезда она услышала, как консьержка причитает по телефону:

– Бедная, бедная Леночка! Как она теперь без этой собаки? Да кто его будет лечить, ну и что, что ценный поводырь, денег-то где взять?

Кристина втянула голову в плечи и выскочила на улицу, будто консьержка могла знать, из-за кого неизвестная Леночка осталась без собаки. Уничтожение листков ничего не изменило.

Кристине казалось, блокнот пульсирует у нее в руках. Она выронила его, но тут же подняла – вдруг такое обращение ускорит следующие истории?

Растерянная, в домашних шлепанцах и строгом офисном костюме, она стояла посреди двора и озиралась, как человек, попавший в параллельный мир. Не сразу поняла, что плохо видит из-за слёз. Нужды в спичках отпала, но возвращаться мимо консьержки она не хотела. Та наверняка еще не закончила разговор. Ненавистный блокнот продолжал тонко пульсировать, Кристина открыла его и поперхнулась.

Первая страница оказалась пуста. Текста как не бывало. Затаив дыхание, Кристина перевернула страничку и разочарованно застонала. Всё на месте, она просто открыла книжицу не с той стороны. Это не удивительно, обложка без рисунка.

И тут словно вьюга, в голове крутанулась мысль, от которой стало трудно дышать. Как хорошо, что в офисном костюме у нее всегда болтается короткий карандаш! Не сходя с места, Кристина убористо написала вверху чистой страницы, которая вдруг из последней стала первой:

«Клумбы у дома Кристины страдали от недолива. Дворник Селим считал, что осенью это уже не нужно. Но бархатцам хотелось пить, они тянули головки вверх, и так неистово призывали живительную влагу, что ясное небо сжалилось. Крупные, по-летнему теплые капли появились из ниоткуда и вот уже бодрый ливень задорно исправлял оплошность Селима.»

Кристина закрыла блокнот и посмотрела в небо. Небо равнодушно глядело вниз и не собиралось никого мочить. Пока не заболела шея, Кристина стояла и повторяла:

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Сухо и бесконечно чисто. Ни малейшего облачка. Кристина, опустив голову, пошла к подъезду, как на голгофу. Но не успела шагнуть под козырёк, как на макушку ей упала тяжелая капля. Потом еще одна. А потом Кристина засмеялась. Дождь был по-летнему тёплым.

Не слушая охи и вздохи консьержки, она поспешила домой, обнимая блокнот, как величайшую ценность человечества.

Когда небо за окном сменило голубой шёлк на фиолетовый бархат, Кристина была готова. Вокруг нее на полу бумажным ожерельем расположились цветные стикеры с именами и заметками. Она выдохнула, взяла блокнот, с опаской погладила его, как незнакомую собаку и открыла на пустой странице. А потом, уняв дрожащие пальцы, вывела аккуратными мелкими буквами:

«Кристину ценили на работе как лучшего организатора чего бы то ни было. Она не задумывалась о своих возможностях, пока однажды не случилось несчастья.»

Стражница Ольховой глуши

    МАРИЯ СОЛОВЬЁВА

УАЗик скрипел немолодыми железными внутренностями и явно не собирался останавливаться. Лиза шагнула на дорогу и подняла руку, но машина лишь вильнула и поехала дальше. Глаз Егора было не разглядеть, но сидящая с ним Настя улыбнулась ей в боковое окно. Плохо улыбнулась, злобно и торжествующе. Остальные уткнулись в телефоны и вообще ничего не замечали.

– Эй! Меня забыли!

Лиза побежала было вслед за машиной, размахивая руками и шлёпая по грязи. Она могла бы догнать воняющий выхлопными газами тарантас, он еле полз по разбитому просёлку. Но невинная придорожная лужица оказалась предательски глубокой, и Лиза рухнула с высоты своих ста восьмидесяти, чудом не придавив фотоаппарат.

– Уроды! У меня ж там вещи!

Она встала, вытерла руки о штаны, которым было уже всё равно, и досадливо скривилась. Заляпанные грязью задние фонари издевательски моргнули перед поворотом в лес, и только затихающее подвывание мотора еще некоторое время вплеталось в вечерние птичьи переговоры. Лиза обернулась к деревне. Сырые почерневшие избы глазели на околицу пустыми окнами, пожимая, как плечами, просевшими крышами. Крайние дома давно были заброшены, но переждать дождь вполне годились. Если повезёт, тяжёлые, будто беременные тучи не задержатся над Леппясюрьей, и Лизе не нужно будет переживать за фотоаппарат. Ведь как ни крути, на Ведьмин холм возвращаться придется при любой погоде.

**

Притулившись на косой лавке у окна, Лиза достала из кармана кофра расплющенный круассан в салфетке и усмехнулась. Она совсем про него забыла. На завтраке в Сортавале она как раз собиралась его съесть, но подошла Милочка и в ужасе прошептала:

– У нас пост! Никакой еды весь день, только вода. Иначе ничего не получится! Настя несколько раз предупредила.

Настя была легка на помине. И сразу маленький обеденный зал гостиницы будто осветился. Вся в белом, ладная, гордая, как львица, Настя грелась в лучах всеобщего внимания. Одаривая улыбкой каждого, кто встречался с ней взглядом, она подплыла к девушкам:

– Доброе утро! Мила сказала, вы хотите к нам присоединиться?

– Здравствуйте, я Лиза.

– Очень приятно, – Настя слегка прищурила огромные болотного цвета глаза, будто вглядывалась куда—то внутрь Лизы, – Вы знаете условия?

– Пять тысяч и ничего не есть.

– Верно. Но это не главное. Вы должны четко понимать, зачем вам в Ольховую глушь. Чего вы хотите от Силы?

Лиза отвела глаза. Вздохнула:

– Я устала от серости этого мира. И от одиночества.

Настя положила руку, унизанную резными костяными кольцами ей на плечо:

– Ты уже не одна. Мы с тобой, сестра. И Сила будет с тобой. Через полчаса подъедет машина, готовься. Вещей лишних не бери, к ночи вернемся.

Настя кивнула и величаво поплыла было прочь, но вдруг остановилась. Цокнув тонкими костяными браслетами, она протянула Лизе визитку:

– Карта привязана к этому телефону, жду перевода до отправления.

Милочка смотрела на уходящую Настю и обожание еле умещалось в ее глазах:

– Хочу быть, как она…

Лиза спрятала круассан в карман и поспешила в номер.

**

Пять молодых женщин стояли около видавшего виды УАЗика и слушали Настю, которая возвышалась над ними на полголовы. Утренняя Сортавала давно проснулась, но никуда не спешила. С Ладоги дул ленивый, зевающий ветерок. Он поигрывал подолом белого настиного платья и издалека её можно было принять за невесту без фаты.

Лиза подошла к ним, и Настя широко улыбнулась:

– Девочки, это Лиза, фотограф из Москвы. Она едет с нами. Грузимся!

Невысокий водитель по имени Егор, квадратный, как клеточки на его рубашке, молча открыл дверь. В салоне пахло дымом сандаловых палочек, будто вокруг не русский север, а заполошный Мумбаи. Однако всем, кроме Лизы это очень понравилось, а Милочка, которая села вместе с ней, аж глаза закатила в экстазе.

Восторженный шепот, казалось, проникал Лизе в мозг вместе с запахом палёного сандала и уже через полчаса она отчаянно жалела об оставленных наушниках. Милочка считала своим долгом рассказать обо всех проблемах девушек в группе:

– Из нас самая несчастная, наверное, Гоар. Пять лет замужем, а деток нет. Семья восточная, её уже заклевали все, – она вздохнула, добавила немного подробностей и без паузы перешла к Оксане, у которой не налаживается работа в престижном месте. Потом к Юле с ее мужем—бабником, потом к Але, что мучается от свекрови—ведьмы. Милочка искренне, до слёз сочувствовала каждой, и только это мирило Лизу с непрошенным экскурсом в чужие личные жизни.